Из бездны вод - Летопись отечественного подводного флота в мемуарах подводников (Сборник) - неизвестен Автор

После атаки на пять часов положили лодку на грунт. Перезарядили торпедные аппараты и праздничным ужином отметили первую победу.

Прошло несколько дней безрезультатных поисков противника. Днем под водой, ночью над водой утюжили район позиции. Наконец 9 сентября обнаружили большой конвой. Два крупных пассажирских судна с ярко накрашенными красными крестами на белых бортах и два транспорта шли в охранении четырех сторожевых кораблей. Выстроены они были так, что для атаки транспортов без риска задеть госпитальные суда надо было подойти на предельно близкую дистанцию. Это удалось выполнить. Мы прошли под кораблями конвоя и, пропустив санитарные суда и транспорт, стали разворачиваться для торпедного залпа по концевому транспорту. В этот момент конвой начал поворот на новый курс. Несмотря на маневрирование полными ходами, мы не успевали выйти на угол упреждения. От торпедного залпа пришлось отказаться. Будь у нас кормовые аппараты!..

Три дня штормило, на море никто не показывался. На крупной зыби трудно было удерживать лодку на перископной глубине, приходилось идти на глубине 16-20 метров и через каждые 20-30 -минут всплывать под перископ для осмотра горизонта. Видимость плохая. Гидроакустик Николаев доложил, что слышит шумы большой группы судов. Вскоре в перископ увидели вышедший из шхер конвой: три транспорта "в балласте" и два "в грузу" в охранении четырех военных кораблей. Снова длительное маневрирование, а потом залп двумя торпедами по наиболее нагруженному транспорту. Возможно, сыграла свою роль крупная зыбь или моя ошибка в расчетах, но взрыва не последовало. Конвой быстро скрылся в тумане. Жаль было торпед.

Правильнее было бы отказаться от атаки, раз в ее успехе нет стопроцентной уверенности. Но командиру принять такое решение не просто. Приподнятое настроение после первой удачной атаки как рукой сняло. К тому же запасов топлива, воды и продовольствия оставалось только на переход в базу, автономность лодки, как говорят моряки, была исчерпана. Обидно было уходить с позиции. Ведь мы сделали намного меньше своих возможностей. Ночью получили приказ из штаба бригады возвращаться в базу.

В команде потихоньку шли разговоры: "Стыдно прийти домой только с одним транспортом". Посовещались с Ивановым и Моисеевым и, подсчитав все наши ресурсы, решили остаться в районе позиции еще на сутки. Так, сами того не зная, мы шли навстречу новой победе и жестоким испытаниям.

В шестом часу утра 14 сентября во время зарядки аккумуляторных батарей заметили, что с поста у маяка Утэ в сторону моря сигналят морзянкой. "К чему бы это?- подумал я.- Не иначе, ждут с моря конвой. А может, обнаружили нас и приняли за головное судно охраны?" Стало светать. В 5 часов 45 минут погрузились и начали курсировать вблизи входного фарватера на рейд Утэ.

В восемь часов на вахту в центральном посту заступил штурман Харитонов. Ему определенно везло: и на этот раз он первым обнаружил на горизонте дымы.

В 11 часов 20 минут, когда отчетливо вырисовались мачты и трубы большой группы судов, я объявил боевую тревогу и повел лодку на сближение...

Три транспорта идут строем уступа, в 18-20 кабельтовых им в кильватер следуют еще два. Охранение - три сторожевых корабля и дозорный катер. Уточняю скорость и курсовой угол на головной, самый крупный транспорт. Теперь все внимание приковано к намеченной цели. Знаю, что в отсеках, на боевых постах стоят люди, на которых я, командир, могу положиться. Любой приказ будет выполнен быстро и точно.

- Аппараты, товсь!.. Залп!

Командир боевой части Столов докладывает: "Торпеды вышли". Две огромные стальные сигары посланы с таким расчетом, чтобы поразить первый, а возможно, и второй транспорт. Веду мучительный отсчет секунд: "...Сорок пять, ноль, сорок шесть, ноль, сорок семь... а вдруг промахнулся?., сорок девять..."

Взрыв! За ним второй! Смотрю в перископ: головной транспорт горит, над его четвертым трюмом поднимается густой бурый дым и вырывается пламя. Люди в панике прыгают за борт. По-видимому, он гружен боезапасом. Второй транспорт, высоко задрав корму и обнажив винт, тонет. Гитлеровцы не получат подкрепления! Это наша помощь осажденному Ленинграду.

Комиссар Иванов по переговорным трубам передал во все отсеки о большом боевом успехе. Решаю атаковать отставшие транспорты конвоя. Поднял перископ и увидел, что корабль охранения идет прямо на лодку.

Пришлось отказаться от атаки и уходить на глубину. Лодка скользнула буквально под килем сторожевика, и сразу же посыпались нам вслед глубинные бомбы. Мы успели уйти на глубину тридцать метров, когда очередная серия бомб разорвалась непосредственно над лодкой. Весь корпус задрожал, завибрировал, как огромная стальная балка. В отсеке, где расположен центральный пост управления лодкой, в герметической выгородке, в которой размещена вторая группа аккумуляторной батареи, произошел взрыв газов. Лодка потеряла ход и стала быстро погружаться.

Мысли проносились быстрее молнии, с такой же быстротой надо действовать иначе гибель. Продувать цистерны, чтобы остановить погружение, не было смысла,- ведь ход в тот момент мы дать не могли. Всплывать на поверхность? Но там враг, встреча с которым еще хуже, чем борьба со стихией. На глубине 36 метров лодка легла на грунт. Весь отсек затянуло удушливым едким дымом. Мои команды заглушает шум воды, со свистом врывающейся в корпус лодки. С силой напрягаю голос: "Аварийная тревога! Всем включиться в кислородные приборы". Рядом со мной Моисеев. Его лицо обожжено и окровавлено, но он продолжает руководить людьми. Электрикам удалось быстро включить аварийный свет. В этот тяжелый момент со всей силой проявилась стойкость людей, их отличное знание своих боевых постов и умение бороться за живучесть корабля. Все действовали, как на аварийном учении. Штурманский электрик Панов кричит из трюма: "Сорвало клинкет шахты лага!" Нет, мне сейчас не воспользоваться кислородным прибором, загубник не дает говорить. Я выбрасываю его изо рта. Спускаюсь в трюм. Он заполнен белесой водяной пылью, колющей лицо. Панов вместе с командиром отделения трюмных Расторгуевым всеми имеющимися в их распоряжении средствами задраивает шахту лага.

Панов, ленинградский комсомолец, стал на лодке коммунистом. Скромный товарищ, отличный специалист. Он похоронил в блокадную зиму в Ленинграде отца и мать. Здесь, на корабле, мы постарались окружить его товарищеской заботой. В минуты испытания Панов, оглушенный взрывом, боролся за корабль, за друзей, за Ленинград, боролся так, как обещал умирающей матери.

Убедившись, что Панов и Расторгуев действуют правильно, я поднялся в центральный пост. Где же военком? Когда произошел взрыв, Петра Петровича сильно ударило спиной о переборку. Услышав стоны раненого радиста Галиенко, комиссар, превозмогая боль, вынес его во второй отсек. В момент взрыва рядом с постом старшего радиста Федора Галиенко из лючка шахты батарейной вентиляции вырвалось пламя. Огонь ударил ему в грудь, в лицо.