Меч ислама - Рафаэль Сабатини

Яростно раздувая фитиль, часовой схватил аркебузу и подставку, и в этот миг тишину утра вспорол грохот канонады. Это Драгут, подобравшись в темноте к форту, выпустил по нему залп из нескольких орудий. Облако пыли, поднявшееся от пробитых песчаниковых стен, смешалось с дымом ответного залпа, столь слабого, что сразу стало ясно: защитников мало.

Разрядив тяжелые орудия, галеры Драгута отошли за пределы досягаемости огня, так что несколько ядер, поспешно выпущенных из форта, шлепнулись в воду, не причинив им вреда. Даже на таком расстоянии можно было слышать вопли пиратов, которыми они радостно приветствовали удачную бомбардировку. Когда крики, наконец, стихли, часовой на Ла-Мола выстрелил, давая сигнал тревоги, и, бросив аркебузу и подставку, чтобы бежать скорее, с криками «Аллах! Аллах! » помчался по направлению к следующему аванпосту.

Но этого уже не требовалось, ибо Драгут заметил со своего места галеон, входящий в бухту, и после короткой паузы, во время которой он недоверчиво разглядывал корабль, раздался ликующий возглас. Послышался звук труб, и дюжина корсарских галер оторвались от основного флота и рванулись к галеону со всей быстротой, на которую были способны гребцы.

Отрядом командовал Синан-эль-Саним; получивший приказ окружить и захватить корабль, в котором пираты признали — по крайней мере, на это рассчитывал Просперо — богато груженный трофей, прибывший, быть может, из Нового Света.

Сам же Драгут вместе с оставшимися кораблями держался у полуострова на безопасном расстоянии от форта и потихоньку двигался следом на некотором расстоянии.

Галеон, не обращая внимания на эту суету, самоуверенно (что вызвало насмешку пиратов) и спокойно шел с легким креном на правый борт. Почти весь его экипаж со всеми предосторожностями покинул судно на баркасе, когда галеон входил в бухту, и эта операция прошла незамеченной для мусульман. На судне остались только капитан, стоявший за рулем в рубахе и штанах, Диомед, чем-то занятый на главной палубе, а на носу стоял Просперо, вооруженный запалом.

Галеры выстроились в линию; на их юты высыпали орущие пираты в тюрбанах. Они считали, что галеон уже взят, так как слишком далеко зашел в узкий пролив и не сможет развернуться. Когда между пиратами и галеоном оставалось менее трех четвертей мили, Диомед подбежал к Просперо и объявил, что все готово.

Просперо молча кивнул и с бесстрастным лицом протянул греку запал. Тот быстро навел орудия и по очереди выстрелил из них, особо не целясь. Первое ядро подняло безобидную тучу брызг, упав между двумя галерами; второе, однако, по счастливой случайности срикошетировало от воды и пробило борт пирата чуть выше ватерлинии. Подбитое судно было вынуждено отойти назад и пристать к берегу. Остальные продолжали атаку под аккомпанемент криков, в которых слышалась удвоенная ярость.

— Бегите, Диомед! Пусть Гастон закрепит руль, и бегите вместе! Вперед!

Диомед в нерешительности смотрел на Просперо.

— Вон! — повелительно крикнул тот. — Вы знаете, что сейчас будет! Но Диомед все не уходил. Глухим от страха голосом он спросил:

— Вы не замешкаетесь?

— Будь уверен, надолго не задержусь. Теперь беги!

Диомед ушел. Когда он бежал к корме, к нему присоединился капитан, уже закрепивший руль. Они пробрались в каюту и через кормовое окошко спустились в шлюпку, привязанную к галеону канатом. Обрубив конец, они взялись за весла, но пока сидели неподвижно, устремив глаза на корму галеона, который тем временем приближался к пиратам.

После ухода Диомеда Просперо задержался на носу не более секунды. Он оценил скорость сближения с галерами в восемь узлов и рассудил, что пираты приблизятся вплотную через пять-шесть минут. Оставалось завершить самые последние приготовления.

