Цивилизация классической Европы - Пьер Шоню

Процесс огораживаний, начавшийся в XVI веке, но достигший полного размаха после 1750 года, навязывая издержки ограды из страха пострадать в одностороннем порядке от прав других на неогороженных землях, ускорил процесс конституирования крупных владений. В XVIII веке крестьянская собственность сокращается, но, в отличие от Кастилии, Англия сочетает крупную собственность с крупным хозяйством. Что и позволило английской агрикультуре возглавить великое обновление сельскохозяйственной технологии.

Итак, в Западной и Южной Европе три полюса: Кастилия — полюс дворянской собственности и мелкого хозяйства; Франция — полюс мелкокрестьянской собственности, но весьма тяжелых сеньориальных прав; Англия — полюс крупной аристократической собственности, соединенной с крупным хозяйством при высокой производительности и новаторской технологии.

На востоке складывается парадоксальная ситуация с крупной собственностью, которая, вместо того чтобы, как в Англии, покушаться на крестьянскую землю, покушается на самих крестьян. Богемия, Польша, Россия в XVI, XVII и XVIII веках проходят путь, напоминающий путь западного крестьянства в VII, VIII и IX веках нашей эры. Йозеф Вулка обнаружил там любопытное сочетание барщины и наемного труда. Усиление барщины, обращение к отвергнутой почти повсеместно на Западе старой и одиозной системе барщины по произволу или по усмотрению, но при этом оплачиваемой — это нечто новое. Но поскольку это делалось по принуждению, то очевидно, что заработная плата была фиктивной, много ниже экономической стоимости выполняемой работы. Утверждение новой системы, покоящейся на радикальном увеличении барщины, требующей от крепостных нескольких рабочих дней в неделю, и, самое главное, неограниченной барщины (ситуация Запада VIII века), в Польше совершается раньше (XVI век), чем в Богемии — Моравии, где этот процесс ускорился в начале XVII века в результате смены старого дворянства новым после Белой Горы.

Таким образом, Центральная и Восточная Европа эволюционирует к крупному хозяйству, но из-за недостатка денежных средств — согласимся с Йозефом Булкой, что подобная система парализует формирование реального рынка рабочей силы, — крупное хозяйство пользуется худшей из систем, системой подневольного труда. Одиозной социально, плачевной экономически. Инициатива сходит на нет, продуктивность минимальная.

В России последний сдвиг к крепостничеству произошел после 1750 года в правление Екатерины II когда государство предоставило более действенные меры и поддержку сеньорам против беглых крепостных, выступающих против сеньории. Итак, это четвертый полюс в истории сеньории. Во Франции наблюдается укрепление баналитетной сеньории путем усиления реальных денежных и натуральных повинностей, во всей Восточной Европе — отягощение баналитетной сеньории путем усиления личной зависимости крестьян.

Слово «собственник» употреблялось в различных значениях, но к понятию земельной собственности при Старом порядке всегда прилагалось понятие вечного пользования с правом передачи. Именно в этом и только в этом смысле можно говорить о крестьянской собственности. «Тем самым собственник противопоставляется тому, чье владение является ненадежным и ограниченным во времени: арендатору, издольщику, испольщику, земледельцу» (П. де Сен-Жакоб). Цензитарий, в крестьянском понимании, есть собственник, сколь бы тяжелой ни была обременяющая землю повинность, поскольку цензива сопряжена с правом передачи. Вот почему обложенный непомерной барщиной и пребывающий в личной крепостной зависимости русский крестьянин, тем не менее, считал себя владельцем выделенной «миром» земли, которую он обрабатывал от отца к сыну.

Цензива, обычная форма владения, является, вероятно, результатом давнего дробления indominicatum. Старинные цензивы, на которые у сеньора не было документов, но только «признание», имели легкие обязательства; цензивы недавние облагались более тяжко. Бывало, что цензива оказывалась в руках нескольких держателей, совокупно ответственных за ценз. При всяком переходе собственности выгодоприобретатель был обязан в порядке признания вносить особый налог сеньору.

