Мир до и после дня рождения - Лайонел Шрайвер

— Ирина, я просто обалдела от такой новости, — прошептала Татьяна ей на ухо, прикрывшись дверцей холодильника. — Мама может ворчать сколько угодно, но я считаю, здорово, что ты наконец бросила Лоренса. Мне было неудобно сказать тебе об этом, когда вы были вместе, но, по-моему, он просто невыносим. Сколько в нем пренебрежения к окружающим! Он относился ко мне с презрением лишь потому, что меня не печатают в «Уолл-стрит джорнал» и я люблю шарлотку. Тоже мне Всезнайка! Постоянно твердит об Афганистане, будто это кому-то интересно!

— Я понимаю, ты не разделяешь его интересы, — осторожно заметила Ирина, — но он так много говорил об этом, потому что действительно очень этим обеспокоен.

— Чушь, — фыркнула Татьяна. — Он просто любит выпендриваться. И он такой холодный. Ты ведь русская, тебе нужен рядом человек душевный.

После вчерашнего вечера Ирина старалась тщательно следить за своими словами.

— Не думаю, что Лоренс был — вернее, и есть, ведь он не умер — такой уж холодный человек. — Впрочем, стоит уточнить, что Ирина на всякий случай произнесла эту фразу по-русски.

— Да ты что, тебе больше не нужно его защищать! Он обращался с тобой как с ребенком. Постоянно указывал, что делать, никогда не давал до конца выразить свою мысль. Похоже, он даже не представляет, что значит быть художником.

— Он никогда не пытался заставить меня быть надменной, если ты об этом.

Несмотря на то что ей, кажется, полагалось радоваться поддержке сестры, неожиданная неприязнь к Лоренсу больно кольнула Ирину.

— Мне еще не довелось поболтать с Рэмси, но, по-моему, он очень хороший.

— Да, многие так думают, когда впервые его видят.

— Но он ведь хороший? Ты же вышла за него замуж!

— Разумеется! — Ирина поспешила дать задний ход. Впрочем, определение «хороший» не вполне подходило человеку, скандалившему всю ночь до шести утра и не дававшему спать теще.

Пирожки в духовке приобрели наконец коричневатый оттенок, и сестры по детской привычке, не сговариваясь, вымыли и вытерли противень, тщательно собрали все до единой крошки со стола и с пола, подцепляя некоторые пылинки смоченным в воде пальцем, и проверили, чтобы ни один из кусочков не застрял в сеточке стока раковины. Когда они внесли блюдо с маленькими пирожками с мясом в гостиную, дети Татьяны тихо сидели на краях кресел. Медлительные и перекормленные, они не посмели поставить ноги на ковер, не говоря о том, чтобы стучать пятками по ножкам кресел, как сделали бы любые нормальные дети. На вопрос об успехах в учебе Раиса получила от каждого обстоятельный ответ, подобный медленному чтению по буквам слова из шести слогов.

Тем временем Дмитрий уже откупорил запотевшую бутылку водки, необходимую для любого русского застолья, которую Ирина никогда бы не предложила на завтрак мужу. Более того, увлеченный разговор Дмитрия и Рэмси о достоинствах «Столичной», «Абсолют» и водки «Грей гуз» дал рост семенам, посеянным Рэмси в беседе с тещей. Он мечтал выкурить сигарету, что заставляло его с невероятной скоростью опрокидывать рюмки.

Татьяна поставила тарелки для пирожков всем, кроме, разумеется, Раисы, и устроилась рядом с Рэмси, который тут же поднял тему, которой все в семье старались осторожно избегать:

— Ирина сказала, что вы танцевали, но потом бросили.

— Верно, — напряженно произнесла Татьяна, отламывая корочку.

— Она говорила, вы чертовски талантливы.

— Она мне льстит. К сожалению, таланта мне не хватило.

Большинство людей заметили бы знак, вспыхнувший в воздухе яркими буквами: «БОЛЬНОЕ МЕСТО! БОЛЬНОЕ МЕСТО!» — и поспешили сменить тему. Но в данном случае звезда снукера вошла в меньшинство. Рэмси не собирался тратить много времени на болтовню и сразу перешел к сути:

— Не пойму я, в чем была проблема? Бристоль, угадал?

— Своеобразный лондонский сленг кокни, — объяснила Ирина. — Именем города они называют женскую грудь.

— Полагаю, — медленно начала Татьяна, — будь я действительно человеком целеустремленным, — могла бы сделать операцию.

— Не жалеете, что отказались от всего одним махом? Не корили себя, а? Может, не надо было сдаваться?

— Не о чем тут думать, — произнесла Татьяна, поворачиваясь к Рэмси и откладывая пирожок. — Когда я бросила балет, мне показалось, что с меня огромная тяжесть свалилась, все наконец стало ясным и простым. Я люблю искусство, но, если хорошенько присмотреться, что оно представляет собой на самом деле, становится ясно, что радости простой жизни куда ценнее. Трапезы, дети, любование закатом на променаде. Невольно напрашивается вывод: если в творчестве есть смысл, тогда сама жизнь и есть самое важное творчество…

Из другого конца комнаты Ирина следила за ними и удивлялась, как, подталкиваемая Рэмси, Татьяна зашла так далеко. Господи, обычно она болтала о ремонте в ванной комнате.

Татьяна встрепенулась, решив, по-видимому, что невежливо так надолго становиться центром внимания.

— Знаете, Рэмси, — заговорила она после паузы, — расскажите лучше о себе. Моя мать сказала, что вы настоящий ловкач. Что-то там творите на бильярде.

— Можно и так сказать, — кивнул Рэмси и опрокинул в рот очередную рюмку.

— Нет, нельзя, — вмешалась Ирина. — Прекратите.

— А мне кажется, это здорово! — с придыханием продолжала Татьяна. — Знаете, так таинственно и туманно.

— Если ты получила сведения от мамы, то скорее следовало назвать это не туманным, а теневым. И Рэмси не имеет никакого отношения к шулерам. Послушай, дорогая моя, мне бы хотелось, чтобы ты поняла…

— Моя жена хочет, чтобы я громко сообщил о том, что я знаменитость. До нее так и не дошло, что по-настоящему известный человек не будет кричать об этом на каждом углу. Она хочет выставить меня полным болваном.

— Кто такой болван? — пискнула десятилетняя Надя.

— Придурок, — объяснил Рэмси. — Идиот. Человек, у которого вместо головы пончик.

— Как же он говорит, если он пончик? — не унималась девочка. — Пончики не могут говорить!

— О, еще как могут! — воскликнул Рэмси, вставая, чтобы подкрасться к ней и нависнуть над головой. — Говорят, что я в числе шестнадцати лучших игроков в снукер, подруга, со мной надо обращаться как с большой шишкой!

По комнате пробежала волна удивления — непривычная штука для их тихой жизни, — Рэмси схватил Надю в охапку и подбросил над головой так, что ее ноги мелькнули в опасной близости от самовара. Девочка весело хохотала, Ирина никогда не слышала, чтобы она издавала этот звук. Она улыбнулась своим мыслям; ей ли не знать то ощущение, от которого захватывает дух, когда длинные, сильные пальцы сжимают ребра, а руки подбрасывают тебя в воздух. В этот момент Ирина впервые подумала о том, что Рэмси мог бы стать хорошим отцом.

Мелькнувшая в глазах матери свирепость натолкнула ее на мысль о том, что Рэмси пьян, что, впрочем, если задуматься, неудивительно.

— Ну что, ребята, — заявил Рэмси, оглядывая детей, — будем открывать подарки? — Весьма смелое заявление, но ведь Рэмси не знал, что это против правил — в семье Макговерн к подаркам не прикасаются до окончания обеда. Рэмси отыскал под елкой коробку и бросил ее мальчику. Оглядевшись, чтобы получить разрешение, Саша принялся аккуратно отрывать липкую ленту. — Черт возьми! — вскрикнул Рэмси. — Что за кретин научил тебя так открывать подарки? Твоя сестра спрашивала, кто такой болван, так вот так подарки открывают болваны. Эту бумагу надо сорвать и выбросить к чертям!

Откуда Рэмси было знать, что в семье принято аккуратно разглаживать бумагу и использовать ее для упаковки подарков на следующий год. Не подозревая, что нарушает важное правило, Рэмси принялся показывать Саше, как надо срывать бумагу, и вскоре они вместе, весело смеясь, подбрасывали клочки в воздух. Увы, но Саша так разошелся, что опрокинул мисочку со сметаной, стоящую у края стола, и она упала, вывалив содержимое прямо на белый с синим ковер.

— Расслабься, дружище, — махнул рукой Рэмси и стал быстро зачерпывать сметану ладонью.

Татьяна уже неслась в кухню.

— Я все уберу, мама, только не волнуйся! Уже бегу!

— Плевать на эту сметану! — Рэмси достал из кармана шелковый платок, смочил его в водке и потер пятно.

Когда он увидел вооруженную тряпками и губками Татьяну, глаза его стали круглыми. Он был уверен, что Раиса ничего не заметит. Но она заметила.

Подарок, открытый Сашей, был от Рэмси. Приставка «Сони плей стейшн» с игрой «Чемпионат мира по снукеру 1999». На диске были все матчи, начиная с Гран-при и заканчивая чемпионатом мира, таким образом Рэмси презентовал родственникам Ирины наглядную демонстрацию того, чем он занимается. Несмотря на то что дети были в восторге от подарка Рэмси, игру они разглядывали с озабоченными лицами.

— Что такое снукер? — заныл Саша, подталкивая всех к разговору о самом главном.