Шаг в бездну - Наталья Александрова

В результате Манечкиных сюрпризов отношения между ней и женой Якова Михайловича безнадежно испортились, и Манечка дала понять хозяину, что эта подойдет к ее детям только через ее, Манечкин, труп, а у нее есть зубы, чтобы постоять за себя и за детей. Примерно в таком же духе высказалась и жена.

Якову Михайловичу пришлось оформлять отпуск за свой счет. Сектор вздохнул свободней. Не то, чтобы Якова Михайловича не любили, нет, в том, что не касалось Манечки, он был вполне нормальным человеком, никому не мешал заниматься своим делом, а тем, кто хотел работать, даже помогал ценными советами, ведь если у человека смолоду голова светлая, то и к пенсии ум никуда не денется. Просто он все-таки здорово достал всех собачьими разговорами и бесчисленными фотографиями. Одна из фотографий, парный портрет размером 18x24, лежала на столе Якова Михайловича под стеклом, и злые языки говорили, что если закрыть у Манечки уши, представить лысину и надеть галстук, то будет вообще непонятно, где Манечка, а где Яков Михайлович. Поэтому все очень обрадовались предстоящим двум неделям отдыха, тем более что заместителем своим Яков Михайлович оставил Валю Голубева, которому все, кроме его персонального компьютера, было до лампочки.

Надежда вошла и удивленно остановилась посреди комнаты. В секторе было уныло, как на кладбище. Все сидели по своим местам и работали. Стол Якова Михайловича был пуст. Надежда в изумлении еще раз оглядела комнату и встретилась глазами с Валей Голубевым. Он подмигнул ей и мотнул головой в сторону. За столом слева сидел новый сотрудник – довольно-таки плешивый дядечка непонятного возраста и наружности и что-то записывал в толстую конторскую книгу. Надежда подошла к Вале и присела на табурет. Валя наклонился к ней и прошептал:

– Ничего не говори, смотри, что сейчас будет.

На руке у дядечки пискнул электронный будильник. Дядечка встал, убрал свою книгу в стол, запер ящик на замок, ключ убрал в карман, одернул пиджачок, сказал сам себе: «Обеденное время, можно пообедать, товарищи!» – и вышел. Надежда разинула рот. Валя захохотал.

– Вот, я говорил, что тебе понравится. Это у нас, Надя, такой новый сотрудник теперь. Прислали из соседнего отдела, якобы для укрепления дисциплины, а бабы наши разузнали, что он просто тупой, дальше некуда, и начальник тамошний перекрестился, когда от него избавился. Вот теперь он у нас трудовую дисциплину повышает.

К Валиному столу подошла лаборантка Светка.

– Валентин Елистратович, – вообще-то все, даже начальство, звали Валю просто Елистратычем, уж больно диковинное отчество, но молодежи он этого не позволял. – Валентин Елистратович, – ныла Светка, – вы скажите ему, что нам Яков Михайлович разрешает чай пить два раза в день и сам пьет, а то я же не могу, когда он на меня так смотрит, я же подавиться могу, я уже все тяжелые и режущие предметы подальше в стол убрала, а то я в него чем-нибудь кинуть могу. А третьего дня я сижу, конспект переписываю, а он подкрался сзади, да как крикнет: «А чем это вы занимаетесь в рабочее время?» – ведь это же заикой можно на всю жизнь остаться…

– Светлана, прекрати истерику! – рявкнул Валя, но потом смущенно хмыкнул. – Ой, девочки, я и сам его боюсь. Вчера стоим в курилке, обсуждаем последнее распоряжение директора, что электричество будут на два часа отключать для экономии, я и говорю ему: «Пал Палыч, придется вам ваши часы электронные тоже отключать на два часа», – а он посмотрел на люстру, потом на свои часы и говорит: «Мои часы имеют автономный источник питания, от их выключения не будет никакой экономии». Я так растерялся и говорю: «Пал Палыч, я же пошутил». А он мне: «Я очень требовательно отношусь к юмору. Между юмором и глупостью две большие разницы».

– Да, – протянула Надежда, – что уж тут скажешь. А что он все пишет-то?

Валя оживился.

– А это вопрос особый. Вот как пришел он к нам почти неделю назад, сразу стал что-то записывать и пишет, и пишет, а тетрадь запирает, и ключ где-то прячет.

Ну, нехорошо, конечно, но уговорили меня девчонки, подобрал я ключ в слесарке, вчера вечером он пораньше ушел, открыли мы ящик, а в тетради написано, ну, например, Голубев В. Е. ушел тогда-то, пришел тогда-то, отсутствовал столько-то минут. И так про каждого, и на каждый день отдельный список.

– Так он что, начальству стучит?

– Да нет, похоже, для себя, для души. Светка вступила в разговор.

– А Зинаида Павловна у экономистов была, так у них слухи ходят, что когда Яков Михайлович на пенсию уйдет, то этого начальником поставят.

Валя присвистнул.

