Сказ о пути - Ника Созонова

Промир коротко рассказал о ночной встрече. Затем протянул письмо.

— И ты пойдешь к нему?!

— Любопытство — вечный двигатель. Я чувствую, оно изгложет меня изнутри, если я не удовлетворю его требований и не полюбуюсь на загадочного злодея.

— Ты дурак. Есть вещи, на которые не стоит смотреть, как бы ни тянуло. Наверное, ты любишь глазеть на казни? На виселицы и четвертования?..

— Не угадала, малышка.

— Странно! Но раз уж ты все равно пойдешь, тебе придется взять меня с собой. Мало ли, что там с тобой случится, а я не хочу оставаться здесь одна.

— Сомневаюсь, что со мной может что-то случиться: на добровольную жертву я мало похож, а он, судя по всему, питается именно такими.

— Все равно я пойду с тобой!

Зная, что спорить бесполезно, Дийк пожал плечами:

— Как хочешь. Только не говори потом, что я безжалостно затащил в логово людоеда маленькую слабую девочку.

Когда в полдень они покинули трактир, у выхода их ждал самый обычный с виду человек — плотненький и краснощекий. Пока они шли по городу, он беспрестанно болтал, шутил и дурачился — отчего промир и его спутница чувствовали досаду и напряжение и мысленно желали весельчаку заткнуться. Замок, высящийся в центре площади, выглядел вполне мирно — лишь наглухо сомкнутые створки ворот да ставни на узких окнах портили впечатление. Общий силуэт показался знакомым: Дийк понял, что именно эта махина маячила за его спиной на берегу речки.

Охрана пропустила всех четверых (считая Гоа) вовнутрь, а разговорчивый проводник завел по винтовой лестнице под самую крышу и остановился у одной из дверей.

— Вам сюда, — коротко сообщил он, уже без шуток и отчего-то потеряв румяный цвет лица.

Постучав и услышав слабый отклик изнутри, он открыл дверь, сделал приглашающий жест рукой, а затем испарился, скользнув за поворот коридора.

— Может, все-таки не пойдем?

Наки ухватила промира за рукав. В голосе был страх — чуть ли не паника.

— Хотите — дождитесь меня здесь, — Дийк перевел взгляд с ее лица цвета извести на топорщащуюся на загривке шерсть Гоа.

— Ну, уж нет! — Задрав подбородок, девочка шагнула за дверь первая.

Промир вошел следом. Рыш, всем своим видом давая понять, как ему это не нравится, изогнув горбом туловище, замыкал шествие.

Они оказались в просторной комнате с высокими окнами, наглухо закрытыми темно-лиловыми шторами. Множество свечей хорошо освещали ее. Увидев хозяина замка, Наки охнула и больно вцепилась в ладонь спутника. Дийк не понял, что ее так напугало: ничего устрашающего в этом человеке не было. Удобно раскинувшись в кресле, приветливо улыбался гостям молодой мужчина — по крайней мере, выглядевший молодым, почти юным. Волны золотистых волос, обрамлявших нежный овал лица с младенчески-розовым цветом кожи, светло-голубые глаза под пушистыми ресницами, припухлые губы. Подобных мальчиков и юношей женщины обычно носят на руках, поскольку все материнское — при виде таких губ и таких глаз — оживает в них, перемешиваясь с исконно-женским. Уши юноши украшали серьги с огромными изумрудами, шею охватывало ожерелье в несколько рядов из них же.

Хозяин, не вставая, слегка поклонился, приветствуя их, и заговорил. При первых звуках голоса Дийк узнал его: Покровитель оказался ночным собеседником, тем самым, в чье лицо он так и не удосужился заглянуть.

— Рад приветствовать вас у себя в гостях! Располагайтесь и чувствуйте себя…

Не дав ему договорить, Наки потянула спутника за рукав и демонстративно громко выпалила:

— Всё, посмотрел? Доволен? А теперь пошли отсюда!

Дийк никак не отреагировал на грубость девочки. Покровитель — тоже. (Лишь насмешливая улыбка тронула детские губы.) Промир в упор рассматривал существо в кресле. При внимательном взгляде что-то отталкивающее все же выявилось: глаза, хоть и были красивыми и большими, не горели, не искрились — казались двумя медузами, выброшенными из родной стихии. В них не было жизни.

— Не уходите, пожалуйста! — попросил Покровитель с неожиданным пылом. Он протянул над столом руку и коснулся ладони промира. Белые пальцы оказались сухими и горячими. — Мне не с кем здесь говорить! Я совсем один и соскучился по живым голосам, живым людям. — В негромком голосе была такая тоска, что Дийк всерьез засомневался, чудовище ли перед ним, пожирающее людей, или это какая-то ошибка. — Пожалуйста, пообедайте со мной. Очень прошу вас!

Взор голубых глаз обратился на девочку. Но, судя по всему, сердце Наки не собиралось оттаивать. Она еще плотнее прижалась к промиру и откликнулась зло и язвительно:

— Извините, мы не питаемся человечиной! И вообще, нам пора.

— Вы про мою Дань? — искренне изумился хозяин. — Неужели вы всерьез считаете, что я поедаю их тела?! Пойдемте, я покажу вам!

Не отпуская ладони Дийка, он поднялся с кресла и потянул за собой. А когда тот остался стоять на месте, переглядываясь с девочкой, потянул сильнее и настойчивее. Промир пожал плечами, Наки хмуро скривилась, но все же они последовали за ним. Гоа, низко опустив морду и цокая когтями по паркету (когда надо, он мог убирать когти и двигаться по-кошачьи бесшумно), опять был замыкающим.

Покровитель вел их по скупо освещенному коридору, продолжая свои речи:

— Они приходят ко мне добровольно, когда лишаются последней надежды на достойную и осмысленную жизнь. Мои слова о «пожирании» — всего лишь проверка. Если человек согласен даже на столь позорную смерть — ему и впрямь очень худо. Из тысяч пришедших я отбираю тех, чья жизнь совсем невыносима и ничего нельзя изменить к лучшему. Скажите, вам нравятся изумруды? Мне кажется, драгоценные камни прекраснее людей. Они честнее и чище. Вы знаете, что людские души — при определенных усилиях и умениях — могут стать камнями? Живыми камнями. Правда, изумруды получаются не из всех, далеко не из всех. Но каждый, абсолютно каждый! — чем-нибудь да ценен. Из злобы и ненависти можно извлечь потрясающие по силе яды. А способности и таланты при перегонке и сушке превращаются в дивные пряности, в благовония, в ароматы, навевающие волшебные сны. Лекарство от чумы, удобрения для урожая, смертельные эманации как непобедимое оружие — все это отсюда, от моих драгоценных добровольных жертв… Но вот мы и пришли!

Хозяин распахнул резные двери, и они оказались в длинной прямоугольной зале. Здесь было очень светло, но не от свечей: сквозь стеклянный или хрустальный потолок дневной свет заливал ее всю. Вдоль стен стояли кресла, в которых сидели люди, казавшиеся крепко спящими. Лица были спокойны и безмятежны, а нарядно одетые тела недвижны.