Здесь и сейчас - Энн Брашерс

Мы толпимся в вестибюле, нас распределяют по комнатам, в алфавитном порядке разумеется. Всем от буквы «А» до «И» достался актовый зал. От буквы «Р» до «Я», то есть до конца алфавита, — зал для пресс-конференций. Поникшая середина алфавита ждет дальнейших указаний. Наконец, всех от буквы «К» до буквы «П» запихивают в крохотную комнатку с четырьмя карточными столами, где старики обычно играют в бридж. Я наблюдаю, как старшеклассники звонят родителям и один за другим отчаливают, а юная и неопытная учительница биологии не может с этим ничего поделать. Возможно, директор школы рассуждал так: если старшеклассники увидят, что их «воздушная тревога» оборачивается праздником только для младших, то они прекратят безобразничать.

После бегства старшеклассников проводится перекличка, и как только училка биологии с самыми благими намерениями выходит за дверь, все оставшиеся, от «К» и до «П», дружно встают и тоже линяют, оставив нас с Итаном вдвоем. Он смотрит на меня, пожимает плечами. Берет потрепанную колоду карт из корзинки, стоящей посередине стола, за которым мы с ним сидим, и начинает тасовать.

— Во что играем? В «джин»? В «канасту»? Может, в «спит»?

Я качаю головой. Мне очень надоели школьные занятия, но я готова на что угодно, только не в карты играть. В моем знании современных реалий есть еще порядочные пробелы. Большинство этих пробелов второпях заполнялись в течение первых двух лет пребывания здесь, благодарить за это надо телеканал «Дисней», где непрерывно крутят мультики, которыми меня кормили постоянно и каждый день, но вот карточные игры я так и не освоила.

— Нет? Ладно. А как насчет «сумасшедших восьмерок»?

Я снова качаю головой. Чувствую, как разгораются щеки.

— А в «старую деву»? Или в «гоу фиш»?

Делаю вид, будто думаю. Нет, и этих игр я не знаю. Однажды, правда, видела, какие-то детишки играли в дневном лагере.

— А какие игры тебе нравятся?

Итан смотрит на меня со значением. Не сурово, не с осуждением, нет. Скорее, даже наоборот. Я уже много раз такое замечала. Любопытный такой взгляд, может, слегка испытующий, будто он понимает, что перед ним существо нежное и чувствительное, и обещает, что не воспользуется этим во зло.

Бросаю взгляд на полки, на которых лежат разные игры для стариков. Очень хочу увидеть «монополию». В эту игру я играть умею. Или в «четыре в ряд». Тут я могла бы сообразить, что к чему.

— Ты куда смотришь, Джеймс? Я тебе про что толкую? Про карты. Мы будем играть только в карты. Я так решил. Давай в «войну». Отличная игра, всем нравится. Идет?

Он делит колоду на две части, половину дает мне. Он что, проверяет?

Я внимательно гляжу, что делает Итан. А он кладет карту на стол. Я тоже. Ясно, что тот, кто выложил карту крупней, должен забрать, а иерархия картинок, от валета до туза, мне более-менее известна. Я складываю свои взятки в стопку, как и он, рубашкой вверх.

— Война! — объявляет он, когда мы оба выкладываем четверки.

Я гляжу на Итана и жду, а он на меня, и в голове у меня молнией проносится мысль: он знает, что я не умею играть в «войну», да и во все остальные игры, которые перечислил.

Он медленно, не торопясь выкладывает три карты рубашкой кверху, чтобы я смогла сделать то же самое.

— Готова? — спрашивает он. — Последняя перевернутая берет.

Итан больше не прощупывает меня, теперь он меня учит.

Я забываю, куда надо класть свою карту. В голове туман, теснится много разных мыслей. Наши взгляды встречаются, но на секунду, не больше.

Итан про меня что-то знает, не в точности, конечно, но догадывается, что здесь какая-то тайна. Нечто особенное, сомнительное, связанное с вечным страхом. И знает он это уже давно. Поэтому и таскается за мной, оказывает мне свое покровительство и милость. Он чувствует, что мне нельзя говорить о себе, и давить не собирается, но наблюдать за мной будет, как и пытаться понять тоже. Бывают такие минуты ясности между нами, когда он догадывается, что я тоже это понимаю.

Я снимаю очки и тру глаза. Верчу в пальцах карту.

— Ага, дама! — подбадривает он меня, когда я наконец кладу карту. — Отлично!

Итан все сделает так, лишь бы мне было хорошо. Всегда поможет выпутаться. Он понимает, мне это необходимо.

— Молодец, самое время положить даму, Джеймси! Давай бери, все твое.

Как он все-таки радуется, что я выиграла.

— Ничего, сейчас отыграюсь, — заверяет он. — Так что нос не очень-то задирай.

Итан изо всех сил старается быть веселым и беззаботным, но в глазах все же таится некая серьезность, кроется некий вопрос, желание защитить. Между нами всегда есть что-то невысказанное.