– Ну, я тогда сразу увольняюсь!

– Да, а как у Якова-то. Родила собачка? – спохватилась Надежда.

– Родила четверых, он весь в счастье, имена подбирает на букву «ф». Двоих уже назвал: Фенимор и Филомена. Мы вот думаем, подарок покупать или не надо? Собака все-таки, не человек.

– Ну, не знаю, по мне, так обойдется. Да, Светик, можно мне увольнительные посмотреть, у меня одна где-то гуляет, не у вас ли?

– Ой, да берите что хотите, Надежда Николаевна. Если этого козла начальником сделают, гори оно все синим огнем!

До четверга Надежда переделала множество дел. Она обошла все комнаты на их пятом этаже, где ценой неимоверных усилий ей удалось добыть нужную информацию. Она сплетничала, жаловалась на начальника, литрами пила чай и обсуждала фасоны вязаных изделий. К концу недели в глазах рябило от фотографий детей и внуков, а количества съеденных с чаем булочек, пирожных и домашних пирожков хватило бы, чтобы кормить среднестатистическое семейство домашних мышей десяток лет. По совету Сан Саныча Надежда для пользы дела решила махнуть рукой на диету, но когда в пятницу утром она спросонья наступила на весы, оказалось, что она не только не поправилась, а даже похудела на полтора килограмма. Несколько удивившись этому обстоятельству, Надежда решила не пытаться объяснить необъяснимое.

В общем-то, проникшись к Надежде сочувствием, лаборантки шли ей навстречу и позволяли искать в документах все, что ей надо, особенно не интересуясь подробностями, только одна старая грымза Нинель Аркадьевна, которая славилась по всему институту маниакальной любовью к порядку, не только не разрешила вынести папки и журналы, а даже в руки их не дала и только после всяческих уговоров и унижений разрешила просмотреть увольнительные, причем перелистывала их сама, после чего Надежда долго чувствовала себя Штирлицем.

С начальником в эти дни она почти не общалась, хотя часто ловила на себе его задумчивый взгляд.

Проделав за четыре дня эту титаническую работу, в четверг вечером Надежда решила подвести итоги. Опять они с Сан Санычем остались одни, все уже ушли.

– Вот, послушайте, Сан Саныч, отчет о проделанной работе.

Она протянула ему листок, где аккуратно были выписаны четыре фамилии.

– Итак, я искала мужчину, достаточно молодого, но не мальчишку. По нашим предположениям он должен быть женат, иметь детей или очень вескую причину, чтобы бояться развода, предположительно иметь машину и, чтобы его уходы по увольнительным хотя бы раз совпали с уходами Марины. Хочу оговориться, что в списке они у меня идут не по степени подозреваемости, а просто по порядку. Первый, Юра Кравченко. Ему тридцать четыре года, раньше служил морским офицером, но демобилизовался по здоровью без выслуги, говорят, что-то у него с сердцем. Но по виду мужчина здоровый, симпатичный, выправка военно-морская осталась еще. Служил он на Севере, значит, деньги были. На работу ездит на своей машине, на «Жигулях». У него жена, две девочки-двойняшки. За юбками не бегает, со всеми вежлив, но кто его знает? Второй, Валерик Поляков. Этот помоложе, двадцать семь лет ему. Живет с женой и сыном у тестя с тещей. Судя по всему, он у них у всех здорово под каблуком, так что просто из духа противоречия мог с Маринкой роман закрутить. Сам он бедный, но у его родителей машина есть, и летом он даже на ней на работу иногда ездит, когда вечером надо родителей на дачу везти. Вообще-то, парень хороший. Дальше, третий номер, Андрей Рубцов. Двадцать шесть лет, дорабатывает три года после института. Этот какой-то непонятный. Красивый очень, ну вы сами видели. Женат, детей нет пока. Бабы сплетничали, жена старше его. Живут с родителями жены, тесть какой-то крупный начальник чуть ли не в Смольном. Живет близко, так что на работу ходит пешком, но машина есть, и говорит, что своя собственная. Этот мне не нравится, но зачем ему Маринку убивать? Детей нет, жена старше его, что за нее цепляться. Ну, посмотрим. И, наконец, четвертый номер, Лешка Аристов. Этот, вообще-то, балбес. Бабник жуткий, то ли у него третья жена, то ли четвертая, и никто уже не знает, в каком он состоянии на данный момент находится. Над ним уже мужики смеются, говорят: «Зачем о каждом своем романе ставить в известность государство?» Машина у него, «Москвич» старенький, сам собрал из ничего, руки-то золотые. Конечно, не подходит он Маринке, но по увольнительным выходит, что два раза они пересекались… Вот, Сан Саныч, все мои результаты на сегодняшний день, а теперь хочу сказать вам, что нахожусь в отвратительном настроении, и тому есть две причины. Во-первых, противно мне было вынюхивать, выспрашивать, про вас гадости говорить, чтобы до документов добраться. А еще противнее считать хороших ребят чуть ли не убийцами.