Марсель Карне - Ариадна Сокольская

В «Женни» нет этого «трагического веяния». Но в ней видны начатки многих тем, которые окрепнут, разовьются, получат завершение в дальнейшем творчестве Карне и Превера.

В любовную историю Люсьена и Даниэль уже вплетается мотив несостоявшегося бегства, тема моря — одна из главных тем «Набережной туманов». В «Женни» она дана намеком. Пока это только макет парусника в рабочем кабачке, куда зашли влюбленные и откровенно повторенный в соседней сцене — крупный план такого же макета — белый, распустивший паруса корабль на письменном столе Женни.

Герои первого фильма Карне - Превера так никуда и не уедут (во всяком случае, на экране). Нападение на Люсьена — именно в тот момент, когда к отъезду уже все готово, — как бы предвещало жестокую развязку «Набережной туманов». И так же, не успев покинуть родину, влюбленные ощущали приступ ностальгии — мотив, необыкновенно важный для Карне, усиленный в его дальнейшем творчестве.

В игре Альбера Прежана и Лизетт Ланвен он был ещё почти неразличим. Его досказывали за героев музыка, настроение кадров, тоскливая поэзия пейзажа. («Женни» снимал Роже Юбер, который позже будет оператором «Детей райка», «Терезы Ракен», «Воздуха Парижа». Но, как свидетельствует Жан Кеваль, в течение долгого времени наблюдавший за работой режиссёра, на съемочной площадке, стиль фотографий в фильмах Карне полностью зависит от искусства постановщика. «Оператор действует только по указаниям Карне; режиссер сам определяет общий фон и требует от оператора лишь гибкости и хорошего знания дела»[42]).

Ночь, проведенная героями «Женни» на улицах Парижа и его предместий, дала французскому киноискусству новый образ города: бледный рассвет над узкими каналами, разъеденные сыростью дома, сумрачный колорит задымленных окраин, бесконечные заводы…

«Графичность» кадров, четкое и невесомое изображение, предутренний — рассеянный и зыбкий свет, делали город призрачным, как бы утратившим объемность. В сентиментальной «мюзик-холльной» музыке Косма и Лионеля Казо внезапно появлялись безысходные, тоскующие ноты. Не связанные с внешней темой эпизода (любовь, судьба, рассвет, многозначительность минуты), они аккомпанировали «интонации» пейзажа.

В первом фильме Карне - Превера элементы будущей поэтики ещё разрознены и неотчётливы. Они ютятся на периферии, и оттого воспринимаются как чужеродные, случайные. Но именно им предстоит вскоре обновить ткань мелодрамы.

Бурлеск. Эксцентрика. Реальность

В 1937 году продюсер Шарль Давид купил в Великобритании права на экранизацию романа Сторера Клаустона «Его первое преступление». Это было произведение с весьма запутанной интригой и чудаковатыми героями. Один из них, почтенный лондонский ботаник Ирвин Молинё тайком от всех, под псевдонимом Феликса Шапеля сочинял детективные романы, которыми зачитывалась публика. Его супруга, миссис Молинё, властная и кокетливая дама, непрерывно ссорилась со слугами. Кузен ботаника, преподобный Сопер, епископ Бедфордский (тип современного Тартюфа) счел своим долгом выступить против безнравственной литературы. Не подозревая, что Шапель и Молинё — одно лицо, он пригласил своего родственника на диспут, где со всей силой красноречия обрушился на самый популярный из его романов: «Образцовое убийство». После громовой речи Сопер почувствовал себя проголодавшимся и заявил, что придет к профессору обедать.

Когда епископ появился в доме Молинё, его ждала прекрасно приготовленная утка с апельсинами. Зато жена ботаника исчезла. Смущенный вид хозяина и голубые глазки миловидной горничной Евы навели преподобного отца на подозрения. Он вспомнил «Образцовое убийство» — и позвонил в полицию.

Пока инспектор Брей и репортеры ехали на место преступления, профессор скрылся. Был объявлен розыск. Газеты запестрели заголовками «Ужасное убийство миссис Молинё», «Убийцу видели и Париже» и т. п. Началось следствие, в котором приняли участие прославленные пинкертоны Скотланд-Ярда и один английский лорд. Феликс Шапель написал серию статей, бросавших тень на самого епископа...

Роман заканчивался эффектным появлением живой и здравой миссис Молинё. Епископ Бедфордский был посрамлен. Оказывается, в тот день, когда он напросился на обед к кузену, от миссис Молинё ушли все слуги. Проклиная его преподобие, она надела фартук, заперлась на кухне и сама (о, ужас!) стала жарить утку. Молоденькую секретаршу господина Молинё уговорили разыграть роль горничной. Затем супруги попросту сбежали от назойливого гостя...

