Влюбленные мошенники - Патриция Гэфни

– Все, кого мне случалось надувать, преследовали корыстные цели. Все до единого, – авторитетно заявил Генри. –Легче всего доить того, кто думает, будто помогает тебе стричь кого-то другого.

– Чистая правда, – от души согласился Рубен.

– Люди не любят, когда их дурят, но обожают дубить сами себя. Когда начинаешь толкать им товар, они тебя даже не слушают. Они погружаются в мечты.

– Точно подмечено. – Рубен снова кивнул.

– Они мечтают сорвать банк и уже видят, сколько денежек загребут и как их потратят. Подпись на чеке они успевают поставить еще до того, как выйдут из транса.

– Совершенно с вами согласен.

Грейс перестала слушать: темные волоски на загорелых руках Рубена поглотили все ее внимание. Только он один на всем белом свете умел принимать такие небрежные позы. Он сидел, почти сползая с кресла, положив ноги на свободный стул и потягивая теплое пиво. Его сигара погасла, но он продолжал сжимать ее крепкими белыми зубами. В нем ощущалась какая-то природная чистота и цельность, дерзкая романтическая сила. Может быть, все дело было в том, как волосы у него завивались колечками над высоким гордым лбом. Она восхищалась разворотом его плеч и надменным разлетом ноздрей, слегка раздувавшихся, когда он блефовал в карты…

– Твой ход, – напомнил Генри. Грейс вспыхнула и вытащила карту. Ай-Ю просунул голову в дверь:

– Мисси Уотерс приехать, хозяин.

– Люсиль?

Лицо Генри осветилось радостью. Он бросил карты и отодвинул свой стул.

– Вот это приятный сюрприз! – воскликнул он и выбежал в прихожую.

Рубен воспользовался моментом и посмотрел его карты.

– Пара валетов, – сообщил он. – А кто такая миссис Уотерс?

– Миссис Люсиль Уотерс, – – сухо ответила Грейс, – старый друг семьи.

День начался паршиво, а теперь, по закону подлости, вообще полетел ко всем чертям.

Рубен внимательно посмотрел на нее, и Грейс занялась тасовкой карт. Она же взрослая женщина, в отчаянии твердила она себе, не пора ли ей преодолеть свою детскую зависть к Люсиль Уотерс? Конечно, Люсиль – само совершенство, но… Но, кроме Генри, у Грейс не было близких, и она шесть лет прожила в страхе, опасаясь, что красивая, образованная, утонченная Люсиль отнимет его у нее.

– Люсиль вдова, живет в городе, – объяснила она Рубену, старательно сосредоточив взгляд на картах. – Они с Генри… ну вроде как помолвлены. Она, за него не выйдет, пока он не покончит со своими махинациями, а он еще не готов начать честную жизнь. Это тупик.

Подняв наконец голову, Грейс увидела, как по лицу Рубена медленно расплывается счастливая улыбка.

– В чем дело? – спросила она.

Он выглядел так, словно только что выиграл миллион в лотерею.

– Ты хочешь сказать, что Генри… что вы с Генри… что ты…

Не успел он закончить – или хотя бы начать то, что хотел сказать, как Люсиль и Генри рука об руку вплыли в комнату. Грейс встала и приветствовала Люсиль со всей доступной ей любезностью, вежливо отвечая на вопросы о том, как ей жилось в Санта-Барбаре, где она целый месяц «гостила у своей кузины». Эту историю придумал Генри, чтобы объяснить ее отсутствие на то время, пока она собирала пожертвования для ордена Блаженных Сестер Святой Надежды.

Все ее старания были тщетными: почему-то в присутствии Люсиль она всегда начинала вести себя как капризный, дурно воспитанный ребенок. Стоило Люсиль появиться в доме, как Грейс становилась инфантильной, незрелой, обидчивой девчонкой и в конце концов замыкалась в полном молчании. Люсиль ничего такого не делала нарочно, напротив, она была неизменно добра, снисходительна и терпелива, даже когда Грейс грубила ей.

По правде говоря, Грейс вот уже много лет не проявляла открытой грубости по отношению к кому бы то ни было, просто Люсиль своим безупречным совершенством доводила ее до белого каления. Глядя, как Люсиль пожимает руку Рубену, Грейс угрюмо отметила про себя, как она привлекательна: великолепный бюст, густые каштановые волосы, в которых наконец-то – слава Тебе, Господи! – начала проглядывать седина, красивое лицо без единой морщинки, всегда светящееся умом и очарованием.

– Грейс, ты прелестно выглядишь! – воскликнула она с несомненной искренностью, опускаясь в мягкое кресло и царственным жестом протянув руку за бокалом шерри, который подносил ей Ай-Ю.

И почему Грейс ее так невзлюбила? Глупо отказывать в расположении столь приятной даме. Но сколько она ни старалась взглянуть на Люсиль иначе, Грейс видела в ней лишь угрозу. Рубен скоро ее покинет, она это чувствовала; «Ивовый пруд» был ее единственным за долгие годы настоящим домом, а теперь с ним можно проститься навсегда, его заберут кредиторы. Она,: конечно, хотела, чтобы Генри был счастлив, чтобы он осуществил свою мечту, но… с чем она останется, если он тоже ее покинет?

Ужин превратился в сущую пытку. Мало ей всего остального, так еще какая-то муха укусила Рубена. Он ерзал на своем месте и бросал на нее странные взгляды. Когда она извинилась и покинула столовую под предлогом того, что нужно помочь Ай-Ю на кухне, он вышел за ней следом.

– Мне надо с тобой поговорить, – торопливо пробормотал он на ходу.

В этот вечер ей не хватало только еще одного бурного объяснения с ним.

– Нет, – решительно отказалась Грейс, – ни в коем случае. – И прошла мимо, оставив его в полном замешательстве.

За столом он не спускал с нее глаз, и взгляд его лишал Грейс покоя. Говорил он мало, но громко и охотно смеялся любой шутке, услышанной от других. Может, он пьян? За ужином он почти не прикасался к вину, да и к еде тоже, если сказать по правде. Его глаза горели необъяснимым волнением, он выглядел взвинченным, готовым взорваться в любое мгновение. Глядя на него, Грейс еще больше занервничала.

Лишь каким-то чудом ей удалось дотерпеть до конца ужина, не откусив кому-нибудь голову, но она едва скрыла свою радость, услыхав, что Люсиль не останется пить кофе, так как хочет добраться до дому засветло. Они попрощались в прихожей, и Генри пошел проводить ее до легкой, запряженной пони двуколки. Грейс повернулась, чтобы уйти в гостиную, и наткнулась прямо на Рубена.

– Теперь мы можем поговорить?

– Нет!

Она проскользнула мимо, он пошел за ней следом. К счастью, в эту самую минуту в дверях столовой появился Ай-Ю, нагруженный горой посуды. Грейс выхватила у него из рук стопку грязных тарелок и с криком: «Я помогу!» отправилась на кухню. В кухне она задержалась, сколько могла: перемыла и вытерла всю посуду, отскребла забрызганную жиром плиту, давая выход скопившейся внутри ярости. Ай-Ю молча следил за ней мудрым, всеведущим взглядом, что никак не улучшило ей настроения. Наконец он открыл рот, чтобы изречь очередную аллегорию: