Чья-то любимая - Лэрри Макмуртри

По ночам я засыпала прямо в ванне с водой или где-нибудь у комода, а подчас и на полу перед постелью. В руке или на коленях у меня оказывался сценарий или записная книжка с адресами, и потом я никак не могла вспомнить, зачем я эти адреса искала. Единственный человек, кому я позвонила, был Джо Перси. А он так безжалостно поносил Оуэна, доказывая свою прозорливость и правоту данных им Оуэну оценок, что я в конце концов разозлилась. Джо считал, что он все это предугадал еще в тот раз, когда увидел, как Оуэн сидел на корточках перед моим креслом в ресторане Элен.

– Я все знал с самого начала, – говорил он, раз двадцать повторив одно и то же.

Можно было спорить, что Джо был здорово пьян.

– Мы все это знали, – изрекал Джо. – Это знал Пит Свит. Мы знали, что он так и поступит.

– Перестань! – сказала я. – Мне вовсе ни к чему слышать, какой ты самодовольный. Разумеется, ни ты, ни Пит даже не пытаетесь что-нибудь сделать сейчас. Куда легче осуждать прошлое.

– Мы кое-что делаем, – сказал Джо, защищаясь.

– Верно, – сказала я. – Вы оба спите с самыми сговорчивыми бабами. Они для вас как машины для удовлетворения сексуальных потребностей. А наблюдать за мною с Оуэном – для вас все равно, что следить за футбольным матчем. Быть защитником на поле ты не можешь, но зато ты всегда знаешь, в чем его ошибки.

Еще немного поговорив с Джо в таком же тоне, я повесила трубку и сразу сняла ее с аппарата, чтобы Джо не мог мне перезвонить. А потом заплакала, и так, в слезах, и заснула: я настолько устала, что глаза мои сомкнулись, наверное, сразу же после одного-двух рыданий.

Через несколько часов я проснулась и, перезвонив Джо, попросила у него прощения. Я была несправедлива к нему и зря негодовала на то, что он никак не может мне помочь сделать Оуэна по-настоящему цивилизованным. Но, насколько я сама могла понять, меня в Оуэне привлекало именно все самое скверное. И единственное, что мне с ним удавалось, так это удерживать его в достаточно жестких рамках. Я даже в открытую лгала ему, убеждая его, что он талантлив. А никаких талантов у него на самом деле не было. Оуэн был прожектером, но все его проекты были незрелыми и непрофессиональными. Даже и сейчас у него, вероятно, где-то в подсознании созрел очередной запутанный план: он будет спать с Шерри до тех пор, пока она совсем на нем не свихнется, а потом заставит ее дать ему права на постановку ее следующего фильма, или еще что-нибудь в том же духе. Все это было полнейшей чепухой. Свен Бантинг был любовником Шерри целых четыре года. Вполне возможно, для Шерри он был своего рода злым гением. Но несмотря ни на что, очень быстро стало ясно, что когда дело касалось фильмов, Свен никоим образом влиять на Шерри не мог. Шерри просто переступала через него. И точно также поступит она и с Оуэном, дайте только срок. И окажется, что мозги будут запудрены не у нее, а у него самого.

Получилось так, что Свен вернулся в Голливуд даже до того, как я снова увидела Оуэна. Я стояла в вестибюле мотеля, снова и снова пытаясь втолковать Голдину Эдвардзу, почему я не могу его полюбить. Наш с Голдином разговор очень бы понравился какому-нибудь мрачному юмористу. Он бы принял во внимание мое весьма неуравновешенное состояние, и то, что мы с Эдвардсом питали друг к другу большую симпатию, и то, что я была совершенно вымотана. Не оставил бы этот юморист без внимания и то, что на самом-то деле Голдин был на редкость милым человеком, и не любить его, хоть чуточку, было почти невозможно. Наверное, я в тот момент изо всех сил старалась объяснить Голдину, что не могу с ним спать, что у нас никогда ничего, на мой взгляд, не получится. Разумеется, он только терпеливо издавал какие-то звуки, пытаясь убедить меня не принимать окончательных решений. Голдин знал, что в конце концов ему удастся меня уговорить. Я же изыскивала возможность покончить с этим разговором, чтобы поскорее уйти к себе и заснуть в ванне. К этому времени я физически ощущала мешки у себя под глазами. И вдруг в этот самый момент из лимузина выбрался Свен. Он со всех ног кинулся в мотель. На нем была полосатая австралийская рубашка для игры в регби, грязные джинсы и сандалии. Свен бежал стремглав, бросился к лифту, но увидел меня и подошел. Рот у него был широко открыт; он тяжело дышал, словно бегом бежал всю дорогу от Голливуда до съемочного городка.

– Джилл, мать твою, что тут происходит? – спросил Свен. – Никак не могу в это поверить. У Шерри целых три дня снята трубка. Я ей послал не меньше пятидесяти телеграмм, а она так и не ответила. Она что, заболела? Или же с ней что-то случилось?

Я слегка толкнула Голдина в бок – уходите, мол. Он меня поцеловал и ушел.

– Нет, Свен, Шерри в полном порядке, – сказала я. – По правде говоря, мне кажется, у нее роман с Оуэном.

Свен побледнел. Было ясно, что я подтвердила самые страшные его опасения. Он перестал задыхаться и потер лицо, уже давно небритое.

– И это при Винкине? – спросил он. – Как она могла, когда здесь Винкин? Винкин меня любит.

– Конечно, я это знаю, – сказала я. – Он мне сказал, что вы его самый лучший друг.

Свен бросил взгляд на свой лимузин, словно раздумывая, стоит ли ему сесть в машину и сразу же уехать. Потом он улыбнулся.

– Игры и развлечения, – сказал он и снова направился к лифту.

Он даже нажал кнопку вызова, но подниматься наверх ему на самом деле вовсе не хотелось. Лифт открылся, из него вышла пожилая дама, а Свен все стоял и стоял. Лифт закрылся, и Свен вернулся ко мне.

– Как вы считаете – надо мне его отлупить? – спросил он. – Как вы думаете, это как-то ее вразумит?

– Возможно, если вы победите, – сказала я. – Но я думаю, это вам не удастся.

– Я тоже так думаю, – сказал Свен в какой-то задумчивости. – У меня ничего не вышло и в тот, первый раз. И кроме того, это очень расстроит Винкина. Его так легко расстроить. Шерри просто не понимает этого ребенка. Вы не хотите поужинать?

– По-видимому, не хотите, – добавил он, хотя я даже не успела ему ответить.

Мы поели вместе – что еще было делать? Мне не хотелось приглашать его к себе в комнату. А оставлять его в вестибюле одного было бы жестоко, он находился в таком смятении и так страдал.

– Вы не знали, что она заставляет меня платить ренту? – спросил он. – Она говорит, так велит ей ее бухгалтер, но на самом деле этому бухгалтеру такое и в голову не приходит. За то, что она со мной спит, я должен платить ей ренту! Можно в такое поверить? С тех пор, как я перестал выступать в своей телепрограмме и покончил со своей врачебной практикой психиатра, я только тем и занимаюсь, что трачу деньги на Шерри. Дерьмо! Когда-то я стоил целых полмиллиона, а теперь я посчитаю за счастье, если у меня в руках окажется хотя бы пять тысяч. Шерри просто высасывает деньги из любовников. Она утверждает, что при нашей динамической жизни мне нельзя быть без нее. Но знаете что? Она чудовищно жадная. Никогда не потратит ни цента, разве что на эти ее проклятые шляпные булавки.