Во Франции роман Сторера Клаустона в переводе Луи Лаба был издан под названием «Знаменательное и трагическое приключение Ирвина Молинё». Книгу читали относительно немногие: известностью она не пользовалась. Давиду в ней понравился невозмутимый юмор, с которым англичанин излагал ход следствия, попутно нападая на «сомнамбулическую» прессу, ветреных священников и обленившихся ищеек Скотланд-Ярда.

Роман был передан Преверу. Тот обошелся с текстом круто: выбросил ряд персонажей, ввел новых (в частности, сентиментального убийцу мясников Вильяма Крампса — роль, предназначенную специально для Барро), не поскупился на гиньоль, на фарсово зловещие детали и обнажил абсурдную конструкцию «захватывающей» интриги. Получилась остроумная пародия на драмы ужасов и полицейские романы. Ей дали броский заголовок «Drôlе dе Drame»[43], впоследствии на разные лады обыгранный прокатчиками для рекламы фильма.

Подписывая договор с Шарлем Давидом, Превер оговорил, что постановщиком картины должен быть Марсель Карне. Режиссер выдвинул свои условия: он хотел работать с оператором Шюфтаном и в главной роли, миссис Молинё, снять Франсуазу Розе. Кроме того, были приглашены Мишель Симон (господин Молинё), Луи Жуве (епископ Бедфордский), Жан-Пьер Омон (молочник Билли) и Жан-Луи Барро (убийца Крампс). Помимо прочего, фильм примечателен созвездием актеров. Ансамбль, созданный Карне, безукоризнен. Изобретательность, отточенная грация, легкость, с которой сыграна эта экстравагантная комедии, доставляют наслаждение и тридцать лет спустя.

Не раз писали, что для Карне «Забавная драма» — фильм чужеродный. Многие критики считают настоящим автором картины сценариста, чья индивидуальность, по их мнению, господствует здесь безраздельно. Это справедливо лишь отчасти.

Родство «Забавной драмы» с философски-иронической, афористичной, построенной на бесконечной игре слов поэзией Превера — несомненно. В блистательно нелепых, искрометных диалогах фильма легко узнать насмешливый, разноречивый, озорной и виртуозный стиль поэта, которого французы называют «улыбающимся анархистом». Но с той же легкостью в картине узнается стиль Карне: его условный реализм, дымка таинственности, окружающая самые обыденные вещи, дразнящая ненатуральность декораций, каким-то чудом превращенных в обжитые интерьеры...

Конечно, трудно (и, наверное, не нужно) разделять неразделимое. Содружество Карне с Превером было длительным и органичным. Кто на кого влиял? Чьи настроения, чьи взгляды отразились в их произведениях? «Нам уже часто задавали этот вопрос, — говорит Карне, — но ни я, ни Превер никогда не могли на него ответить. Дело в том, что я и Превер, мы составляли как бы одно целое с самого начала, с первой идеи нашего первого сценария...»[44]

В «Забавной драме» тоже чувствуется эта слитность. Карне умеет находить пластический эквивалент литературным образам Превера. Он наделяет иронические фантазии телесностью земного бытия, и в то же время обнажает их бурлескную основу. Он не скрывает, а подчеркивает близость фильма к сюрреалистским эксцентрическим ревю и театральным интермедиям поэта. Он выдвигает диалог на первый план. Не потому, что сдал свои позиции и стушевался, а потому, что так задуман фильм. Задуман как пародия, как поэтический эксперимент в «духе Превера».

Условность действия намеренно обострена и выставлена напоказ. Условия игры объявлены, зрителя вводят в атмосферу творческой лаборатории. Жанр детективного романа препарируется, разнимается на части. Из них пытаются составить новое, кинематографическое целое. При этом части путаются, их выстраивают по другой, не детективной логике. (К примеру, мы сначала видим миссис Молинё на кухне и узнаем, что она прячется от гостя, а потом гость решает, что она убита.) Интрига, разумеется, теряет всю свою загадочность. Обязательные многоточия и восклицательные знаки детектива попадают в самые неподходящие места. Тревоги персонажей выглядят нелепо, а многозначительно таинственная обстановка усиливает комический эффект.

Отточенная галльская ирония комедии насквозь литературна. В ней ощущается изысканность филологического опыта. Превер жонглирует понятиями и словами, рассыпает их на составные части и действует, как фокусник, протаскивая сквозь ушко какого-нибудь каламбура рой ассоциаций. Герои фильма на лету подхватывают словесные мячи и тут же возвращают их партнеру. Комические ситуации «рифмуются». Стихия алогизмов внутренне организована. Юмор «Забавной драмы» не без оснований называли «ледяным».