Русские толкования - Вардан Айрапетян

«--что важнее — что ты думаешь или что ты делаешь?» — «Именно я?» — «Именно ты». — «Я — что думаю, а другие — что делают». И объяснила: она-то знает, что толкнулась в коридоре не нарочно, а учительница не знает, видит только то, что сделано, и записала выговор.

С триадой мысль, слово и дело связана триада я, люди и весь мир («личность, общество, природа»); мысль связана со мною, а слово с людьми, миром-общиной. Может быть, про другость говорящего шумерская пословица «Мой рот равняет меня с людьми»[6].

Ответы на вопрос о говорящем. Кто говорит и кого я слушаюсь)? Чей это «голос в темноте» (Беккет, Компания)? «Что это внутри меня говорит?» — вдруг спросил отца мальчик семи лет и одного месяца. Вопрос Кто сказал, что АР как отвержение А. «Сам сказал» пифагорейцев, αντòςεφα, т. е. Пифагор. Разница между «авторитарным словом» и «внутренне убедительным» по Бахтину — Слово в романе, 4 (с. 154—61), еще см. С. Аверинцев, Авторство. На «великий вопрос» (Ницше) о говорящем, на первый вопрос филологии «Кто говорит?» Мартин Бубер в Диалоге благочестиво ответил: Бог. Для Гомера говорила Муза, для александрийского филолога Аристарха преимущественно Гомер, для Лютера «одно Писание», а для Набокова он сам. Фрейдисту говорит «Оно», бессознательное. «Язык говорит», повторял Хайдеггер (Die Sprache spricht), чтобы не называть того, кого он обозвал das Man, по-русски людьё. Из Философии имени Сергея Булгакова (1): «--говорит мир, но не человек, говорит мирочеловек». Бахтин этим вопросом не задавался, если не считать позднего наброска о «форме авторства» — ЭCT1, с. 357 сл. (ср. Л. Гоготишвили в БСС 5, с. 396). Для лингвиста говорящий это неделимое частное «я». А я, словотолкователь, отвечу в духе Розенштока-Хюсси[7]: Вы говорите, все другие вместе, мировой человек (это не булгаковский мирочеловек) — через каждое «ты» для меня.

Говорят и мировой человек. On (: homme) dit, man (: Mann, Mensch) sagt, they say, говорят. Само местоимение кто в вопросе о говорящем требует единственного числа, говорят все как один, ср. в пословице (ПРН, с. 475 и 670) «Слушай, дуброва/ дубрава, чтó лес говорит!» Как древнееврейское множественное Божьего величия элохим не против монотеизма, так и множественное неопределенно-личное говорят не против «монантропизма» по Вячеславу Иванову (Кручи, 3.1 — ИСС 3, с. 379 сл.) или Розенштоку-Хюсси. А хайдеггеров «экзистенциал» das Man (Бытие и время, § 27 и 34 слл.) это бывший первочеловек Манн германцев (Тацит, Германия, 2.3: —Маппит originem gent is--) — мифологема, сравнимая с индийскими Ману и Пурушей, библейским Адамом или гностическим Антропосом. Мифотворческое сознание, для которого главное, первое по важности есть первое по времени, старшее, делает первочеловеком мирового человека, просторечное мировой значит «очень хороший», но мирской переосмыслено по-христиански как «суетный», а у Хайдеггера архаичная хвала мировому человеку превратилась в хулу на него. Есть промежуточный случай, это двусмысленное самовосхваление в стихах на французском языке некоего On, например Bref ON fait tout, ON dit tout, | ON est de tout temps par tout-- (85 сл., сочинение XVI века, список не позднее 1641), то есть игровое олицетворение местоимения вслед за латинской Историей Никого монаха Радульфа из Анжу; см. Изольда Бурр, Похвала «On». Сюда же антипословица On-dit est un sot или On-dit est la gazette des sots, похожая на парадокс лжеца, еще ср. русские Говорят, (что) в Москве кур доят (, а к нам привезут, они только яйца несут), Не всё то правда, что люди говорят / что говорится (Р. послов. пог., с. 408; РПП, с. 247; ПРН, с. 202 и 690).

«Кто». На тему «кто» см. Ян Гонда, Местоим. ка; В. Топоров, Indo-Iran., 2, и Индоевр. загов., 3.1; к связи «кто» и «другой» — Прус. I — К Топорова, с. 256 сл., и К — L, с. 40. Русское кто, требующее единственного числа даже в конструкции те, кто + глагол, если не смешивать ее с те, которые + глагол, предполагает единую или единственную другость, то есть инакость. Из безответного вопроса Кто (его) знает? по правилу «Если и только если никто, то иной» получается утверждение типа А (его) знает «неизвестно», где А—Бог, но и чёрт или же хуй, Пушкин, архангельское Норвёг (СРНГ 21, с. 278), вообще «иной»; ср. Топоров, Случай *ĈЕN~, прим. 29 на с. 152. Так древнеинд. ka «кто?» само стало именем бога-творца Праджапати, об этом статья Гонды.

