Штрафники на Зееловских высотах - Роман Кожухаров

Теперь Андрей понял, откуда взялись немцы на правом фланге. Похоже, что они решили обойти с фланга передовую группу штрафников, которая вместе с «тридцатьчетверкой» вышла из фольварка в сторону Ратштока. Когда они пересекли канал, то наскочили на штрафников, только что уничтоживших вражеский ДОТ.

О том, что люди Мамедова и Шевердяева ведут жестокий бой, стало ясно уже на подступах к позициям. Башня Т-34, развернутого корпусом вполоборота к противнику, стремительно вращалась, озаряя контуры танка вспышками орудийных выстрелов. Прямо на глазах, прямой наводкой, экипаж угодил в лобовую броню вражеской «самоходке», медленно двигавшейся метрах в ста пятидесяти по правую руку.

Оглушительно-звонкий удар стали о сталь резанул по барабанным перепонкам. Но взрыва не произошло. Видимо, попадание пришлось по касательной, в мощнейшую лобовую часть башни. Артиллерийская установка продвинулась еще на несколько метров и замерла.

Метрах в двадцати позади нее, ближе к центру, горел подбитый немецкий танк, разбрасывая вокруг кляксы оранжевого света. Около него валялись дымящиеся кучки. Андрей не сразу понял, что это трупы. Скорее всего, экипаж. Успели выскочить из горящей машины, а тут их встретил огонь штрафников. Или облило горящим топливом.

XXIX

Из каждой выемки и воронки в земле велся огонь. Местность тут была открытая, изрезанная канавками, которые Андрей поначалу принял за воронки от взрывов. Хотя большие лужи, сверкавшие в пламени горевших машин, оказались следами снарядов, выпущенных из немецких танков и «самоходок». Они очень быстро заполнялись пойменной водой.

На левом фланге Андрей разглядел две вражеских машины. В темноте нельзя было понять, танки это или самоходки. Одна из машин маневрировала, на ходу стреляя по «тридцатьчетверке». Вторая стояла на месте. Из нее велась стрельба курсовым пулеметом.

Кокошилов еще по пути рассказал, что сюда прилетели и несколько артиллерийских снарядов, выпущенных нашей батареей, но артиллеристы, видимо, быстро сообразили, что цели надо скорректировать, и перевели огонь в глубь немецких позиций, и теперь, судя по сильному эху близкой канонады, обстреливают окрестности Ратштока.

Судя по всему, гранаты и трофейные «фаустпатроны», если они были, бойцы уже израсходовали. И стрельба велась скупо. Экономили патроны.

Сноп земли и огня взметнулся вверх, заставив всю группу повалиться на мокрую почву. Вывернутый предыдущим взрывом пласт влажной грязи образовывал естественную преграду. Выстрел произвела «самоходка», в которую только что стреляли наши танкисты. Она разворачивалась всем корпусом в сторону «тридцатьчетверки».

– Черт… – отплевываясь, выругался Кокошилов. – Вон та… – ткнув пальцем в машину на левом фланге, сказал он. – Та самая «сучка»[5], что наши в начале боя подбили. Гранатой – под гусеницы…

Неподалеку от силуэта «самоходки», на которую указывал Кокошилов, двигался второй силуэт. Немецкий танк уже развернул свою башню в сторону русских танкистов. Ствол выплюнул огненную струю, и тут же она вертикальным столбом взметнулась вверх возле самых гусеничных траков «тридцатьчетверки». Немец стрелял прямой наводкой, но та не двигалась с места. Значит, ходовая нашего танка тоже выведена из строя.

– Липатыч, Латаный… – крикнул Аникин. – Заходите слева… от нашей «тридцатьчетверки»… «Фаустами» надо достать немецкий танк… Кокошилов – найди мне Мамедова… Предупреди, что мы здесь. Пусть готовит бойцов к атаке.

XXX

Он глянул вслед уползшим, потом обернулся к оставшимся:

– Остальные – за мной. Идем не кучей. Интервал – пять-шесть метров. Капустин и Костюченко – забирайте правее. Обходим «сучку» немецкую. Мой выстрел – первый. Вы сразу, как мой «фауст» сработает, из своих стреляйте. Цельтесь в ходовую, по гусеницам. Ясно?..

Не дожидаясь реакции подчиненных, закинув ППШ за спину, Андрей стремительно бросился вперед.

Отсвет пламени горящей «самоходки» высветил округлую кромку воронки. Андрей сиганул туда. И будто в прорубь, угодил в стылую чашу воды, которой почти до краев была наполнена земляная чаша. Брызги, студеная влага и матерная ругань ошарашили Аникина. Чьи-то руки попытались схватить его за шею, но, не дотянувшись до горла, ухватились за грудки телогрейки и с силой швырнули на скат воронки.

– Ах ты гад!.. – наваливаясь кулаками на грудь, рычала ему в лицо темная фигура.

– Шева? – еле выдавил из себя Андрей. Он сразу узнал голос Шевердяева, командира своего первого отделения.

