ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» №6 2007 г. - «ЕСЛИ»

— Скоро ночь, — сказала Маша. — Можно попытаться выбраться наружу. Если бы ты мог идти…

— Волгу мне все равно не переплыть. И за проволоку нельзя.

— За какую проволоку?

— Боюсь, ты не поймешь. Я и сам не понимаю…

— О каком клинке ты говорил, Никита? Что за клинок? Мне кажется, я видела какие-то ножны в поле, когда тащила тебя. Кортик? Сабля?

— Наверное, это была моя шпага.

— Шпага? — лицо девушки вытянулось. — Но их ведь не носят уже сто лет.

— Почему?

— Как — почему? Когда появились пистолеты, шпаги стали никому не нужны. Даже Пушкин стрелялся на дуэли на пистолетах, а не бился шпагой.

— Пушкин стрелял из пистолета? — я был потрясен. — И кого-то убил?

Мария посмотрела на меня укоризненно.

— Плохо так шутить, Никита.

— Извини… Но я не предполагал, что Пушкин мог в кого-то стрелять. Сама мысль об этом кажется мне дикой.

— Зато в него стреляли. И убили на Черной речке. Говорят, что Дантес надел кольчугу, и пуля Александра Сергеевича не смогла причинить ему вреда.

— Не дай нам Бог такого, — невпопад заметил я, имея в виду, что преждевременная смерть поэта могла бы изменить историю России. Ведь я знал, что Пушкин дожил до глубокой старости. Поэт не только «глаголом жег сердца людей» — он сделал многое для принятия Конституции, которая действует и сейчас.

Мария уснула. Я лежал, пытаясь не слишком дрожать. По стенам пробегали сполохи. Может быть, это рябило у меня в глазах.

Когда-то давно я читал о взаимопроникновении миров. О том, что обитаемых и мертвых вселенных — бесчисленное множество. Некоторые миры совсем рядом с нами — рукой подать. По ним мы бродим в своих снах…

Может быть, и Маша — из другого мира? Такого, где хрупкие девчонки воюют наравне с мужчинами, где русские бьются с немцами, а не с персами, где в сумке у медсестры — не набор антибиотиков и обезболивающего, а бинт и пузырек с йодом… Но как она попала к нам? Или как я попал к ним? Во сне? В бреду? Вдыхая пороховую гарь вместо наркотика?

Но вот она, Маша, лежит рядом со мной, греет теплым боком, пахнет ландышем. И я не валяюсь в поле, не попал в лапы к персам, не распят на броне, как Чекунов, а добрался до укрытия в землянке. А снаружи — чужие танки.

Тоска… Какая тоска! Как можно жить в мире, где подло убили Пушкина, где граждане ходят без шпаг, но с пистолетами, как в Америке, где женщины оказываются под огнем противника… Похоже, и техника в этом мире развита куда меньше. Мария не знала, что такое плеер, говорила о пенициллине и морфии — как будто и не знала о синтетических антибиотиках и таком разнообразном перечне наркотических препаратов… Наверное, она и об ЛСД не слышала. Впрочем, какой толк, что я слышал? Не пробовал и не собираюсь. Но морфий — это как-то приземленно.

Пуля, разбившая коробку с лекарствами… Может быть, она занесла мне в кровь наркотик, который, причудливо смешавшись с другими препаратами, породил странные видения? Нет, такого не бывает. Что же происходит? Взаимопроникновение миров? Перенос в пространстве и во времени? Или эта землянка — такой же сон, как вся моя жизнь?

Тишина была долгой, а потом в дверь заколотили, закричали на немецком языке. «Летучая мышь» коптила под потолком.

Маша проснулась сразу, рывком села, крепко сжала мою руку:

— Они увидели свет! Сейчас выбьют дверь, бросят гранату!

— Как они ее выбьют, когда дверь открывается наружу? Загрохотал автомат, полетели во все стороны щепки.

— Только не сдаться живыми! — прошептала Маша. В глазах ее был ужас. — Ты взорвешь гранату?

— Нет, если потребуется, ее взорвешь ты, — ответил я, подталкивая тяжелый цилиндрик к девушке. — Но не спеши. Не спеши…

Я поднялся на ноги. И как Мария осматривала наше убежище? На стене, на вбитом в глину колышке висела шпага Старостина. Не серебряный клинок, но оружие очень достойное. Прошлый век, ручная работа.

Из ножен шпага выходила почти бесшумно. Сталь золотилась в неверном свете «летучей мыши».

— Что это? — пискнула Маша. — Что ты намерен делать?

— Уничтожить врага.

Подниматься по лестнице оказалось не так трудно, как в прошлый раз. Двое немцев — серая форма, орлы на фуражках — возились с дверью. Мародеры, не иначе. Проделали в досках дыру, но гранату бросать не спешили. Выламывали не слишком крепкие доски одну за другой. Значит, надеялись поживиться хозяйскими припасами. Не ожидали, что здесь скрывается воин.

Удар снизу — и первый немец осел возле двери. Второй замахал руками, подхватил винтовку с примкнутым штыком. Ткнул меня.

В другое время я бы без труда уклонился. Но сейчас двигался слишком медленно. Успел только закрыться раненой рукой и ударил. Воин должен уметь нанести удар даже смертельно раненый. Начал заваливаться на землю.

— Нет, Никита, нет! — кричала Маша. — Не умирай!

— Уходи. Уходи к своим, — успел сказать я.

Не помню, как я оказался в госпитале. Палата была огромной и светлой, потолок — высоким, простыни — белоснежными. Они слегка похрустывали, когда я поворачивал голову.

Доктора, медсестры, санитарки, казалось, чередой проплывали мимо. Уколы делали не больно, перевязки — аккуратно. Думать не хотелось ни о чем.

Медицинский персонал начал разговаривать со мной через пару дней после того, как я оказался в госпитале. Или я начал слышать и понимать их через пару дней. А примерно через неделю меня посетили двое в штатском — серые пятна на фоне стерильной белизны. У одного из гражданских тускло пламенел на лацкане пиджака рубиновый ромб — посетитель был мастером довольно известной школы фехтования.

— Никита Васильевич, извините, что мы беспокоим вас, но комиссия генерального штаба требует ваших показаний.

— Значит, вы представляете комиссию?

— Так точно.

Имен своих они не назвали, а я не стал интересоваться. Мы встречаемся по долгу службу — к чему лишние церемонии?

— Что бы вы хотели знать? — подозреваю, мой голос звучал равнодушно и отстраненно.

— Как развивались события на позиции вашего отделения после того, как ее покинул Батыр Джальчинов? Почему вы сказали, что Че-кунов убит, когда оказалось, что его взяли в плен? Как попал в плен Пальцев?

Сдержанно усмехнувшись, я спросил:

— Вы подозреваете меня в предательстве?

— Нет. Такой вариант исключается. Но некоторые вопросы ставят комиссию в тупик. Аналитики не могут дать законченную и непротиворечивую версию событий. А ваш бой у Царицына наверняка войдет в учебники истории и военной тактики.