На двух палубах «Имакулады» располагались двадцать орудий. Восемь из них стояли в шкафутах, по четыре на каждый, остальные двенадцать — внизу, на главной палубе. К четырем орудиям на правом борту Диомед прикрепил фитили разной длины. Поскольку галеон двигался, обратив противоположный борт к суше, то для демонстрации было достаточно выстрелов только этих пушек. Едва ли можно было рассчитывать нанести с их помощью серьезный урон противнику: скорее всего, их стрельбу, не причиняющую вреда, примут за свидетельство паники на борту, но все же было бы ясно, что на галеоне есть экипаж, готовый сражаться.

Пробираясь с носа на корму, Просперо поджег по очереди все фитили. Когда он спускался на главную палубу, галеон вздрогнул от первого выстрела. Через минуту выстрелили еще два орудия, а Просперо в это время уже орудовал внизу. Пушки там стояли в закрытых отсеках, так что работать приходилось при скудном свете, проникающем через люки в потолках.

Все бочонки с порохом, которые были в хранилище, стояли друг на друге, образуя от палубы до палубы большую пирамиду, у основания которой было рассыпано содержимое двух из них. В эту кучу были зарыты концы запалов, которые Диомед изготовлял в течение последних часов перед рассветом. Каждый имел двенадцать ярдов в длину, и было их три штуки, так что если бы два из них погасли, сработал бы третий.

Просперо быстро поджег их, задержался на секунду и, убедившись в том, что они загорелись, плотно прикрыл люк и быстро забил его. Бросив беглый взгляд вперед, Просперо понял, что, как он ни спешил, расстояние между ним и пиратами сократилось вдвое. Пробежав по проходу, он добрался до кормы, вошел в каюту и пролез во все еще открытое окошко. В тот миг, когда он повис на руках, раздался выстрел четвертого орудия, за которым последовал взрыв насмешливых криков с приближающихся мусульманских галер. Затем голый по пояс Просперо нырнул в пенящийся кильватер.

Когда он вновь показался на поверхности, галеон уже отошел примерно на пятьдесят ярдов, но все еще заслонял его от пиратов. Просперо поплыл к шлюпке, оставшейся примерно там же, где был обрублен канат. Через секунду с двух галер, подошедших ближе остальных к галеону, бросили крюки, которые зацепились за его фальшборт, бушприт, цепи, нос, как и рассчитывал Просперо. Отведя весла назад, словно подогнув крылья, галеры подтянулись ближе. Уцепившись за борт «Имакулады», они задержали, но не остановили полностью ее движение. Захватив судно, пираты продолжали двигаться вместе с ним. Три галеры закрепились по левому борту, три — по правому, седьмая прошла за корму и закрепилась там при помощи багра. Оставшиеся четыре убавили ход и держались впереди, как бы в резерве, готовые приблизиться в тот момент, когда экипажи передовых судов высадятся на борт галеона.

Большинство пиратов спрятались за щитами, ожидая, что с галеона начнут стрелять аркебузиры; несколько человек взобрались по линям на салинги, откуда могли просматривать палубы «Имакулады» и обстреливать их из арбалетов и стальных турецких луков. Именно эти пираты, изумленные отсутствием экипажа на корабле, первыми ощутили неясную тревогу. Как только они стали взволнованными голосами кричать об этом оставшимся внизу, все звуки заглушил грохот, подобный залпу сотен орудий. Борта галеона развалились, а палубы взлетели на воздух, горя так яростно, что образовалась настоящая стена пламени. Взорванная «Имакулада» исчезла в огне, воспламенившем, казалось, даже воздух и воду. Море дрогнуло, как будто в его глубинах произошло землетрясение, и взметнуло пенные стены воды, которые, двигаясь в узком заливе подобно приливным волнам, сталкивали друг с другом суда основного флота корсаров, стоящие неподалеку от Махона. Просперо, находившегося примерно в двухстах ярдах от взрыва, подняло на вершину огромной водяной горы и закрутило в водовороте, в то время как ожидавшая его шлюпка, едва не потопленная, оказалась у подошвы гигантской волны.