Кровь героев - Александр Зиновьевич Колин

— Некоторые ответили, но результат нулевой, — проговорил Богданов. — Закавказье вообще молчит, Украина тоже. Только Беларусь да Средняя Азия и отреагировали.

— Беларусь? — переспросил Орехов.

— Что? — почтительно поинтересовался Богданов, который ни в коем случае не заискивал перед генералом, просто уважал старика, как уважают студенты пожилого профессора. Решив, что Орехов не расслышал его последних слов, Богданов повторил: — Беларусь и Средняя Азия.

— Да, да, — кивнул головой Орехов, — они всегда были самыми законопослушными и исполнительными. — Неожиданно генерал перешел на другую тему: — А что? Как у Мехмета дела? Не раскусил он тебя, как думаешь?

— Думаю верит, Всеволод Иванович, — уверенно произнес майор. — И полагаю, зашевелится он скоро. Я ему намекнул, что Климовым не один он интересуется. Ему это очень не понравилось, Мехмету, конечно… Он ведь думает, что все на его деньги зарятся, а я, — Богданов усмехнулся, — еще маслица в огонь подолью, не сам — слушок распущу, что, мол, у Климова тайник имеется, где золота немерянно. Адыл не выдержит, жадный паскуда. Нам бы только взять его на криминале, а там…

Генерал покивал головой, но мыслями находился далеко — в независимой нынче стране.

— Это все верно, — сказал он, когда Богданов закончил. — Проведем совместную операцию с органами внутренних дел… А ты, Валь, вот что… — произнес Орехов задумчиво, — проверь еще и тех, кто был уволен от нас. И работающих бы надо, да нет, времени у тебя маловато, — с сомнением заключил генерал. — А никому другому поручать не хочу. Дело щекотливое, а у меня всего лишь догадки…

Богданов чуть было не спросил Орехова, что тот имеет в виду, но промолчал. Генерал, когда сочтет нужным, сам скажет. Орехов, видимо, оценил терпение своего подчиненного, потому что, внимательно и даже, как показалось майору, с благодарностью посмотрев на него, добавил:

— Тех, кто моложе сорока не трогай.

— Есть, — ответил майор. — Разрешите идти, Всеволод Иванович?

— Да, — кивнул генерал и подумал: «Должен же был кто-то вывести его на клиента? Должен».

Отпустив служебную «волгу» на набережной, генерал с удовольствием прошел пешком несколько десятков метров, наслаждаясь красотой пейзажа и, с сожалением бросив последний взгляд на безмятежную гладь реки, свернул к подъезду четырехэтажного, довоенной постройки, выкрашенного в бледно-красный, точно полинявший, дома. Генерал поднялся по лестнице на второй этаж и, остановившись у высокой двустворчатой двери, позвонил. Долгое время никто не открывал, казалось, что квартира пуста, но Орехов, пришедший без предварительной договоренности с хозяином, знал, вернее, чувствовал — тот дома. Наконец из глубины квартиры раздались шаркающие стариковские шаги. Защелкали замки и щеколды, дверь приоткрылась на длину темной металлической цепочки, и из щели на генерала снизу вверх внимательно посмотрели прищуренные слезящиеся глаза.

«Бог ты мой, — Всеволод Иванович поразился перемене, происшедшей во внешности бывшего начальника. — Как он постарел. А ведь всего-то на пять лет меня старше. Неужели и я вот таким стану, когда спровадят на пенсию?»

— Что, Орехов, не узнал? — спросил хозяин с горьковатой иронией в голосе. — Пришел? Пришел, а я уж думал не увижу тебя раньше, чем ты над гробом моим речь толкать будешь. Ну, входи раз пришел. Козырять не буду, хоть ты и генерал-лейтенант.

Дверь на несколько секунд снова закрылась, звякнула цепочка, и, только уже входя в коридор, Орехов произнес:

— Здравствуй, Егор Федорыч.

* * *

После горячей ванны, ужина с выпивкой и бурной ночи, проведенной им в постели с Ингой, сомкнувший глаза лишь под утро, Климов проспал до полудня. Умывшись, он, как был голый, начал слоняться из угла в угол по однокомнатной квартире своей подруги, мысленно подводя итоги своих вчерашних буйных развлечений. Саша не мог не рассмеяться, вспоминая разборку представителей двух ведомств во дворе его дома. Хотя, если подумать, смешного тут было мало. Где он, тот дом? Нету. Старик Барбиканыч страшно расстроится, лишившись поставок колбасы. Он поди уж со счета пачку зеленых снял. А благодетель его в бега ударился.

«Хорошо хоть у меня крыса поселилась, — со вздохом подумал Александр. — Этот и без датской ветчины и без докторской колбасы проживет. Не кошка, не собака».

Саша вспомнил свою жену Марину, не раз уговаривавшую его завести собачку. Климов сопротивлялся как мог. Марина — этакое субтильное существо с нежной кожей, огромными серыми глазами и длинными ресницами, которыми она либо томно хлопала, либо, когда хотела добиться чего-нибудь своего, часто-часто моргала, отчего казалось, что девчонка эта (женщиной ее назвать язык не поворачивался) вот-вот расплачется. Саша понимал, что, если не устоит и согласится, на нем повиснет не только материальное обеспечение молодой семьи, обязанность уделять побольше времени, то есть исполнять капризы инфантильного и не приспособленного к жизни существа (побольше времени, а работать когда?), но и ежедневные выгулы собаки, которую еще надо кормить, даже, кажется, учить чему-то. Он выстоял, согласившись на котенка, но получил у жены прозвище «злобного эгоистичного типа». Впрочем, пока работала созданная ими с Лешкой артель, все шло хорошо. Но вот, когда «трест» лопнул и денег в кармане у Александра стало мало, коротенькие ссоры, кончавшиеся неизменными объятиями, поцелуями и заверениями в вечной любви, стали перерастать в яростные скандалы, где «кровь лилась рекой».

Собачку? Котенок в короткий срок вырос и превратился в «гнусного», по Сашиному собственному определению, котяру. Вот уж кого с полным правом можно было назвать «злобным и эгоистичным». Сидор не желал считаться ни с чьим мнением, ни с чьими потребностями, кроме своих собственных. Излишне говорить, что после воспоследовавшего за изменением материального благосостояния супругов Климовых разводом, Александр стал единственным владельцем своенравного животного. Кот, к Сашиному удивлению, изменил свое поведение, он стал менее наглым и даже ласковым, словно жалел хозяина. Однако, убедившись, что тот не сильно расстроен потерей любимой жены, возрадовался. Пожалуй, Климов не удивился бы, если бы кот, умей он говорить, сказал ему: «Молодцы мы с тобой, спровадили эту сучку».

Так они прожили несколько лет. Кот по-своему оценивал подружек своего хозяина. Те, которым Сидор не выражал своего благорасположения, долго не задерживались. Просто не выдерживали, когда чьи-то длинные и острые когти, на подленько вытянутой из-под кровати мягкой пушистой лапе, хватали жертву за лодыжку. И попробуй-ка дернись, тут же кожа окажется расцарапанной в кровь.

«Интересно, а как белокожая Инга прореагировала бы на такое обращение? — подумал Климов. — М-да, девка, которая летает по городу на скорости сто восемьдесят километров в час, утирая нос гаишникам, уводя у них из-под носа «добычу», наверное, сумела бы найти общий язык со своенравным котярой».

Впрочем, зверя этого давно