Множественное представительства. Ты говоришь мне как ваш представитель, отсюда «вы» вежливое. Множественное вежливости «вы» к одному тебе и множественное скромности, но и величества «мы» про одного себя происходят из множественного представительства. К ребенку не обращаются на вы, потому что он еще не вошел в мир-общину и мировой человек еще не вошел в него, так и с названием зубы мудрости. Переходное от мы всякого представителя к царскому мы это мы выборного артельного старосты, имеющего право говорить за всех (артель у Мельникова-Печерского — В лесах, 1.15), ср. Э. Бенвенист, Семант. реконстр. (9), о смысловом переходе «один из многих» > «первый, единственный» в индоевр. *-poti. Представительский произвол — обычный грех.

К необратимости отношения «я» — другой. Отношение «я»—другой «абсолютнонеобратимо» (Бахтин) без третьего, представителя всех других во мне, моего толкователя, ср. заговорное обращение к Гермесу, «который в сердце», εγκáρδιος, — Греч. маг. пап., 5.400, 7.668 и 17Б.1. Ребенок еще без этого третьего способен потребовать, чтобы другие не говорили о себе «я», «я»-де только он, или же прочесть слово яблоко как тыблоко, по рассказу Буква «ты» Пантелеева, так и Флоренский в письме жене из Соловецкого лагеря от 27.5–2.6.1935: «Помнишь, как Оля обиделась на меня за янтарь и сказала тынтарь.» (ФСС 4, с. 236). Бестолковые девяты люди не могут досчитаться одного[8] тоже из-за того что для каждого считающего отношение «я» — другой необратимо.

Разделение себя у Борхеса и Льва Толстого. Борхес и я: уже с заглавия и почти до конца этого одностраничного рассказа, вошедшего в сборник Создатель (Еь насеоон, 1960), Хорхе Луис Борхес отделяет свое я-для-других, то есть для нас, его читателей, от я-для-себя, говоря этико-эстетическими категориями Бахтина, прежде всего работы Автор и герой. Именитый Борхес с «его литературой» — «другой» самому себе, el otro (так будет позднéе назван рассказ о встрече двух Борхесов, старика и юноши); в этом отчужденном su literatura слышна концовка верленова Искусства поэзии Et tout le reste est littérature, как и в яростной Четвертой прозе Мандельштама. Художественному разделению себя у Борхеса соответствует, кроме бахтинского философского, исповедальное разделение в дневнике Льва Толстого под 8,11 и 18.4.1909:

Как хорошо, нужно, пользительно, при сознании всех появляющихся желаний, спрашивать себя: чье это желание: Толстого или мое. Толстой хочет осудить, думать недоброе об NN, а я не хочу. И если только я вспомнил это, вспомнил, что Толстой не я, то вопрос решается бесповоротно. — Тебе, Толстому, хочется или не хочется того или этого — это твое дело. Исполнить же то, чего ты хочешь, признать справедливость, законность твоих желаний, это—мое дело.--

Не знаю, как это покажется другим, но на меня это ясное разделение] себя на Толстого и на Я удивительно радостно и плодотворно для добра действует.

Толстой забирает силу надо мной. Да врет он. Я, Я, только и есть Я, а он, Толстой, мечта и гадкая и глупая.

Да, Толстой хочет быть правым, а Я хочу, напротив, чтобы меня осуждали, а Я бы перед собой знал, ч[то] Я прав.

Вспоминается еще Мандельштам: О, как противен мне какой-то соименник — | то был не я, то был другой. (Нет, никогда ничей я не был современник--). Но не подходит сюда хитроумное разделение себя, которое проделал своим Вид. невид. Яков Друскин.

К бахтинским «я для себя» и «я для другого»: это я сам, сам по себе, и я как другой, один из многих; я единственный и я как все; это моя самость и моя другость. Ср. различение «первичного автора» и «вторичного» в поздних записях — ЭСТ1, с. 353 сл. Вот невидяще-ненавидящий отзыв Натальи Бонецкой, Бахтин метафиз.: «Бахтин релятивизирует „я“, образ Божий в человеке, с помощью неологизмов — монстров „я-для-себя“ и „я-для-другого“» (с. 111, в скобках).