Улица Райских Дев - Барбара Вуд

Слушая его, Захария положил себе на тарелку жареной тыквы и, попробовав, подумал, что в этом блюде недостает лука. Что же случилось с Захрой – она так вкусно готовила! Она готовила блюда по его вкусу, но не только поэтому он ощущал ее отсутствие – Захария любил слушать рассказы Захры о деревенской жизни. Почему она ушла – неужели испугалась холеры?

Громким голосом кинорежиссера, привыкшего командовать на съемках, рассказывал свои шуточные истории Хаким Рауф.

– Мой друг Фарид хвастается, что у него такая внушительная фелука с высокими бортами, что даже не проходит под мостом Тахрир. А потом и мой друг Салах расхвастался, что и его рыболовное судно под мостом Тахрир не проходит. Я решил превзойти их обоих: заявил, что однажды хотел я сам проплыть под мостом Тахрир, и мне это тоже не удалось! «Да почему же, Хаким?» – спросили они меня. «Да потому, что я плыл на спине!» – ответил я.

В гостиной раздался взрыв хохота, а женщины на кухне изумленно округлили глаза.

– Понимаете шутку моего мужа? Это он похваляется размерами своего носа, – с улыбкой заметила Дахиба.

Женщины тоже рассмеялись и, разгоряченные жаром от печей, продолжали оживленно болтать, выкладывая на блюда горы лепешек и скворчащих жареных цыплят.

Маленькие дети играли своими игрушками на полу или сосали материнскую грудь, старшие занимались чем-нибудь за столом. Зейнаб перелистывала переплетенные вырезки и фотографии из газет и журналов – все о Камилии. Это было любимое занятие Зейнаб. Девочке было шесть лет, но она уже немного читала и сейчас разбирала самую старую, совсем пожелтевшую вырезку—1966 года. Она читала по слогам слова: «грация…» «газель…» «мотылек…» и подпись: «Якуб…» какой-то. Фамилию она прочитать не смогла. Она перевернула страницу и сказала двоюродным братьям, тоже сидящим за столом:

– И я буду танцовщицей, как моя мама.

– Куда уж тебе, – ехидно заметил десятилетний Мухаммед, – с хромой-то ногой.

Увидев слезы в глазах Зейнаб, он довольно улыбнулся. Мухаммед любил дразнить двоюродных сестренок, особенно Зейнаб. Взрослых женщин он считал глупыми гусынями, хотя кое-что ему в них нравилось, например большие груди тети Басимы или мимолетно обнажившееся во время танца гладкое бедро. К сожалению, он достиг возраста, когда мальчиков переводят на мужскую половину дома, и очень скоро будет лишен удовольствия щипать двоюродных сестренок и сидеть на коленях теток, с наслаждением прижимаясь к пышной груди. Теперь до самой женитьбы он будет лишен этой возбуждающей чувственной женской близости.

Из гостиной в кухню вошла Камилия с блюдом обглоданных куриных косточек. Она сразу увидела слезы Зейнаб и злорадный взгляд Мухаммеда, подошла к девочке и нежно вытерла ей глаза носовым платком.

– Скверный ты мальчик, Мухаммед, – сказала она племяннику, – разве можно обижать сестренку. – Она покосилась краем глаза на Нефиссу, которая всегда вступалась за внука, что бы он ни натворил, но та на этот раз промолчала, выкладывая на поднос сладости. Камилия подумала, что со времени возвращения в семью Дахибы Нефисса стала еще более резкой и озлобленной. Ей было теперь сорок восемь лет, но она очень постарела – запавший рот, морщины, мрачный взгляд придавали ей вид женщины, которая уже отжила свою жизнь. По сравнению с Нефиссой ее родная сестра Дахиба, которая была на год старше ее, казалось молодой и победоносно сияющей. Дахиба была приветлива и добра, Нефисса завистлива и недоброжелательна. Камилия знала, что это Нефисса рассказала Ибрахиму и Амире о том, что произошло между Ясминой и Хассаном аль-Сабиром. И только Амира могла заставить Нефиссу сохранить это в тайне от остальных родственников. Никто не знал, что Зейнаб—дочь Ясмины, а Мухаммед ей не двоюродный, а сводный брат.

Камилия дала Зейнаб леденец и прислушалась к беспечной болтовне и веселому смеху, наполнявшим кухню. Кто бы подумал, что эти женщины хранят про себя столько тайн… Вот о Дахибе никто не знает, что она автор сенсационной книги «Приговор: ты – Женщина» со смелым послесловием Камилии. Не знают ни старые тетки, ни молоденькая Нарджис, которая одевается по новой исламской моде. Но более эмансипированные кузины, не живущие в доме Рашидов, читали эту книгу и восхищались смелостью Дахибы и Камилии. Только бы Амира об этом не узнала…

Элис, помогавшая Нефиссе готовить сладости, ушла из кухни передохнуть в свою комнату. Она взяла с прикроватного столика последнее письмо Ясмины. Элис хотела перечитать взволновавшие ее строки: «Я теперь медик, – писала Ясмина, – и узнала, например, что пол будущего ребенка определяет сперма мужчины. Какая ирония: в Египте мужчина разводится с женой, которая не может родить ему сына, а виноват в этом он сам!»

«Да, – подумала Элис, – если бы я родила сына, судьба моя сложилась бы иначе…»

В комнату неожиданно вошел Ибрахим.

– Элис, ты здесь? – Он взял ее за руку. – Пойдем на крышу смотреть фейерверки. Такое изумительное зрелище! Каир словно закружился волчком среди настоящих и искусственных звезд.

– Ибрахим! – выдохнула она. Как давно муж не заходил в ее комнату и они не были наедине…

Он повел ее по лестнице, рассказывая о мальчике их соседа Абделя Рахмана, который «теперь уже будет осторожнее обращаться с ракетами, – слава Богу, рука не очень повреждена». Они стояли на крыше, глядя на изумительное зрелище – над куполами и минаретами Каира взмывали сполохи серебряных и золотых огней.

– Бог вернул нам свою милость, – радостно и громко сказал Ибрахим. – Он даровал нам победу – значит, простил наши грехи. – Ибрахим помолчал и сказал тихо – Надо прощать. Я виновен, что не простил Ясмину. Элис, ты ненавидишь меня за то, что я изгнал ее?

Она посмотрела на него и увидела в его взгляде непривычную нежность.

– Нет, Ибрахим, в моей душе никогда не было ненависти к тебе. Ей хорошо там, где она теперь находится. Я думаю, она счастлива.

– Я жалею о своем поступке, – продолжал он так же тихо. – Я люблю ее и хочу, чтобы она вернулась. – Он смотрел на огромный сноп синих и серебряных звезд, взметнувшихся в небо. В свете фейерверков Элис видела его строгие правильные черты, гордую посадку головы. Она вспомнила, как красив он был в молодости, когда она вышла за него замуж в Монте-Карло.

Ибрахим повернулся к ней, выражение его лица было серьезным.

– Я должен что-то сказать тебе, Элис, пока мы наедине.

– Что такое, Ибрахим? – взволнованно отозвалась она.

– Лучше сказать сразу, Элис. Я беру вторую жену. Внизу по улице промаршировал военный отряд, и толпа кругом разразилась криками:

– Йа Саадат! Йа Саадат! Мы отдадим тебе свою кровь и души!