Ангел мести - Элизабет Грегг

– Ну что, связать тебя или не надо?

Девушка помотала головой:

– Ты бы этого все равно не сделал.

– Верно, не сделал бы, но ведь ты, детка, напугала меня до чертиков. Не мог же я просто стоять и смотреть, как ты собираешься свернуть себе шею. Клянусь богом, любовь моя, худший враг твой – ты сама. Ты, верно, и на свет-то родилась ножками вперед, чтобы усложнить себе жизнь с первого же дня.

Тресси слабо хихикнула:

– Да ну тебя! Что за глупости ты несешь?

– Чистая правда, детка. Должен же кто-то объяснить тебе, что ты слишком часто бываешь не права. Просто непозволительно часто.

– Ты ведь сам говорил, что никто не в силах заставить человека поступать вопреки его желаниям.

– Нечего бросаться в меня моими же собственными словами. Ты отлично понимаешь, что я имею в виду. Что бы ни натворил человек – в том числе и твой заблудший папаша, – за все в ответе только он сам. Нельзя брать чужую вину на себя, нельзя перекладывать свою на чужие плечи. Когда-нибудь ты это поймешь.

– О, я это и сейчас понимаю, – мрачно сказала Тресси, – только согласиться с этим никак не могу. И вообще, откуда ты только взялся, такой умный?

Рид легонько очертил ее губы кончиком большого пальца.

– Вовсе я не умный, детка. В своей жизни я натворил много такого, о чем после пожалел, но теперь уже ничего не исправишь. Приходится жить таким, каков есть. Ох, Тресси, как бы я хотел быть достойным твоей любви!

– Ты уже достоин, Рид! – горячо сказала она. – Честное слово.

Он отвел глаза, уставясь на блестящую ленту ручья.

– Может быть, и так. А теперь – за работу. Нужно перенести лагерь поближе к нашему участку.

Тресси мигом вскочила, забыв про недавние огорчения.

Все утро они обустраивали стоянку на новом месте и даже перешучивались за работой. Рид расчистил заросли на берегу у водопада. Для животных места здесь не хватило, а потому лошадей и ослика привязали на лужайке, по другую сторону большого ручья.

Покуда Рид вымерял шагами будущий участок, Тресси состряпала обед – жареную свинину с листьями одуванчика и лепешки. Рид с довольным видом принялся за еду.

Тресси нравилось смотреть, как он ест.

– Когда закончим работу, я поставлю вариться бобы, – объявила она. – Раз уж мы задержимся в этом месте, я намерена кормить тебя приличной стряпней.

– Это вполне приличная стряпня, – возразил Рид. – Я ужасно соскучился по свежей зелени. Эх, к ней бы еще капельку уксуса!..

– Внеси его в список, – жуя, посоветовала Тресси.

– Какой еще список? – удивился Рид.

– Того, что надо будет купить в городе, когда поедешь подавать заявку. Нашего золота с лихвой хватит, чтобы закупить кой-какие припасы.

Рид глуповато ухмыльнулся. Бог мой, он-то и забыл, что теперь они богачи!

– Пожалуй, что так, – согласился он. – И, кстати, Тресси… здесь, конечно, никого нет, кроме нас, но ты бы все-таки позаботилась о приличиях, что ли…

И черенком ложки показал, что он имел в виду. Фланелевая рубашка Тресси в суматохе расстегнулась, обнажив полную, молочно-белую грудь. Зрелище было более чем откровенным. Лукаво блеснув глазами, Тресси с проказливым видом расстегнула еще две пуговицы.

– Черт, детка, не надо! – почти взмолился Рид. Вместо ответа девушка отставила пустую миску и медленным, чувственным движением поднялась на ноги, одновременно расстегнув пуговицу на поясе. Мешковатые брюки соскользнули к ее ступням, обнажив стройные ноги.

– Тресси! – грозно предостерег Рид и тоже встал, поспешно сунув в рот последний кусок лепешки. – У нас полно работы.

Одним ловким движением девушка выскользнула из рубашки и отбросила ее прочь. Теперь она стояла перед Ридом совершенно нагая, и лесные тени играли на ее нежной коже, подчеркивая вызывающую округлость грудей. Солнечный свет огненными искрами вспыхивал в ее волосах, за спиной мерцала и звенела радужная завеса водопада.

– Поди сюда, Рид, – сказала она тихо и вкрадчиво, – или я сама к тебе приду.

И провела пальцем по ложбинке между грудей, многозначительно опускаясь все ниже и ниже, к заманчивому треугольничку золотистых курчавых волос.

– Ах ты, маленькая дикарка! – со стоном выдохнул Рид, сбрасывая рубашку. Он раздевался медленно, с той же томной чувственностью, какой недавно дразнила его Тресси. Оставшись без одежды, он, однако, не двинулся с места, и тогда девушка обхватила ладонями свои тяжелые груди и дразняще сжала пальцами твердые розовые соски.

Рид пошатнулся, но устоял. Он лишь зачарованно глядел на нее из-под полуопущенных век. Желание с такой силой обуяло Тресси, что она едва удержалась на ногах. Нагой, мускулистый силуэт Рида виделся ей, словно сквозь дымку сна – блики лесного солнца играют на смуглой коже, узкие сильные бедра напряжены, и ветер прихотливо перебирает длинные черные волосы. Он словно возник наяву из ночных соблазнительных грез. Теперь Тресси знала, что за внешней мужественной красотой есть еще доброта и нежность, и именно потому Рид был для нее единственным мужчиной в мире.

Не в силах дольше терпеть, она умоляюще протянула руку к Риду. Он внял ее мольбе. Шагнув к Тресси, он провел рукой по ее высокой груди. Тресси охватила сладостная, нестерпимая дрожь. Ладонь Рида скользнула ниже, ниже… и вот уже он, опустившись на колени, ласкал поцелуями ее истомленное лоно. Тресси откинула голову и закричала, исступленно упиваясь этой лаской. Не в силах больше устоять на ногах, она тоже опустилась на колени и прильнула к Риду. От него исходил запах кожи и мускуса – пьянящий, неизъяснимый, мужской аромат, который пробуждал в ней дикую, почти первобытную страсть. Слившись воедино, они опустились на влажный зеленый мох и так, не размыкая объятий, соскользнули на мелководье. Чистая прохладная вода омывала их разгоряченные тела, колыхаясь и всплескивая в ритме безудержной страсти.

Рид застонал, взмывая к вершинам острого, почти нестерпимого блаженства. Что за женщина! Ради нее он убьет кого угодно или умрет сам, сделает что угодно, лишь бы она была счастлива. Даже если они, упаси бог, расстанутся – Тресси все равно будет с ним, в его душе. Там она останется навсегда. И все же он готов на все, почти на все, только бы она была рядом.

Той ночью ему снилось бегство. Он бежал во сне от соплеменников матери с их первобытными жестокими ритуалами, бежал от войны и жестокости белого человека, жестокости, которая недоступна даже самому кровожадному дикарю. Хуже того – он бежал от себя самого, от своих страхов и глубоко запрятанной трусости.

Рид проснулся в холодном поту и потянулся к Тресси. Ему на секунду показалось в полусне, что она последовала за ним в бездны кошмара и узнала наконец, каков он на самом деле.