Ева Луна. Истории Евы Луны - Исабель Альенде

предвыборных митингов и собраний, а также интервью с офицерами вооруженных сил, рабочими и студентами. В день референдума улицы были заполнены жандармерией, вот только обычных людей – тех самых избирателей – почему-то совсем не было видно около избирательных участков. Вечно шумная, столица в то воскресенье выглядела сонным провинциальным городком. Вскоре было объявлено об убедительной победе Генерала: за то, чтобы он оставался у власти еще пять лет, проголосовало подавляющее большинство граждан, имеющих право голоса, – восемьдесят с лишним процентов. Фальсификация была настолько наглой – такого количества людей вообще не участвовало в выборах, не говоря уже о том, что они все отдали голоса за Генерала, – что вместо ожидаемого пропагандистского эффекта выставила правителя на посмешище общественному мнению. Карле несколько недель собирал информацию о настроениях в обществе и о том, как готовился и проводился референдум. Наконец он появился перед Аравеной, гордый проделанной работой и готовый составлять казавшиеся ему весьма смелыми и проницательными политические прогнозы. Тот выслушал его с чуть ироничной улыбкой и сказал:

– Что ты ходишь вокруг да около, Рольф. Правда проста и очевидна: пока Генерала боялись и ненавидели, он мог держать в руках бразды правления, но как только он стал объектом насмешек, власть стала ускользать у него из рук. Помяни мое слово: не позже чем через месяц его свергнут.

Долгие годы тирании не смогли окончательно уничтожить оппозицию в стране: полуофициально в политической тени действовали некоторые профсоюзы; политические партии, находившиеся вне закона, ушли в подполье, а студенты тем или иным способом выражали свое недовольство правящим режимом практически ежедневно. Аравена придерживался той точки зрения, что народные массы не являются решающей действующей силой в моменты, когда в стране происходят в самом деле исторические изменения: реальные шаги способна совершить лишь небольшая группа дерзко мыслящих формальных и неформальных лидеров. Он полагал, что падение диктатуры возможно лишь в результате консенсуса элит, а народ, привыкший подчиняться жесткой руке и воле вождя, послушно пойдет туда, куда ему укажут. Кроме того, он считал, что нельзя недооценивать роль Католической церкви: хотя уже давно никто не соблюдает десять заповедей и люди гордо именуют себя атеистами, что на самом деле является одной из форм проявления мачизма, Церковь по-прежнему обладает огромной властью над умами и душами граждан.

– Надо бы поговорить кое с кем из священников, – предложил он.

– Уже сделано. Я навел справки и выяснил, что многие из них не только выступают за преобразования в стране, но и подстрекают рабочий класс к борьбе с режимом. Говорят, что даже епископы готовы выступить с обвинениями правительства в коррупции и репрессивных методах правления. Моя тетя Бургель после семейной ссоры пошла в церковь, чтобы покаяться и исповедаться, и что бы вы думали? Священник достал из-под сутаны пачку листовок и сказал, чтобы она во искупление грехов распространила их в колонии.

– Что еще тебе удалось выяснить?

– Похоже, оппозиционные партии наконец смогли объединиться и подписали договор о взаимодействии.

– Ну что ж, видимо, настал момент посеять смуту в последнем бастионе власти – в вооруженных силах. Их нужно расколоть и сподвигнуть какую-то часть армии на мятеж. В общем, мой юный друг, чутье меня не подвело, – с удовлетворением сказал Аравена и закурил крепкую гаванскую сигару.

С того дня Рольфа Карле перестала удовлетворять роль хроникера, регистрирующего происходящие события; ему захотелось принять в них непосредственное участие. Выяснилось, что он может, благодаря своим профессиональным связям и знакомствам, оказаться чрезвычайно полезным делу восстания. Лишь погрузившись в революционную работу, он понял, насколько прочно завладела умами народа оппозиция. Агитаторы сумели посеять сомнение даже в казавшихся непробиваемыми душах солдат. Студенты тем временем продолжали свои выступления, которые день ото дня становились все более масштабными и дерзкими. Они захватывали лицеи и факультеты, брали заложников, а затем дело дошло до того, что студенческий отряд занял одну из радиостанций и активисты оппозиции в прямом эфире призвали народ выйти на улицы. Это переполнило чашу терпения властей, и в ответ на улицы городов были выведены войска, получившие приказ восстановить порядок любой ценой, по возможности с максимальным количеством жертв. Войска должны были посеять панику в рядах восставших и сочувствующих, но в рядах самих солдат участились случаи неподчинения приказам, и в воздухе отчетливо запахло военным мятежом. Воинские части немедленно получили приказ вернуться в казармы, но было уже поздно: даже среди армейского руководства нашлись люди, разделяющие убеждения восставших или просто желающие перемен в стране. Человек с Гарденией отреагировал обычным для себя способом: камеры тюрем и пыточные подвалы были переполнены задержанными участниками беспорядков; многих он допрашивал лично; работал не покладая рук чуть ли не целыми сутками, но при этом не забывал сменить костюм и поправить, как всегда безупречную, прическу. Вскоре стало понятно, что и самые жестокие репрессии уже не способны предотвратить распад власти. Несколько недель спустя страна оказалась практически неуправляемой. Люди вышли на улицы уже не только для того, чтобы протестовать, но просто поговорить, обсудить все то, что замалчивалось диктаторской властью в течение долгих лет. Женщины проносили оружие под юбками, школьники по ночам расписывали стены домов революционными лозунгами, а в один прекрасный день Рольф, сам не понимая, как дошел до жизни такой, принял от кого-то из товарищей по борьбе сумку с динамитом и поехал в университет, где в условленном месте его встретила потрясающе красивая девушка. Он был покорен с первого взгляда, но этому порыву не суждено было развиться во что-то большее: девушка молча перекинула через плечо ремень с таким риском доставленной сумки и скрылась в темноте. Больше он никогда ее не видел и ничего не слышал о ней. В стране была объявлена всеобщая забастовка, школы и магазины закрылись, врачи отказывались лечить больных, священники позапирали храмы, и покойники оставались неотпетыми, а то и непогребенными. По вечерам, а особенно ближе к ночи, улицы заметно пустели: освещение не включалось и люди предпочитали сидеть по домам, чтобы не рисковать понапрасну. Ощущение было такое, что страна из цивилизации возвращается обратно в первобытный хаос. Все замерли, затаив дыхание, и ждали, ждали, ждали.

Человек с Гарденией отправился на личном самолете в Европу – в почетную и роскошную ссылку; там он и живет по сей день – пишет воспоминания, причесывая на свой манер прошлое. В тот же день из страны сбежал и министр с плюшевым креслом и ночным горшком. Он увез с собой также немалое количество материальных ценностей, в основном в виде золотых слитков. Чемодан, набитый золотом, забытый или брошенный в спешке, был лишь