— Есть хочется, — говорит он. — У меня есть кое-какая мелочь. Пошли посмотрим, что там можно купить в автомате.

Я с удовольствием встаю и иду за ним, сунув руки в карманы джинсов.

— Карты — такая штука, Хенни, за день их не освоишь, — говорит Итан, похлопывая колодой мне по лопатке. — Думаю, мы начнем с «гоу фиш», а потом, пожалуй, и «старую деву» освоим. Потом перейдем к «спиту», а там и в «джин» научимся. У меня насчет тебя большие планы, дружок.

Не знаю, что ответить. Итан принимает это как еще один из моих странных изъянов, не спрашивает ни о чем и уж тем более не требует ответов. Просто хочет помочь. Он действует не так, как все, и довольно успешно.

— А потом, когда будешь готова, я научу тебя играть в самую лучшую игру… в «черви». Тебе она очень понравится, веришь?

Кап-кап-кап, капает вода. Не могу ему запретить, потому что не хочу.

Автомат почти пуст.

— Ох уж эти жадные дети, — бормочет Итан.

— Смотри-ка, чипсы еще остались. — Я стараюсь говорить нормальным голосом.

— Надоели, — корчит рожу Итан. — А куда, черт возьми, подевались чипсы с привкусом кетчупа?

Я смеюсь:

— А спиральки?

— Ими не наешься.

— Крекеры с сыром все раскрошились.

— Ну да, будто они лежат тут уже лет тридцать.

— Жвачка тоже не еда.

— Эх, сейчас бы пару-тройку шоколадных кексиков, политых сверху белой волнистой глазурью и со взбитыми сливками внутри, — вздыхает Итан.

— Смотри, тут есть еще «фрутос». Одна пачка осталась.

— А что, пожалуй, это дело, — кивает он. Сует монету в щель и колдует пальцами по кнопкам. — Мм… «Г», мм… четыре.

— Да это же семечки!

— Ой, верно. Мм… «Е»… шесть.

— Да нет же! Это свиные шкварки!

Не могу удержаться от смеха. Ясно, он просто дурака валяет. Я показываю пальцем на кнопку с цифрой пять, но Итан отталкивает мою руку.

— Сам разберусь, — говорит он, делая вид, будто палец его не слушается и сам собой хочет нажать на «Д», кукурузные колечки.

Я тоже отталкиваю его руку, в последнюю секунду.

— Да ты что! Кто сейчас это ест? — говорю я так, словно я нормальная, легкомысленная и беспечная семнадцатилетняя девчонка.

И вдруг, как бы со стороны, слышу свой смех и сразу умолкаю. Оглядываюсь: нет ли поблизости Джеффри. Дура я дура. С чего это вдруг я тут веселюсь, совсем распустилась!

С глухим звуком в приемник падает пачка «фрутос», и Итан выуживает ее оттуда.

Я извиняюсь, говорю, что мне надо в туалет, и по дороге мысленно ругаю себя на чем свет стоит.

К его руке прикасаться нельзя. Смеяться с ним тоже нельзя. Нельзя есть с ним эти дурацкие «фрутос». Я обманываю себя, когда делаю вид, что все это не имеет для меня никакого значения.

Двенадцатая заповедь в каком-то смысле сформулирована просто блестяще. Она не говорит прямо о том, что нельзя вступать в контакт с человеком, рожденным в этом времени, хотя подразумевается, что это абсолютно запрещено. В ней не говорится прямо, что нельзя целоваться, или брать за руку, или даже заниматься сексом, — по многим причинам это просто немыслимо. Такую заповедь можно обойти. Нет, там говорится: с родившимся в данном времени нельзя допускать близости. И вот тут нас поджидает ловушка. Близости…

Я знаю, что это такое. Это сложенные вместе секунды, когда мы с Итаном встречаемся взглядами, когда он поддразнивает меня и я его в ответ. Это всякий раз, когда он называет меня ласковым прозвищем, когда учит меня играть в «войну» и переворачивает мою даму картинкой вверх. И я страстно жду этих мгновений.

Тут уж меня не поймаешь, потому что ничего не докажешь — все ведь происходит у меня в голове, а уж туда точно никто не доберется.

Конечно, когда на следующей неделе я встречусь с мистером Робертом, меня ждет выговор. Но я скажу: «А что такого, я просто стараюсь вести себя как всякая другая девчонка моего возраста. Что я могу поделать, если Итан за мной хвостом ходит?» Они же не хотят, чтобы я вела себя как какая-нибудь отшельница или ненормальная, так? Нельзя же всем сидеть перед компьютером и с утра до вечера играть в «рунскейп», как Декстер Харви.

Если подать все правильно, мистер Роберт проглотит мои объяснения и успокоится на какое-то время. Но я не сомневаюсь: узнай он или другие наши руководители о том, что́ творится у меня в душе, в следующем апреле во время Церемонии повторения заповедей моя фотография тоже появится на экране.