Заговор богинь - Филис Каст

 – А ты ее любишь?

 – Афина недавно задала мне этот же самый вопрос. И я ответил так же, как отвечу тебе сейчас. Я почитаю Пенелопу как свою супругу и уважаю ее как мать моего сына. Но любовь?.. Я не мог предложить любви никому с тех пор, как был совсем молодым.

 – И что же тогда случилось? – спросила Катрина, хотя была почти уверена в том, какой услышит ответ.

 – Я встретил Афину и сразу же посвятил свою жизнь любви к ней и служению ей.

 – Но понимал ли ты тогда всю серьезность своего выбора? – спросила Кэт.

 – О да, я это понимал... и был рад принять такую судьбу. Я принадлежу Афине с того самого момента, как впервые ее увидел. И я никогда не сожалел о своей любви к ней, даже когда мне казалось, что я лишь один из многих ее поклонников и любимцев. Я ничего не имел против того, чтобы стать пешкой в ее руках... Я и был ее пешкой, и мне этого хватало. До сих пор. Но сегодня я впервые за всю жизнь пожалел о том, что полюбил богиню.

Одиссей говорил так, словно потерпел полное крушение, и даже при том, что мысли Катрины разрывались между Ахиллесом, Джаки и Патроклом, ей захотелось помочь итакийцу.

 – Вы с Афиной стали любовниками.

Одиссей кивнул и хмыкнул.

 – Да. Хотя я прекрасно понимал, что совершаю поступок весьма немудрый, я все равно радостно и охотно упал в ее объятия. Помни, царевна, или кто ты такая, когда смертные любят богов, это всегда стоит очень дорого, а платят, как правило, именно смертные. Ахиллес как раз и есть результат такой любви, и я все время вижу и его человеческую природу, и его смертность, и его бесконечные страдания.

 – Я этого не забуду, но мне кажется, ты говоришь о том, что Ахиллес при этом еще и жертва.

 – Он уже не Ахиллес. Сама скоро увидишь.

Больше им не о чем было говорить, и Катрина снова сосредоточилась на том, чтобы не отставать от Одиссея, гадая, что же ей, черт побери, делать, когда она наконец найдет Ахиллеса. Прямо там, в гуще сражения. Полностью подчиненного берсеркеру. Кэт как будто наяву услышала голос Джаскелины, называющей ее чертовой дуррой.

И вдруг ее оглушило шумом, в котором соединились крики множества мужчин, ржание лошадей, звон мечей. Сражение шло на склоне холма, увенчанного оливковой рощей. Одиссей взял ее за локоть, чтобы помочь подняться на гребень, и в следующую секунду Катрина остановилась, потрясенная.

 – О черт! – вырвалось у нее.

Перед ней протянулась стена Трои – толстая, высокая, невероятно величественная. Стена была сложена из известняка сливочного цвета, и полуденное солнце придавало ей мягкий, нежный желтый оттенок. Катрине была видна часть города, скрытого за стеной, – и главным в этом зрелище был изящный дворец с колоннами, тянувшийся вдоль городской стены влево, к огромным центральным воротам. Прекрасные сводчатые окна выходили на увитые виноградом и цветами балконы, с которых, конечно же, открывался изумительный вид, прежде мирный и безмятежный, – в ворота входили и въезжали купцы, крестьяне и жители Трои. Но теперь с пустых балконов можно было увидеть лишь хаос битвы.

 – Как много людей, – пробормотала Катрина, глядя на толпу воинов, кричавших, рубивших мечами и умиравших перед городской стеной.

«Да как я вообще найду его здесь?»

 Но прежде чем Катрина успела произнести этот вопрос вслух, из середины свалки послышался чудовищный рев, настолько могучий, что без труда заглушил шум битвы.

 – Ахиллес, – негромко произнесла Кэт.

 – Не Ахиллес, – поправил ее Одиссей, – Ты сейчас имеешь дело не с человеком. Ты имеешь дело с безумным чудовищем.

 – Внутри этого чудовища все равно скрыт человек, – Упрямо возразила Катрина.

 – Возможно, но я уже не раз видел, как это происходит.

Одиссей немного помолчал и осторожно положил руку на плечо Катрины.

 – Когда берсеркер начал им завладевать, он попросил меня кое-что передать тебе. Ахиллес сказал, что сны закончились и что ты должна вернуться домой. Это было его последнее желание, и еще он просил тебя его простить. Подумай об этом, царевна. Представь, что с ним будет, если он узнает, что снова убил женщину, которую любил.

У Катрины запершило в горле от слез. Она слишком хорошо помнила историю, рассказанную Ахиллесом, – о том, как берсеркер изнасиловал и убил его юную невесту, которая была двоюродной сестрой Одиссея.

 – Я понимаю, ты говоришь разумно, – сказала она, – И я понимаю, как все должно выглядеть в твоих глазах: я веду себя безрассудно и проявляю глупое упрямство, но правда вот в чем, Одиссей. Я пришла из другого времени. Я даже не из твоего мира. Я совершенно не такая, как женщины, которых ты видишь здесь, и за мной стоит сила независимых мыслящих поколений, образованных матерей и сестер, дочерей и подруг, – и все это сосредоточено во мне. Я верю в ту власть, которую несет в себе женщина. И это дает мне совсем другую силу – силу, которая знакома Венере, Афине и Гере и которая как раз и нужна была им здесь. Мне только нужно верить в себя и уповать на то, что Ахиллес тоже доверится мне.

Одиссей внимательно слушал Катрину, пристально глядя ей в глаза.

 – Ты заставляешь меня верить в свою правоту, царевна, – сказал он наконец.

 – Катрина, меня на самом деле зовут Катриной. Мои друзья называют меня Кэт.

Одиссей улыбнулся.

 – Хорошо, Кэт, должен ли я проводить тебя в этот хаос?

Катрина слегка присела в коротком реверансе.

 – Мало найдется мужчин, чью компанию я предпочла бы, добрый господин.

Поле битвы не походило ни на что такое, что Кэт могла бы даже вообразить. Одни только запахи приводили в ужас, а к ним еще добавлялись картины и звуки, пугающие до дрожи. Как только они добрались до края поля сражения, Одиссей отправил гонца, чтобы тот собрал как можно больше мирмидонян – всех, кого сможет найти. Катрина нетерпеливо ждала, страстно желая, чтобы здесь вдруг появились современные средства связи и транспорта, а крики сражающихся снова и снова перекрывал рев берсеркера, наполняя воздух звериной яростью и злобой, отчего мужчины, сражавшиеся и умиравшие неподалеку от Катрины, казались уж слишком мирными.

Мирмидоняне откликнулись на зов Одиссея куда быстрее, чем могла предположить Кэт, и вскоре на нее уже со всех сторон смотрели удивленные глаза, и почти все перепачканные кровью лица были ей знакомы, и воины уважительно кивали ей...

 – Мы отведем ее к Ахиллесу, – громко крикнул Одиссей.

Мирмидоняне не на шутку смутились.

 – Но он ведь больше не Ахиллес, – напомнил кто – то Одиссею.

И как будто для того, чтобы подчеркнуть слова воина, над полем брани вновь разнесся оглушительный рев, и воины Ахиллеса содрогнулись.