Кони - Сергей Александрович Высоцкий

8 дней. Сегодня мы кончаем все действия на месте и выезжаем в Харьков, где придется, пожалуй, пробыть еще недели две для окончательного вывода заключений самой разнообразной экспертизы. Жизнь на месте крушения была очень тяжела вследствие ужасной погоды и массы тревожной работы, но не лишена оригинальности и интереса.

…Хаос описанию по самому своему свойству не поддается. Каким образом спасся Государь и его семья — просто непонятно…»

2

Просыпаясь рано утром в узеньком и пыльном купе, Анатолий Федорович отогревал своим дыханием замороженное окно и бросал взгляд на пробуждавшийся походный городок. Дымились костры, солдаты уже выстраивались в очередь у походных кухонь, слышались звуки переклички. Бескрайняя степь лежала перед глазами. Иногда появлялись предводительствуемые священниками толпы крестьян из соседних деревень и на почтительном расстоянии от лагеря служили благодарственные молебны. Развевались флаги и хоругви. А обер-прокурору надо было начинать новый рабочий день, проводить совещания с экспертами, допрашивать, держать в поле своего зрения всех обитателей «специальных» вагонов, писать и шифровать донесения министру.

Анатолий Федорович вспоминал потом, что никогда в своей многотрудной и богатой впечатлениями жизни не испытывал такого возбуждения мысли и нервов от непрерывной ответственной работы и всесторонне сосредоточенного внимания к каждому своему и своих сотрудников шагу.

Одним из первых Кони собирался допросить Николая Андреевича Кронеберга — правительственного инспектора железных дорог, внешне очень похожего на Александра III. Но когда Кронеберг пришел в вагон следователя, где проводились допросы, лицо его время от времени искажала судорога, а в красивых глазах стояли слезы.

«До чего он похож на императора!» — подумал Кони. Видя, что инспектор нервничает, Анатолий Федорович не торопился с главными вопросами, давая Кронебергу прийти в себя. Но правительственный инспектор был так подавлен, что даже на самые простые формальные вопросы отвечал невпопад, надолго замолкал. Кон t вопросительно посмотрел на Марки. С этим следователем, умным и добрым человеком, у них сразу установилось полное взаимопонимание. Марки ответил легким кивком головы.

— Может быть, пройдемся, Николай Андреевич? — обратился Кони к Кронебергу. Тот безразлично пожал плечами.

Они не спеша пошли по временным деревянным мосткам вдоль насыпи, сооруженным для пересаживающихся с поезда на поезд пассажиров — сквозное движение до окончания следствия не открывали. Рабочие под наблюдением эксперта откапывали паровоз, разбирали обломки. Жесткий пронзительный ветер дул из степи, но Кони в коротком своем черном полушубке не чувствовал холода.

— Все последнее время я ходил к ним на заседания с револьвером, — вдруг сказал Кронеберг.

— К кому?

— В правление дороги. К Гану и Полякову. Мне открыто грозили расправой.

— Не понимаю?! — Кони остановился. С недоумением посмотрел на инспектора. — Кто вам грозил? Ган и Поляков? И за что?

— Запросите мои донесения о злоупотреблениях правления департамента дорог, и вам сразу станет понятно, кто и за что грозил, — с горечью ответил Кронеберг. — Вам известно, что через два месяца правительство выкупает дорогу?

— Да.

— Так вот, за последние восемь лет доход правления вырос в шестнадцать раз. Почему, изволите поинтересоваться? Да ведь правительство будет выплачивать господину Полякову каждый год сумму, равную среднему годичному доходу! — Кронеберг оживился, почувствовав в собеседнике неподдельный интерес. — И позвольте обратить ваше внимание — годичному доходу из самых доходных пяти лет последнего семилетия. В течение шестидесяти лет! А как этот доход поднимали? Уменьшая расходы на эксплуатацию. Вместо песка сыпали шлак, шпалы, давно вышедшие из строя, не меняли, укладывали гнилые и маломерные, покупая их по дешевке. За шесть лет понизили издержки на ремонт паровозов и вагонов на миллион рублей. Машинисты проводят в пути по восемнадцать часов и валятся с ног от усталости…

— Министр знает об этом? — спросил Кони.

Кронеберг долго молчал.

— Я понимаю, какие чувства вами владеют, — тихо сказал Анатолий Федорович. — Но есть еще одно чувство… Оно превыше всего.

— Да, ваше превосходительство. Чувство долга… Генерал-адъютант Посьет очень пожилой человек… — инспектор наконец поднял глаза и посмотрел на Кони открытым взглядом. — Он знает обо всем по моим докладам. Возможность такого исхода, — Кронеберг кивнул на разбитый состав, — была заложена уже в том, что дорогу строили очень поспешно. Движение открыли на девять месяцев раньше против положенного по уставу срока. Комиссия барона Шернваля обнаружила массу вредных последствий преждевременного ее открытия. Обо всем доложили Константину Николаевичу. А господин министр выдал дороге похвальный аттестат и сделал заявление о ее хорошем техническом состоянии!

— Может быть, мы продолжим разговор в присутствии следователя? — спросил Кони. — Вы готовы?

— Готов…[36]

Факты, изложенные Кронебергом и другими, допрошенными Кони, служащими железной дороги, были вопиющими. Но, как только следствие всерьез занялось злоупотреблениями, царящими в правлении дороги, председатель правления Ган и его товарищи Лазарь Поляков и Василий Хлебников кинулись искать защиты у харьковского губернатора Петрова, умевшего ценить хлебосольство руководства правления. Петров отправил форменный донос министру внутренних дел Толстому о том, что Кони «возбуждает рабочий вопрос», и, пользуясь своим положением руководителя следствия, старается возбудить ненависть служащих на железной дороге против их начальства и хозяев.

Дай граф Толстой ход этому доносу — дело для Анатолия Федоровича могло обернуться худо. Тем более что в Петербурге, в высших сферах, по свидетельству романиста Г. П. Данилевского, о Кони говорили не иначе, как в выражениях: «этому красному какое дело ни дай, он его сейчас повернет по-своему и устроит или правительству, или общественному учреждению какой-нибудь публичный скандал. Он превратил суд над Засулич в суд над Треповым и навсегда обесчестил старика. Так и теперь — по делу о крушении поезда — он сажает на скамью подсудимых ни в чем не виноватое правление железной дороги и бедного Гана для того, чтобы показать картину железнодорожных порядков».

Но Толстой ничего не предпринял — к тому времени Кони уже побывал у государя, одобрившего его действия…

На допрос в качестве свидетеля был вызван и управ-ляющий Юго-Западными железными дорогами Сергей Юльевич Витте. Кони уже приходилось с ним встречаться в комиссии графа Баранова, занимавшейся выработкой общего устава русских железных дорог. Поводом для приглашения Витте на допрос стало известие, что он и главный инженер Западных дорог Васильев предупреждали министра о нарушениях при составлении поезда и опасной скорости.

Но будущий премьер повел себя странно. Озадаченный Марки сказал Анатолию Федоровичу, что Витте отказывается отвечать на его вопросы