Седьмая встреча - Хербьёрг Вассму

Возможно, он привез это чувство с собой из дома, потому что Илсе не захотела с ним поехать. Сначала она даже согласилась, но вечером накануне отъезда позвонила ему и объяснила, что у нее нет времени на такую поездку. Он не стал переубеждать ее, только сказал, что им могло бы быть хорошо вместе.

Может, во всем был виноват образ жизни, к которому они привыкли? Может быть, это он не способен на более тесные отношения? Ведь обычно они его ни к чему не обязывали. И вместе с тем, его не покидало чувство, что жизнь проходит мимо, а он мерзнет в одиночестве.

Горм принял душ и позвонил Турид, чтобы сказать, что ему хотелось бы повидаться с Сири. Если ей это подходит. Слова «если ей это подходит» он всегда произносил отцовским тоном. Он давно заметил, как разные люди в разных случаях реагируют на такой тон. Этот урок он усвоил лучше всего.

Иногда, играя эту роль, он презирал сам себя. Но чаще даже не думал об этом. Потому что властный тон, который он перенял у отца, действовал безотказно.

К телефону подошла Сири. Голос у нее был веселый.

— Бери такси и приезжай в «Гранд», я встречу тебя у входа и расплачусь. Договорились?

— Договорились! Я выезжаю.

Горм растрогался, увидев дочь. Ей было одиннадцать лет, и она принарядилась ради него. Он хотел сказать, что ей идет красный цвет, но отложил это, пока они не усядутся. Потом — пока не закажут пиво и колу. Как вообще отцы говорят такие слова?

Вместо этого он спросил, как у нее дела в школе и не хочет ли она на Рождество приехать домой, на Север. И спохватился: он понял, что она более или менее терпеливо отвечает ему, когда он при встречах задает ей одни и те же вопросы.

— Я должна остаться с мамой. — Сири вздохнула. Турид вышла замуж за учителя, и они с Сири несколько лет назад переехали в Берум. Теперь отчим знал Сири лучше, чем он.

— А почему ты такой грустный? — простодушно спросила Сири.

— Да нет, ничего. Я рад, что ты смогла приехать.

— Я тоже. Но раз тебе грустно, значит, так надо.

— А тебе бывает грустно?

— Иногда. — Ее глаза метнули молнии. — У меня была подруга, которой я доверяла, а теперь она говорит обо мне всякие гадости.

— Значит, она просто не твой человек. — Горм попытался переменить тему.

Эти слова пробудили в нем старую боль. Руфь.

— А у тебя есть свой человек, папа? — спросила Сири, словно их мысли соприкоснулись.

— У меня слишком много работы, — отмахнулся он. Она посмотрела на него и склонила голову набок.

— У тебя теперь нет даже бабушки.

— Да. Но это совсем другое.

— Мама говорит, что она была ведьма.

— Мне очень жаль, что Турид так считает. Но это было уже давно. И виноват во всем был я.

— Почему ты всегда всю вину берешь на себя? Хочешь мне больше понравиться?

Вот это да! Он засмеялся.

— Ты права. Я хочу тебе нравиться, хотя мы и редко видимся.

— Почему ты всегда так вежлив с мамой? Спрашиваешь: если ей подходит, не имеет ли она ничего против и всякое такое?

— А почему я должен быть с ней невежлив? У нее, думаю, и без меня хватает неприятностей.

— Ты имеешь в виду меня?

— В том числе и тебя.

— Кто тебе ближе, мама или я?

— Ты.

— Я терпеть не могу маму, но иногда мне ее жалко, — сказала Сири после небольшой паузы.

— Это началось ни с того ни с сего?

— Нет, после того как мы переехали к этому типу. Не ты один жалел свою маму и боялся папу.

Это был удар под дых. В эту минуту официантка принесла им хлеб и омлет. Он подождал, пока она отойдет от столика.

— Кто тебе сказал, что я боялся папу и жалел маму?

— Мама, — ответила Сири и с аппетитом принялась за еду.

— А ты меня боишься?

— Нет.

— Тогда почему ты так говоришь?

Она уставилась в тарелку, словно беря разбег, потом с упреком подняла на него глаза.

— Тебя ведь никогда нет рядом. Когда я плачу или злюсь. Ты никогда не принимаешь мою сторону! — сердито сказала она.

— Я всегда на твоей стороне, Сири. Но если ты, как говоришь, терпеть не можешь Турид, давай вместе найдем выход из этого положения.

— Каким образом?

— Ты должна поговорить с мамой.

— Нет. Она ничего не поймет, пока живет с этим типом.

— А что в нем плохого?

Сири грустно развела руками.

— Он, видишь ли, пуп земли, он самый умный и все знает. Я не выхожу из своей комнаты, когда они с мамой сидят в гостиной!