В XVII веке, на стыке между долгим сеньориальным прошлым и миром домениального хозяйства, более соответствующего возможностям обмена, складывается новый порядок: уступка сеньором держания «за ценз и ренту» — ценз легкий, включающий обыкновенно различные повинности по фьефу, а ренту тяжелую, дающую реальный доход. Как правило, никакая продажа не была возможной до внесения ренты, выступавшей таким образом в качестве гарантии держания. Многие земли попросту были, так сказать, податными. Первоначально талья была не оформлением держания, а разновидностью вносимой всем населением подати. Талья для сеньории была «вносимой» (в отличие от десятины, которая была «взимаемой»). Она превращается в терцию или шампар, наиболее тяжелую из сеньориальных повинностей. От далекого прошлого тут и там оставались земли, не подлежащие передаче по наследству, пережиток стародавнего серважа; их держатель находился в почти подневольном положении, от которого он всегда мог избавиться через героическую процедуру дезавуирования, иначе говоря, отречения.

В XVII–XVIII веках с возникновением на селе аноблированной или переживающей процесс аноблирования буржуазии вводятся две крупные новации: во-первых, повременные выплаты, близкие современной аренде (гранже или испольщики). Renterre, или rentaire, — фиксированное количество зерна с дневной нормы вспашки (2–5 мер, в зависимости от урожайности), аренда фермы. На Британских островах, параллельно с ростом крупной собственности, когда сеньор не ведет собственного хозяйства, — это относится прежде всего к Ирландии — такие современные формы прекарной уступки возобладали в конечном счете над старинными, выходящими из употребления формами. Но крупная новация французской сеньории — это продвижение тяжелого и непопулярного шампара, коварного потомка сеньориальной тальи. Бургундии потребуется пять столетий, с конца XII по XVIII век, чтобы вся неблагородная земля на 97–98 % была постепенно охвачена шампаром. Терция или шампар были очень обременительны. В Бургундии они представляли собой девятый сноп. Возможным было понижение до тринадцатого, даже до пятнадцатого, в исключительных случаях было возможно повышение до шестого, даже до пятого снопа, «или по крайней мере до трети чистого продукта, ибо это не исключает обыкновенной десятины», Божьей десятины. В разгар XVII века можно проследить непрерывный подъем и консолидацию шампара. «В 1602 году, под предлогом задолженности 6 900 ливров, 790 дневных норм (263 гектара) в Фонтен-ан-Десмуа, именовавшиеся до тех пор свободными землями, были обложены сеньориальной терцией и подтверждены в таком качестве в 1695 году интендантом Буше, затем Ферраном, несмотря на жалобы населения».

В конце XVII века не много оставалось земель, где не был введен шампар. Несколько выделяющихся островков в Нормандии. вот и все, что можно отметить географически. Распространение терции было французской разновидностью сеньориальной реакции. Напротив, те части Европы, где преобладал indominicatum — indominicatum наследственный в форме капиталистического присвоения (Англия), — не знали ее, как не знала ее Европа нового крепостничества (Польша, Богемия,Россия): неопределенная барщина 2–3 дня в неделю, такое равнение на Западную Европу периода, предшествовавшего освободительной революции XVII века, абсолютно не то же самое, что шампар.

Почти повсеместно пытались высчитать объем перемещения, осуществляемого в ущерб крестьянской массе. Как правило, его переоценивали. С этой оговоркой мы получаем экстраординарное постоянство во времени и в пространстве.

Ноэль Соломон пришел к очень близким выводам относительно Новой Кастилии 1575 года, несмотря на сеньориальную систему, глубоко отличную в своих качествах и средствах от того, с чем имел дело Пьер Губер в Бовези XVII века. «Не боясь ошибиться, — пишет Ноэль Соломон, — мы можем утверждать, что более 50 % урожая под разными предлогами уходило на обогащение некрестьянских классов». Пьер Губер в результате, очевидно, строгих расчетов пришел к весьма близким результатам: крестьянин-собственник сохранял 48 % урожая, фермер-издольщик — менее трети. Впрочем, расчеты Пьера Губера смешивают техническое и социальное. За вычетом 20 % заранее определенных расходов на обработку и эксплуатацию земли получается соответственно около 70 и 50 %, иначе говоря, ситуация сходная, едва ли не лучшая, чем у крестьян Новой Кастилии. Впрочем, расчеты как Пьера Губера, так и Ноэля Соломона не должны восприниматься чересчур буквально. Крестьянская экономика — это экономика частично закрытая. Наши документы отражают не все. Часть самосодержания, собственного потребления средств производства остается вне расчетов как в Кастилии, так и во Франции между Соммой и Луарой. Если бы изымалось 50 % крестьянского продукта, одно из фундаментальных условий для развертывания непрерывного роста было бы реализовано с XVII века. Скорее всего, крестьяне Кастилии и Франции умерли бы от голода, как американские индейцы, от которых долгое время никто не мог требовать, чтобы стоимость производства и воспроизводства была возмещена.