Семь стихий. Научно-фантастический роман - Владимир Щербаков

— Ни разу не встречался с муреной, — оказал я, — и не хотел бы встретиться.

— Их можно приручать, — заметила Валентина. — Они берут из рук мясо, рыбу, любят, когда их гладят или почесывают.

— Читал, — сказал я. — Но не пробовал.

— У нас еще часа три. Показать вам настоящие кораллы?

Я кивнул. Повинуясь биотокам, «Дельфин» всплыл и понесся, обгоняя ветер, над самой водой.

— Сто пятьдесят узлов, — отметила Валентина.

И снова мы погрузились на дно. В коралловые джунгли, под зыбкую тень подводных веток — розовых и фиолетовых, в самую чащу морского заповедного сада.

«Дельфин» сел у крутой стенки кораллового дворца. По какой-то странной прихоти я направил механический щуп на розовую глыбу, призрачно сиявшую в зеленоватых лучах, и отколол от нее кусок. Он медленно покатился вниз, поднимая муть. За ним тянулся желтоватый шлейф. Тут же налетели рыбешки, они окружили оторвавшийся коралловый кусок трепетным кольцом.

— Вы угостили их хорошим обедом, — сказала Валентина, — не так-то просто добраться им до полипов — жильцов подводного небоскреба.

— Они нисколько не боятся нас. Наверное, если бы человек рожден был в воде, то ему проще было бы жить и охотиться.

— Может быть. Но тогда не нужно было бы строить, ведь температура постоянна, ни снега, ни бурана, ни жары. С самого начала больше возможностей для самосовершенствования: быстрее плавать, быстрее думать. Не надо одежды, не надо жилищ, и нет угрозы голода.

— А зачем тогда думать? Вроде бы мозг ни к чему.

— Нет. Нужно ведь обманывать подводные течения и слышать приближение шторма за сотни миль. И бороться с акулами. А если еще и управлять режимом плавания…

— Знаю, знаю. Дельфины! Вот кто умеет это делать.

— Ну что ж… у них есть чему поучиться. Идеальная цивилизация с точки зрения отношения со средой.

— А я уже придумал человеческий эквивалент такой цивилизации. — И я рассказал Валентине об «эффекте необитаемости». (Чем, в самом деле, не равновесие между субъектом и средой?)

Она не уловила легкой иронии и восприняла параллель вполне серьезно. Оказывается, она тоже думала о чем-то таком… Только в ее представлении все складывалось иначе, и ее мысленный эксперимент осуществить было не так уж трудно.

— Деревянная изба. Четыре окна. Двускатная крыша. Перед окнами одуванчики, маргаритки, пусть даже бурьян, — перечисляла она неторопливо все, что сейчас хотелось бы ей увидеть. — Лесная дорога без асфальта. И по ней нужно долго идти — к другому жилью, на работу. Хорошо, если солнце. Хорошо и зимой, в снег, в буран. Пусть даже дождь, серый, долгий. Видела на картине такую избу.

— Мечта, — сказал я. — Говорят, кое-где на Севере рыбаки до сих пор живут в таких домах. Но мне бывать в таких местах не доводилось.

— Скучаю иногда, — сказала Валентина. — Кораллы, омары, осьминоги, водяные лилии, пальмы, а настоящей земли нет!

— Расставаться. Скучать. Возвращаться. Радоваться возвращению. Так?

— Да, так. Иначе скука непреходящая.

Сквозь прозрачный корпус мы видели светло-зеленые волны, пробегавшие по лентам водорослей. Они вздрагивали от пузырьков, устремлявшихся вверх, от суеты пестрых, золотых и серебряных рыб.

Вдруг среди нас появился Ольховский. Он стоял перед нами. Лицо его было серьезно, как никогда. Я вздрогнул, потом понял: здесь полная связь с «Гондваной». Настоящий эффект присутствия. Ольховский сказал:

— Возвращайтесь. Быстрее. Курс — прямо на «Гондвану». Через минуту возможно землетрясение.

Прошло полминуты. Мы удалялись от подводных скал. Нас догнали волны. «Дельфин» качнулся, выпрямился. Упругие удары, толчки. Сработала аварийная сигнализация. Я слышал какой-то тонкий комариный писк. Низко гудела сирена. Глухой шум и снова толчки и удары. И вдруг тишина. И нить жемчужных пузырей, пересекшая иллюминатор.

Землетрясение прекратилось внезапно. Море утихло, волны убегали за горизонт. «Дельфин» держал курс на корабль. Нас отделяли от него тридцать минут хорошего хода.

— Меня удивляет не планета, не звезды-близнецы, — вслух размышляла Валентина. — И даже не то, что там нашли жизнь. Непонятно другое: как могло получиться, что зонд принес оттуда один вид растений? И ничего больше.

— Что же тут такого? Случайная проба грунта. Что поймал, то и осталось. Вряд ли автомат выудил бы инопланетную рыбину.

— Придется вам открыть истину. В литре обыкновенной океанской воды десятки тысяч мельчайших организмов. Бактерии, водоросли, какие-нибудь личинки. Зачерпните стакан воды в любом месте нашего маршрута — и вы невольно отнимете у океана тысячи коренных его обитателей. Погрузите пробник в ил — он принесет столько живой пыли, что и компьютер не сосчитает.

Она отошла к пластиковой стене, надавила пальцем невидимую кнопку, стена раздвинулась. Там были… книги. Она быстро выбрала том в старинном переплете. Потом стала листать его в поисках нужной страницы. Книга была такая старая, что у нее, как я догадался, не было даже электрокопии.

— Вот, — сказала она, — послушайте. «На темном плотном иле лежала яркая красная креветка. Она казалась выточенной из драгоценного камня. Рядом с ней они увидели большую плоскую рыбу, которая смотрела на металлический шар огромными глазами. И никто из них не смог понять, зачем рыбе глаза, если она живет на такой глубине».

— Откуда это?

— Описание первого погружения на дно Марианской впадины. Батискаф «Триест» с Пикаром и Уолшем на борту. Классика. Седая древность.

— Ну что ж, — заметил я, не вполне понимая, куда она клонит, опустись в этом месте какой-нибудь космический зонд с дальней планеты, он бы поймал эту креветку. Возможно, и рыбу тоже.

— И все же микроскопические организмы, которые оказались бы их спутниками, рассказали бы о жизни на нашей планете больше. И за ними прежде всего и охотился бы посланец из космоса.

— Придется поверить.

— Это просто. Одноклеточные — основание, фундамент «пищевой пирамиды». Без них жизнь немыслима. Даже кислорода нам не хватило бы без крохотных водорослей. Вовсе не леса — легкие нашей планеты, а океан. Потому что зеленые клетки, живущие в его водах, поглощают три четверти углекислоты. Гораздо больше, чем джунгли, тайга, рощи всей Земли.

— Это я знаю. Но меня не устраивает такой энергетический подход. Будь я конструктором, то не стал бы строить аппарат для доставки микробов, фагов, амеб. Просто неинтересно. Это почти не жизнь.

Она звонко рассмеялась. Но спохватилась, и глаза ее стали серьезными.

— В вас говорит инстинкт охотника, но не исследователя!