Она вскинула голову и стала похожа на Турид. Но в то же время она была самой собой. Горма захлестнуло горячее чувство.

— А вы никогда не говорили с мамой о том, чтобы тебе переехать на Север и жить со мной? — спросил он.

Она энергично закивала головой.

— Можешь не сомневаться, маме бы это не понравилось.

— А ты сама как к этому относишься? К переезду на Север?

— Однажды я пригрозила ей, что перееду к тебе. Но ведь я там никого не знаю, — сердито сказала она. — Кроме того, ты редко мне это предлагаешь.

— А я должен предлагать каждый раз, когда мы видимся?

— Если бы тебе этого хотелось, ты бы иногда напоминал мне об этом. — Она вытянула губы трубочкой.

— Приставучие отцы детям не нравятся.

— Ты не приставучий. Ты как будто… Нет, даже не знаю, как это сказать.

— Тогда я спрошу прямо: хочешь жить со мной? Это ведь не навсегда. Если захочешь, сможешь вернуться к Турид.

— А если я скажу «да», ты посмеешь ей это предложить? — Она рассеянно вертела в руках салфетку.

— Это очень просто, — солгал он.

— Мама возненавидит тебя.

— Что поделаешь.

— Ты можешь пригласить ее на обед.

Он задумался.

— Возможно. Так ты этого хочешь?

— Да!

— Думаешь, ее мужу это понравится?

— Нет! — восторженно воскликнула Сири.

Горм подписал счет и оставил на тарелке чаевые.

— Я чувствую себя вещью, за которую ты платишь деньги. Это отвратительно.

— Отцы, живущие вместе со своими детьми, тоже платят за них. И Турид платит за тебя, но об этом ты не думаешь.

Он накрыл ее руку своей и попытался встретиться с ней глазами.

— Сири, я очень люблю тебя. Ты это понимаешь?

Она застенчиво посмотрела на него и кивнула.

— А что мы будем делать теперь? Пойдем в кино? — весело спросил он.

— Я должна сделать уроки перед тем, как увижусь с подругой.

— Я думал, вы с ней поссорились?

— Да. Но ведь мы договорились еще до этого, — сердито сказала она.

Горм дал ей денег на такси, и они встали в очередь ждать машину. Он обнял ее. Она прижалась к нему и тоже обняла его.

— Напиши мне, если захочешь переехать на Север. Ладно? — сказал он.

— Я подумаю об этом, — пообещала она.

Горм купил газету и сел в уличном кафе. В разделе «Культура» он встретился глазами с Руфью. Она улыбалась, длинные волосы были распущены. Через какое-то время он заставил себя прочитать то, что было написано под заголовком: «Норвежская художница обратила на себя внимание в Нью-Йорке и в Берлине».

Дрожащими руками он развернул газету и начал читать: «Руфь Нессет мало известна среди норвежских ценителей искусства, но в последнее время она добилась значительной известности в Германии и США. Она жила и работала в Берлине, но посещала также Париж и Нью-Йорк. В последнюю среду покупатель, пожелавший остаться неизвестным, заплатил 250 тысяч крон за ее картину, выставленную в „Галерее АГ“ в Нью-Йорке».

В газете была приведена фотография картины, на которой перевернутая вниз головой фигура была за одну ногу подвешена на флагштоке. Знамена или обрывки ткани тянулись из живота человека, образуя крест.

Над газетой летали мотыльки. Серые крылышки раскрывались и складывались в беззвучном, почти нереальном движении, потом мотыльки уплывали влево и пропадали.

А он-то все время думал, что она живет с мужем и ребенком в маленьком городишке на Севере, что она учительница и занимается живописью в свободное время. Он таил надежду встретить ее на улице в те разы, когда она бывала в городе. И, если бы это случилось, он бы схватил ее за руки и попросил поговорить с ним. Неважно, о чем.

А она, значит, вышла в большой мир! Радость захлестнула в нем каждый нерв и заставила улыбнуться. Он подозвал официанта и заказал пива. И тут же заметил, что ярко-желтое осеннее солнце окрасило деревья Студентерлундена и уличные музыканты играют русскую народную мелодию.

Видя, что мотыльки не забыли о нем и постоянно возвращаются, проявляя интерес к газете и стакану с пивом, он вынул блокнот.

Горм дал фрекен Сёрвик газетную статью о Руфи и сообщил, что это та самая художница, которая написала висящую у него на стене картину. Он хочет разыскать ее и просить оформить стеклянное фойе, выходящее на набережную. Как один из возможных адресов он дал ее адрес в Северной Норвегии. Но не исключено, что журналист, написавший эту статью, может что-то сообщить о ней. А также и Норвежский союз художников. В статье сказано, что она училась в Академии Художеств.