Русские дети (сборник) - Белобров-Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тихие руки, золотые кудри, глаза синевы — голубь Света, посланец небес, присланный для меня одного, певец чистых песен, защитник меня навек. Положи мне руку, положи, мамочка, вот так, тепло, на животике пусть лежит.
Жалость переполняет меня. Заполняет сначала кроватку, потом комнату по подоконник, потом двор и вот уже целый мир.
Жалость к тебе, моей маме. Потому что ты — мама. Жалость к папе: он кричит, потому что не знает, как ещё, по-другому сделать, чтобы ты любила его сильней, — люби, только люби его, мама. И к бабушке Нине — следующей зимой она заболеет и вскоре сама будет возить коляску с младенцем в чудном саду. И к нашему котику Флоксу — потому что он тигр и любит прыгать на папин стол в белых тапочках на рыжих лапах. И всех, кого я видел и ещё дальше увижу, мне стало жаль. Нет, я не плачу, это просто ветер, он веет повсюду, поднимаясь волной с севера, с юга, и я плыву в нём как его самый любимый друг.
— Мама, дай пить! Дай тють-тють. Ак-кой. Ак-кой это! Киса пить. Дай пить кисе! Коее!
Наталия Курчатова
Шторм
Осенние шторма, говорила мама, подходя к дрожащему окну, за которым через улицу ветер трепал круглую шапку большой липы. Мама росла на Тихом океане, и каждое проявление морского характера местности радовало её. Был шторм, говорил отец, когда они спускались в прибрежную часть парка и собирали чаячьи перья и ракушки с дорожек. Деревья всё ещё подрагивали, как те оконные стёкла, а пляж был аккуратно пропахан бороздами волн, которые чередовались с гребнями плавника. Земля и воздух хранили память о шторме, а его самого, получается, не было — ленивая серая гладь воды чуть заметно рябила; да и какой, на са мом деле, шторм в парке.
Ещё на берегу стоял небольшой белый маяк, который никогда не работал.
Детей в семье не пугали водой, может, потому ещё так хотелось поглазеть на настоящий шторм. Ничего страшного об этом явлении не думалось, в нём ощущалась только интригующая тревожность. Возглас — смотри, утонёшь! — старшая Тата в первый раз услышала от тренера в бассейне суворовского городка, названного так потому, что в квартале этом селили офицеров пехотного училища. Бассейн «нахимовского городка» — училища ВМФ был закрыт для гражданских. Впрочем, некий опыт утопания, расшифрованный только во взрослом возрасте, уже произошёл с ней в ту пору, когда она и ходила-то не слишком уверенно. Они приехали с родителями на Каспий и жили на Апшеронском полуострове в посёлке Мардакяны — «Моря-океаны», как называла его Тата и называл бы брат Вано, если бы умел в ту пору говорить. Обычно семейство купалось у маяка, где прозрачная вода, крабы и глубина начиналась почти сразу. Это дисциплинировало — родители не отпускали их от себя, даже с причала они прыгали, взявшись за руки. Ледяное после жары море принимало папу, маму, Тату и Вано, после родители подхватывали их и все вместе они выныривали на поверхность. Но в один из дней выбрались на городской пляж в Баку: уныло-плоское огромное пространство с людьми, каким же он мог ещё быть… не море, а кошмар на его тему. Родители устроились, мама возилась с братом, а маленькая голая девочка отпросилась печь песчаные пирожки. Пирожки, вот ещё! Мелкое здесь море с пологим сходом напоминало Финский залив, незнакомые взрослые и визжащие дети раздражали, к тому же жара, и Тата решила спастись в воде. Она шла всё дальше и дальше, и потихоньку вода стала доставать ей до подбородка. Тата прыгнула, чтобы море не залезло ей в нос, и тут же ушла в воду уже по брови. Непорядок, подумала она и прыгнула снова. С каждым прыжком тихая волна относила её всё дальше от берега, теперь при прыжке она едва успевала вздохнуть, а потом погружалась полностью. Она не умела бояться моря, поэтому всё прыгала и прыгала, стараясь придать тельцу такое направление, чтобы прыгнуть чуть назад. Это не получалось — иногда она оставалась на месте, но чаще чувствовала, что относит ещё и ещё. Тата прыгала и спокойно обдумывала своё положение, вариант закричать пока не рассматривался; да и не очень-то покричишь, когда времени хватает только на один вздох. Внезапно огромное волосатое существо подхватило её поперек живота, выдернуло из стихии и понесло на берег. Толстый азербайджанец, за которым тянулся выводок послушных отпрысков, вынес на берег белую девочку, поставил на песок, шлёпнул, будто приняв роды у моря, и невозмутимо прошествовал дальше. Чудесное это спасение Тата восприняла как настоящий конфуз, даже рассердилась на дерзкого азиата, прервавшего её танец с волнами, и лишь много позже узнала, что именно так обычно и тонут дети.
