Ночь для любви - Мэри Бэлоу

— Я прослежу, чтобы ничего подобного с ней не случилось. — Невиль склонился над товарищем по оружию, своим другом, несмотря на разницу в социальном положении. Перед лицом смерти он руководствовался скорее сердцем, чем головой. — Ей не причинят вреда, если она все же попадет в плен. Даю вам слово джентльмена. Сегодня же я женюсь на ней.

К Лили, жене офицера и джентльмена, будут относиться со всей учтивостью и уважением даже французы. Преподобный Паркер-Pay, полковой капеллан, который находил жизнь в лагере такой же скучной, как и большинство солдат, с удовольствием обвенчает их.

— Она станет моей женой, сержант. Она будет в безопасности, — говорил Невиль, не зная, доходит ли смысл его слов до умирающего, холодные пальцы которого он продолжал сжимать.

— Мой ранец в лагере, — сказал сержант Дойл. — В ранце...

— Завтра, когда мы вернемся в лагерь, я передам его Лили, — пообещал Невиль.

— Мне бы следовало давно рассказать ей об этом. — Голос умирающего был слабым, едва слышным.

Невиль склонился ниже.

— Мне бы следовало рассказать ей. Моя жена... Да простит меня Бог! Она любила ее. Мы оба ее любили. Мы любили ее так сильно...

— Бог простит вас, сержант. — «Куда же подевался этот чертов капеллан?» — Ни у кого никогда не возникало сомнений в вашей преданности Лили.

Паркер-Рау и Лили прибыли одновременно. Невиль поднялся, и Лили заняла место рядом с отцом, взяв его руку в свои и склонившись так низко, что ее волосы упали ему на лицо.

— Папа, — прошептала она. Стоя на коленях, она звала его снова и снова, в то время как капеллан читал над ним молитву.

Вокруг стояли солдаты, бессильные перед лицом смерти и горя.

После того как они похоронили сержанта Дойла на склоне холма, где он погиб, Невиль приказал перенести лагерь на две-три мили дальше. Он шел рядом с будто окаменевшей Лили, с другой стороны ее поддерживал Паркер-Рау. Невиль уже переговорил с капелланом.

Лили не плакала. Она не сказала ни слова с тех пор, как Невиль, взяв ее за плечи, поднял с земли и сказал то, что она уже знала сама: ее отец умер. Она привыкла к смертям, но никто и никогда не готов к смерти тех, кого он любит.

— Лили, — ласково сказал Невиль, — я хочу, чтобы ты знала, что последние мысли отца были о тебе, о твоей безопасности и твоем будущем.

Лили ничего не ответила ему.

— Я дал ему обещание, — продолжал Невиль. — Слово джентльмена. Я сделал это, потому что он был моим другом и потому что считаю это правильным. Я обещал ему, что сегодня же женюсь на тебе, чтобы ты находилась под защитой моего имени и моего положения до конца нашего похода и в течение всей жизни.

Ответа снова не последовало. Неужели он действительно дал такое обещание? Слово джентльмена? Хотел ли он этого? Быть может, ему хотелось сделать реальным то, что на самом деле было совершенно невозможно? Он, офицер, аристократ, будущий граф, женится на дочери рядового солдата? Но обещание дано, и он берет на себя обязательства. Обязательства джентльмена. Все его существо наполнилось гордостью.

— Лили, — сказал Невиль, заглядывая в ее бледное безжизненное лицо, каким он никогда не видел его раньше, — ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, сэр. — Ее голос был слабым, невыразительным.

— Ты выйдешь за меня замуж? Ты станешь моей женой?

Все казалось нереальным, как не были реальны и события двух последних часов. В душе Невиля вдруг зародилась паника. Паника, вызванная тем, что Лили может отказать? Или тем, что примет его предложение?

— Да, — ответила она.

— Мы поженимся, как только разобьем лагерь, — сказал он.

Как это несвойственно Лили — быть такой слабой, такой безучастной. Правильно ли он поступает?

Но есть ли у нее альтернатива? Вернуться в Англию к родственникам, которых она никогда не видела? Выйти замуж за солдата равного с ней социального положения? Нет, такая мысль для него просто невыносима. Ведь это жизнь Лили.

— Посмотри на меня, Лили, — приказал он тоном, каким обычно приказывал солдатам, и те моментально исполняли его команду.

Лили посмотрела.

— Через час ты станешь моей женой. Ты этого хочешь?

— Да, сэр, — ответила она, глядя ему в глаза.

Поверх ее головы Невиль обменялся взглядом с капелланом. Значит, решено. Через час. Невозможное свершится. Он выполнит свое обязательство.

Снова паника.

И снова торжество.

Брачная церемония состоялась перед строем солдат. Свидетелями на ней были лейтенант Харрис и вновь назначенный сержант Ридер. Собравшиеся не знали, как себя вести, ведь с момента похорон сержанта Дойла прошло только три часа. По примеру лейтенанта они вежливо похлопали, прокричали троекратное «ура» и тем самым поздравили своего женатого майора и новую виконтессу Ньюбери.

Новая виконтесса казалась совершенно безучастной ко всему происходящему. Вместе с миссис Гиари она отправилась на кухню готовить вечернюю трапезу. Невиль не остановил ее и не подсказал, что виконтесса не должна заниматься такими делами. У него было слишком много забот.

Стемнело. Невиль проверил посты и составил график их смены. Он решил навсегда остаться в армии и сделать карьеру. Жизнь в армии привычна и для него, и для Лили. Здесь они будут на равных. Возвращение в Ньюбери для него теперь невозможно. Его там не примут. Во всяком случае, не с Лили. Она красива. Она сама грациозность, свет и радость. Он влюблен в нее. Более того, он ее любит. Но она никогда не сможет стать графиней Килбурн, даже нося это имя. Золушки существуют только в сказках и живут там счастливо со своими принцами. Реальная жизнь диктует свои законы.

Он рад, что женился на Лили. Он чувствовал себя так, будто с его души свалился огромный камень. Она станет его миром, его будущим, его счастьем. Она станет для него всем.

Подходя к своей палатке, он заметил, что она разбита в стороне от остального лагеря. Лили одиноко стояла около нее, глядя на залитую лунным светом долину.

— Лили, — тихо позвал он.

Повернув голову, она посмотрела на него. Лили молчала, но даже в лунном свете он видел, что она возвращается к жизни.

— Лили, — сказал он шепотом, чтобы их не могли услышать посторонние. — Мне жаль твоего отца.

Подняв руку, он осторожно провел пальцами по ее щеке. Он все обдумал. Он не будет набрасываться на нее сегодня ночью. Она должна иметь время оплакать смерть отца и привыкнуть к условиям новой жизни. Продолжая молчать, она взяла его руку и приложила ладонью к своей щеке.

— Мне следовало отказать вам, — сказала она. — Я понимала, о чем вы просите меня. Я притворялась и перед вами, и перед самой собой. Я не отказалась, потому что меня пугало будущее. Простите меня.