Чудо десяти дней - Эллери Квин

— Мы их редко видим. Это другое общество, там, на Хилл-Драйв, Вы, наверное, слышали о смерти старого мистера Райта?

— Джона Ф.? Да, жаль. Я был к нему очень привязан. И пока я здесь пробуду, мне просто необходимо хоть раз навестить Гермиону Райт…

Вышло так, что они больше не возвращались к разговору об амнезии Говарда.

Эллери ожидал, что столкнется с роскошью и изобилием, но в характерно райтсвиллском стиле, то есть традиционном и домашнем. И потому оказался абсолютно не подготовлен к представшей перед ним картине.

Джип свернул на Норд-Хилл-Драйв, проехав между двумя монолитами из вермонтского мрамора, и плавно заскользил по ухоженной частной дороге, обсаженной по обеим сторонам итальянскими кипарисами, изумительными английскими тисами, каких Эллери ни разу не встречал в Америке, и парадом разноцветных кустарников. Даже ему, человеку весьма далекому от садоводства, пришло в голову, что эти яркие кустарники скорее результат неустанных забот богача, чем беспорядочные усилия природы. Дорога взвивалась вверх по спирали, мимо каменистых оград, садов и террас, и заканчивалась под навесом большого современного здания на самой вершине горы.

К югу от Норд-Хилл-Драйв раскинулся город, расположенный в долине, которую они только что миновали, — гроздья игрушечных построек выпускали из труб клубы дыма. На севере распластались Махогани, Уэстуард, а за городом на юге тянулись обширные фермерские поля, придававшие Райтсвиллу сельский колорит.

Салли переключила скорость.

— До чего же здесь красиво.

— Что? — переспросил Эллери: она не переставала его удивлять.

— То, о чем вы сейчас думаете. Какое необычайное великолепие.

— Да, вы правы, — усмехнулся Эллери.

— Уж слишком хорошо.

— Я бы этого не сказал.

— А я вот говорю. — Она вновь улыбнулась своей загадочной улыбкой. — И мы оба правы. Так оно и есть. По-моему, уж слишком хорошо. Не то чтобы вульгарно. А похоже на самого Дидса. Все подобрано с отличным вкусом, но размеры просто гигантские. Обычные вещи — не для Дидса, и он с ними дела не имеет.

— Один из прекраснейших уголков. Не знаю, видел ли я хоть что-нибудь подобное, — искренне признался Эллери.

— Он построил это для меня.

Мистер Квин взглянул на нее:

— Ну, тогда никакого необычайного великолепия здесь нет.

— Вы прелесть, — со смехом ответила она. — Но стоит пожить в особняке, как он начинает уменьшаться.

— Или вы увеличиваетесь.

— Может быть. Я никогда не признавалась Дидсу, до чего меня тут все пугало на первых порах и какой потерянной я себя чувствовала. Знаете, я ведь родом из Лоу-Виллидж.

Ван Хорн выстроил для нее усадьбу с величественным особняком, а она родом из Лоу-Виллидж.

Квартал Лоу-Виллидж находился там же, где и фабрики. В нем было несколько рядов дешевых зданий из красного кирпича, но на большей части ютились тесные и зловещие домишки со сгнившими рамами и разбитыми дверями подъездов. Изредка встречались дома с чистыми фасадами и изящными фундаментами, но повторяю — лишь изредка. Через Лоу-Виллидж протекала узкая река Уиллоу с шафрановой застоявшейся водой и сброшенными фабричными отходами. Там жили «иностранцы»: поляки, франко-канадцы, итальянцы, шесть еврейских семей и девять негритянских. В Лоу-Виллидж были публичные дома и маленькие темные фабрики, которые занимались производством джина. А субботними вечерами райтсвиллские полицейские машины с рациями без устали патрулировали кривые, вымощенные булыжником улицы.

— Я родилась на Полли-стрит, — пояснила Салли с прежней таинственной улыбкой.

— Полли-стрит повезло!

— Какой же вы милый. А вот и Говард.

Он вышел им навстречу, схватил Эллери за руку и забрал его чемодан.

— А я уже думал, что ты никогда к нам не приедешь. Что ты сделала, Салли, похитила его?

— Мы выбрали другой, окольный путь, — ответил Эллери. — Говард, я от нее просто без ума.

— А я от него, Говард.

— Знаете, а тут сейчас все кувырком. Салли, Лаура рвет и мечет по поводу обеда. Кажется, там какой-то непорядок с грибами.

— Дорогой, это катастрофа. Эллери, простите меня. Говард проводит вас в дом для гостей. А я все сама проверю и налажу, но если вам что-нибудь понадобится и вы не сможете найти, то позвоните мне по внутреннему телефону Он там, в гостиной, и подключен к кухне в особняке. Ой, мне пора бежать!