Течение времени девочка в те годы измеряла поездками к большой воде; так вот, с Каспия миновали уже Балтика, Чёрное море, Азов и Ладога. Лето считалось удачным, если выпало купаться не меньше ста раз; правда, они с братом жульничали, считая за купание не вылазку на море или на пруд, а заход в воду не менее чем на пятнадцать минут. Через пятнадцать минут пунктуальный отец обычно выгонял их на берег; впрочем, всегда оставался шанс заиграть его в водное поло: он не любил уступать, и старшие дети придумали хорошую тактику отбора мяча. Накидываясь на него вдвоём, Тата и Вано сковывали движения, кто-нибудь мешался под руками, а другой в это время залезал по скользкой спине на голову, погружая её в воду. Мама, тоскуя по своему Тихому-тихому океану, редко присоединялась к ним в их вылазках к ненастоящей воде, но как-то, нарушив своё правило, пришла в ужас: зверёныши, вы же его утопите! Отец только хохотал, в свою очередь не стесняясь отвешивать тумаки, от которых зверёныши разлетались и уходили в воду кверху пятками, пуская обильные пузыри. Маме и младшей Мышке, любимице и защитнице отца, оставалось только ужасаться, глядя на эту первобытную возню.
В очередное лето Тате сообщили, что на море она отправится одна — то есть без Вано, Мышки, мамы и отца. У них у всех другие дела, а за нею приедут дед с бабушкой и отвезут её на эстонскую дачу. Ей также разрешается взять с собою черепашку Матильду, кота Гришу и пару книжек. Тата выбрала «Таинственный остров» Жюля Верна и «Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца», авторов двое. Дед, при бывший на машине, одобрил её выбор литературы, но больше за всю поездку не сказал ни слова. Всю дорогу он был силуэтом в фуражке на переднем сиденье около шофера, а по прибытии в Нарву сразу переоделся в треники и старую форменную рубашку и отправился в огород прищеплять клубничные усы. Тата из вежливости повертелась рядом, затем оставила на его попечение черепашку и потеряла к деду всякий интерес. На даче уже собралась детская компания, в которой она оказалась самой младшей. День проходил по расписанию, установленному бабушкой: зарядка, завтрак, вылазка на пляж или в город, обед, сон, бадминтон в саду, который прерывался музыкальной заставкой телефильма про Шерлока Холмса. Все собираются у телевизора, потом старшие кузены и кузины отправляются на вечернее купание к маяку (нужно выйти из задней калитки и пройти по заросшей дорожке мимо сауны, Тата несколько раз проследила)… Утром бабушка распекает сестёр Вику и Наташу, братьев Александра и Андрея — они опять вернулись поздно, гуляли с ребятами маячников, а те ведь уже юноши, Ян осенью идёт в мореходку и наверняка курит! Кузены хихикают, Наташа надулась, Вика в слезах, только Тата и Дима хорошие — но ведь их и не брали на вечернюю прогулку. Дима — самый близкий по возрасту к Тате брат, он старше всего на два года, толстый, добрый, с веснушками и большими, иконописными глазами. В свободное от бабушкиного распорядка время они с Татой играют в индейцев, и Диме всегда достается роль бледнолицего, которого могикане или шайены захватили в плен. Вот и сейчас Дима ждёт у дедовской червячной кучи из прелых листьев, откуда берут наживку для рыбалки, сидит и ждёт, какое испытание придумает совет племени для траппера, что случайно забрёл на индейскую территорию…
— Эй!
С веранды спустилась Вика в шортах, с полотенцем через плечо.
— Ты вроде неплохо плаваешь? Давай, надевай купальник, идём на маяк.
— А бабушка разрешила?
Вика усмехается:
— Гроза идёт, самое время выкупаться. Или боишься?
Пока добежали до маленького маячного пляжа, солнце уже скрылось, песок стремительно заливало, и вода зеленела от взбитых водорослей. Волны, впрочем, были ещё невелики, и они сумели отплыть метров на сто от берега.
— Будем играть! — прокричала Вика. — Ныряй под волну!
Между волнами, которые становились всё выше, море грозно проседало и натягивалось, как гамак, и нужно было успеть захватить воздуха и уйти под надвигающийся вал. Ветер крепчал, становился плотным и холодным, пена срывалась с гребней, но грозы всё не было…
Вода по сравнению с воздухом казалась тёплой — море кипит! Когда удавалось вздохнуть, девчонки заходились адреналиновым визгом и хохотом; впрочем, вода уже так перемешалась с ветром, что казалось, можно дышать прямо ею. Наконец ударил дождь, и море начало успокаиваться. Они ещё немного покувыркались в прибое, прежде чем выйти на берег, — волны набегали и оттаскивали их обратно, будто не желая отпускать, но вода здесь была перемешана с песком, и чистюле Вике эта забава быстро разонравилась. Тата подзадержалась, а когда надумала присоединиться к сестре, разглядела метрах в тридцати левее ещё одного пловца. Дрябловатый мужчина в нелепых пёстрых трусах боролся с прибоем, и его, как недавно Вику с Татой, море не выпускало на берег, раз за разом шлёпая о песок и затем уволакивая обратно. Тата побежала к нему, ещё не совсем понимая, как будет вытаскивать это тяжёлое и чужое тело, но, по счастью, мужчина справился сам — улучил момент между нападением волн и на четвереньках стремительно выполз за линию прибоя. Спина и живот у него были как тёркой разодраны мелкими камешками, трусы смешно спустились до половины ягодиц, и Тата тактично отвернулась. На неё тут же накинулась пожилая женщина, загорелая почти до черноты. В складках морщин кожа оставалась светлой, линии напоминали воинственную раскраску на лицах каких-нибудь диких островитян.