Малыш по договору. Подари мне счастье (СИ) - Довлатова Полина

А может мне просто очень хочется верить в то, что это всё ради меня… хотя, голос Комаровой всё равно тихо нашёптывает на ухо, что Игорь просто привык всё контролировать…

— Ты что здесь делаешь? — судя по тону и выражению лица, Воскресенский моего приподнятого настроения явно не разделяет.

— Если скажу, что гуляю, то ты всё равно не поверишь. Поэтому шла к метро.

— К метро, значит… А чего не пешком?! Воздухом бы надышалась на три года вперёд. Ты хоть раз можешь сделать так, как я тебе говорю? Просто дождаться меня в больнице, это что, так трудно?! Или тебе жизненно необходимо делать всё мне наперекор? — распахивает передо мной переднюю пассажирскую дверь, помогает сесть в машину и раньше, чем я успеваю сориентироваться, сам пристёгивает на мне ремень безопасности. После чего садится за руль.

— Это не наперекор было, если что, — кошусь на Игоря, когда он довольно резко срывается с места. — Просто меня выписали, а тебя в больнице не было. Я ведь даже не знала, приедешь ты или нет. Что ещё мне было делать?

— Есть такая штука, называется мобильный телефон. Очень полезная вещь и в использовании не сложная. Там всё просто, тыкаешь пальцем в экран на моё имя, звонишь и сообщаешь, что тебя надо забрать.

— Это не смешно…

— А я и не смеюсь, Алиса!

— Куда я должна была тыкать, если мой телефон остался дома? Ты же меня прямо в домашней одежде вчера в больницу увёз.

— Значит надо было позвонить со стационарного на медсестринском посту.

— Надо было. Но я не знаю твоего номера. В мобильном он у меня в телефонную книгу вбит.

— Ты могла попросить телефон у Комаровой. У неё есть мой номер!

— Я… не подумала, — поджимаю губы и отвожу взгляд. Если скажу, что Комарова не дала мне позвонить, то придётся пересказывать Игорю весь наш разговор, а я этого не хочу…

— Значит сейчас мы приедем домой, ты сядешь и будешь учить наизусть мой номер! — слышу, как Игорь напряжённо выдыхает. — А потом я приду и проверю, как ты его запомнила.

— Хорошо. Только не злись, пожалуйста. И… прости меня, Игорь.

— За что?

— За то, что произошло вчера. За то, что подвергла ребёнка опасности. Я… — замолкаю, потому что не знаю, что ещё сказать. Опускаю взгляда на свои колени, прикусываю губу и в этот же момент ладонь Игоря вдруг ложится мне на ногу и слегка сжимает.

— Ты когда-нибудь испытывала такое чувство, когда смотришь на человека и невыносимо хочется прикрыть его собой и одновременно придушить собственными руками?

— Эм… я даже не знаю. Это как-то странно, мне кажется.

— Да, это определённо шизоидное расстройство. Но что-то примерно подобное я испытываю по отношению к тебе. С первого дня, как тебя увидел. Ещё тогда, на дороге, когда ты вылетела под колёса моей машины. И потом, когда в баре тебя встретил. И когда ты шла по территории больницы, уткнувшись в рентгеновские снимки своего брата, и как обычно по сторонам не смотрела. И при каждой нашей встрече, каждую долбаную секунду, когда я смотрю на тебя, меня разрывает от этих противоречивых желаний защитить тебя и прибить самому.

— И что побеждает?

— Ну, ты всё ещё жива, как видишь, — усмехается. Достаёт из пачки сигарету, задумчиво вертит её в руке и, так и не прикурив, выбрасывает в окно. — И на счёт случившегося. Если кто-то и виноват в этом, то только я. Так что и прощение я просить должен… Кстати, куда делась твоя мать? Что-то я её не наблюдал в твоей палате после того, как тебя положили.

— Она уехала обратно в Германию. Ещё в тот день, когда ты в аварию попал… Только не говори сейчас ничего, — перевожу предупреждающий взгляд на Воскресенского, который, как ни странно, улыбается.

— Я и не собирался.

Глава 41.1

Глава 41.1

Никогда бы не подумала, что стоящий у плиты Игорь будет выглядеть так занимательно и… сексуально. Боже, поверить не могу, что я об этом думаю! Но да, никак иначе стоящего в одних спортивных штанах и фартуке накинутом на голое тело Воскресенского назвать нельзя, кроме одного ёмкого слова — секс.

Видимо мои беременные гормоны окончательно вышли из под контроля, но я бессовестно пялюсь на его прокачанную спину и руки и ничего не могу с собой поделать.

— У меня из затылка третья рука растёт или я просто такой красивый?

— Эм… что?! — растерянно моргаю, когда Игорь оборачивается. — Не поняла о чём ты.

— О том, что ты уже минут десять мной любуешься.

— Что за бред? Я вообще чай пью. И смотрела в чашку.

— Мммм. Понятно, — тянет задумчиво.

Снова оборачивается к плите и перемешивая картошку лопаткой, усмехается себе под нос.

— И что здесь смешного?!

— Да так, ничего… Просто врать тебе надо учиться. Тебя в отражении окна видно, если что.

Сказать, что я покраснела — это ничего не сказать. У меня лицо сейчас буквально сгорит от стыда. Позорище…

— Я просто хотела предложить тебе помощь. Не привыкла сидеть и ничего не делать… К тому же у тебя картошка подгорает.

— Не подгорает, а подрумянивается. Не учи мужчину, который полжизни провёл на службе в армии, как надо жарить картошку, женщина, — снимает сковороду с огня, подходит к столу и перекладывает часть картофеля мне на тарелку.

И, господи-боже мой! Спереди это зрелище выглядит ещё крышесноснее… и я сейчас не про картошку, а про полуголого Воскресенского в фартуке! Запоздало ловлю себя на том, что как последняя идиотка не моргая пялюсь на его сосок, выглядывающий из под фартука. Тут же вспыхиваю и утыкаюсь взглядом в тарелку.

— Ну и чего ты так покраснела?

— Ничего… просто не надо так меня называть.

— Как?

— Женщина… мне не нравится.

Перевожу взгляд на Воскресенского, потому что ожидаю услышать от него очередную колкость или какую-то дурацкую шутку, но на удивление он молчит. Молчит и смотрит на меня как-то очень странно.

— О чём ты задумался?

— Ни о чём. Ешь картошку.

Кстати, картофель в исполнении Игоря оказался действительно божественным. А в сочетании со шкварками и маринованными огурчиками — это просто пищевая феерия.

Ещё недавно мне казалось, что и-за беременности я стала любителем сладкого, но сейчас поняла, что душу продать готова за ещё одну порцию картошки. И чтобы шкварок побольше было. Желательно позажаристей.