Вид Говарда вывел Эллери из равновесия. Они расстались во вторник, сегодня был только четверг, но за полтора суток Говард постарел на несколько лет. Под его здоровым глазом красовалось темное пятно с сетью морщин, рот сжался от напряжения, губы растрескались, а кожа при ярком дневном свете казалась изжелта-серой.

— Салли объяснила, почему я не встретил тебя на станции?

— Не извиняйся, Говард. Ты и так слишком возбужден.

— Тебе и правда понравилась Салли.

— Я от нее с ума схожу.

— Нам туда, Эллери.

Дом для гостей был выстроен из красного бука и напоминал драгоценную гемму на прочном каменном фундаменте. От террасы центрального особняка его отделял круглый плавательный бассейн с широкой мраморной каймой, на которой стояли легкие плетеные кресла, столы под зонтиками и переносной бар.

— Ты можешь поставить пишущую машинку на краю бассейна и прыгать в воду в перерыве между абзацами, — сказал Говард. — Или, если захочешь уединиться… Пойдем посмотрим.

Дом для гостей состоял из двух комнат и ванной. Обстановка была выдержана в стиле сельской хижины — с большими каминами, громоздкой мебелью из гикори, белыми коврами из козьей шерсти и наглухо закрытыми шторами. Стены украшали гобелены. В гостиной стоял поразительной красоты стол, от которого Эллери долго не мог отвести глаз, — царственное изделие из гикори и воловьей шкуры, а в придачу к нему — вращающееся кресло с глубоким сиденьем.

— Это мой стол, — сообщил Говард. — Я принес его сюда из моей комнаты в особняке.

— Говард, я ошеломлен. У меня просто нет слов.

— Черт, я им никогда не пользовался. — Говард направился к дальней стене. — Но я хотел показать тебе вот что. — Он отодвинул висевший там гобелен. Оказалось, что под ним не было стены, а лишь одно большое окно.

Вдали, внизу, за обширным зелено-табачным травянистым ковром у подножия горы, раскинулся Райтсвилл.

— Я понял, что ты имел в виду, — пробормотал Эллери и опустился во вращающееся кресло.

— Как по-твоему, ты сможешь здесь писать? Ведь тебе придется довольно туго. — Говард улыбнулся, и Эллери небрежно осведомился:

— С тобой все в порядке, Говард?

— Все в порядке? Да, конечно.

— Говори, не стесняйся. Приступы больше не возобновлялись?

Говард вытянул шею, высоко подняв голову.

— Почему ты спрашиваешь? Я же сказал тебе, что у меня никогда…

— По-моему, у тебя немного потемнело лицо. Вот здесь, на скулах.

— Вероятно, это реакция на удары. — Говард озабоченно отвернулся. — А теперь пройдем в спальню, сюда. В ванной есть кабинка для душа. И вот тут, в углу, стандартная портативная пишущая машинка. Рядом ты найдешь бумагу, ручки, копирку, скотч…

— Ты меня окончательно испортишь, Говард. На Восемьдесят седьмой улице я привык к спартанской жизни. Но это великолепно. Поверь мне, великолепно.

— Отец сам спроектировал дом для гостей и оборудовал его.

— Необыкновенный человек, жаль, что я его до сих пор не видел.

— Это даже к лучшему, — нервно откликнулся Говард. — Ты познакомишься с ним за обедом.

— С нетерпением жду этого момента.

— Ты даже не представляешь себе, как он хочет с тобой встретиться. Ну, мне пора…

— Не уходи от меня, ты, обезьяна.

— Но тебе же надо помыться с дороги и, быть может, немного передохнуть. Возвращайся к нам, в особняк, когда вздумаешь, и я продемонстрирую тебе окрестности.

С этими словами Говард удалился.

Какое-то время Эллери легонько раскачивался во вращающемся кресле.

За полтора суток — от вторника до четверга — с Говардом случилось что-то неладное. И он пытается скрыть это от Эллери.

Интересно, знает ли Салли Ван Хорн, в чем тут дело, принялся прикидывать Эллери.

И решил, что знает.

Его не удивило, когда он увидел, что не Говард, а Салли ждет его в гостиной центрального особняка.

Салли неузнаваемо изменилась. Она переоделась в черное платье от «Вог» для торжественного обеда, с кружевами из черного шифона над глубоким декольте. Еще одно противоречие, подметил он, но до чего же привлекательное.

— О, я поняла, — проговорила она и покраснела. — Мой наряд слишком смел и далек от благородной сдержанности.

— Я разрываюсь между восхищением и раскаянием, — воскликнул Эллери. — Должен ли и я переодеться к обеду? Говард об этом не упоминал. И, честно признаюсь, я не привез с собой костюмы для обеда.