– Андреич?! Товарищ старший лейтенант!..

Хватка тут же ослабла. Черт, хорошо, что не двинул прикладом или, еще лучше, на нож не насадил.

– Да как же… как вы тут оказались? – Шевердяев и еще один боец, которого Аникин не мог разглядеть в темноте, тут же помогли командиру привстать «с лопаток» и принялись его заботливо отряхивать. Аникин движением руки прекратил их помощь.

– После расскажу… Что у вас? – спросил он.

– Потрепало нас сильно… – сообщил Шевердяев. – Ух… как это я вас чуть не того… Из фольварка немца мы выдавили. Повозиться пришлось малость. Двоих там положили… Трое ранены. Потом на Мамедова вышли и вместе уже… Они подкрепление бросили. Два танка – «пантеры» и три «самоходки». Черт их знает, «голожопые», по-моему…

– «Фердинанды», что ли? – переспросил Андрей. Бойцы прозвали так немецкие самоходные артиллерийские установки из-за тонкой брони в кормовой части.

– Вроде того… – неуверенно ответил Шевердяев. – Пушки мощные. Как стрельнет – обухом по башке… С минуту легкая контузия. Да только в ближнем толку мало… Неповоротливые, прямой наводкой тут не могут стрелять… Наша «тридцатьчетверка» их обколошматила… Броня толстая, не пробить. Но мы этих «сучек» зато приноровились – по ходовой… Гранатой или трофейным их «фаустпатроном». Две того, подбили… И нашего зацепили фашисты. Ну, и пришлось им повозиться… Танкисты – молодцы, верткие хлопцы, все тут перепахали. Эти все на нашу «тридцатьчетверку» ополчились. «Пантера» в ходовую попала. А наши сидят, машину покидать не хотят. И мы ничем уже помочь не можем. Что ж, голыми руками им стволы скрутить? Тут пехота вражеская прет. Мы их из фольварка выдавили. Так они подмогу пригнали… По всем щелям сидят. Вы это, осторожно, товарищ командир. Они каждый бугорок простреливают… Эх, танкистов жалко… К черту сожгут их фрицы…

– Не хорони раньше времени… – приструнил его Аникин.

XXXI

– Где второй немецкий танк? – спросил он, выглядывая из-за края воронки.

– Пропал куда-то… Не видать… – подтвердил наблюдения командира Шевердяев. – Все справа ошивался, на заднем плане… Похоже, что командирский. Ну, наши по нему вдарили пару раз, вроде результативно. Может, повреждение какое… Короче, напугали его конкретно… Вот и исчез…

– Ладно… «Фердинанд», говоришь… – сквозь зубы, всматриваясь в полумрак и примериваясь, произнес Аникин.

Черный силуэт «тридцатьчетверки» заслонял сектор, в котором находилась «пантера». Зато хорошо просматривались контуры надвигавшейся немецкой самоходки. Она уже почти развернулась своим громоздким корпусом в сторону русского танка. Это означало одно – в любой момент наш экипаж мог быть уничтожен прямым выстрелом мощнейшего орудия, которым была ощетинена немецкая «сучка».

Башня «тридцатьчетверки» разворачивалась в сторону невидимого для Андрея немецкого танка. Среагировали на выстрел «пантеры», оценили, что она представляет большую опасность. Во мгле был отчетливо слышен рокот немецкого танка, намеревавшегося во что бы то ни стало добить русский танк. От этого рева становилось не по себе. Положение танкистов становилось отчаянным.

«Тридцатьчетверку» зажимали в тиски. Сначала сожгут танк, а потом передавят гусеницами штрафников, достреливавших последние патроны. Андрей, с «папашей» за спиной, с «фаустпатроном», зажатым в правой руке, полз вперед, наперерез вражеской «самоходке». Успеют ли они сделать задуманное? Успеют ли Липатов и Латаный отработать по «пантере»?..

Орудие «самоходки» изрыгнуло пламя, разорвав пространство мощнейшим раскатом орудийного грома. Струя пламени осветила саму установку. Чудовищное орудие было подперто чем-то на манер сошек, укрепленных в передней части корпуса. Контуры башни, стесанные к заду, трапециевидные, отличались от «фердинанда».

Андрей прополз еще несколько метров в сторону «самоходки». Теперь до нее оставалось около полсотни метров. Тело надвинулось на края небольшой ложбинки, вытянутой вдоль. Не размышляя, Аникин вполз в нее и ощутил локтями и животом сначала хлюпанье жижи, а потом сочащуюся сквозь ткань телогрейки, проникающую через гимнастерку и белье обжигающую стынь мокроты. Но сознание даже не обратило внимания на это.

Теперь Андрею уже некогда было размышлять над тем, что за чудо-юдо перед ним. Счет шел на доли секунды. Сознание будто отключилось, в холостую гоняя в мозгу одну только мысль-слово: «успеть, успеть…». Руки действовали машинально, сами по себе.