Храм ночи - Донован Фрост

— Митра и все благие боги, кажется, возраст берет своё, и воображение начинает играть со мной злые шутки!

Барон последовал к яме и попытался перепрыгнуть ее. Но даже точное знание того, где именно разверстая яма скрывается в густой траве, не помогло ему. Сапоги заскользили в жиже, и барон с омерзением обрушился в холодную грязь, стукнувшись загривком о какой-то корень. Посылая проклятия, он возился в луже, как кабан в тростниках, когда услышал приглушенные шаги. Видно, шум падения погнал горящего служебным рвением оруженосца назад. Барон уже поднялся на ноги, и на устах его свивалась приличествующая данной нелепой ситуации фраза, смесь иронии, сквернословия и приветствия, когда темная фигура нависла над краем ямы. Из горла Оливея послышался сдавленный крик, какой-то хрип и бульканье. Он замахал перед лицом ладонями, силясь стереть ясно видимый в звездном свете на фоне лилового неба силуэт. Силуэт этот никак не мог принадлежать человеку. Из-под капюшона виднелась удлиненная голова рептилии, перед грудью свисали не руки, а жалкие подобия — тонкие и короткие лапы с когтями. Глаза горели болотными огнями, вперяясь в самое сердце барона, глядя в то же самое время мимо и сквозь него.

Оливей замер, не в, силах пошевелиться, а кошмарная тень колыхнулась и сгустком тьмы поплыла вниз по склону без единого звука. Не в силах сносить жадный взгляд бестии, Оливей опустил глаза, отрешенно наблюдая, как из-под плаща твари мелькают самые обычные, тысячу раз виденные щегольские кавалерийские сапожки оруженосца, меся чавкающую глину. Внезапно стало светлее — краешек луны показался из темных туч, и тускло, словно погруженные в болото, сверкнул доспех на груди твари. Холодной, словно камень, щеки немедийца коснулся раздвоенный язык, но человек ничего не почувствовал. Волосы на седых висках колыхнулись от зловонного дыхания, но все чувства Оливея словно были выпиты из него. Только сердце стучало громко, отдаваясь в виски, а барон с ужасом чувствовал, как вся жизненная сила начинает изливаться из него, втягиваясь в огненные воронки глаз страшилища.

Все вокруг казалось погруженным в некий омут. Умерли звуки леса, звон ночных насекомых, журчание воды, слабый шум, доносившийся со стороны лагеря. Осталось только слабое змеиное шипение и стук сердца старого вояки. Барон не мог пошевелить головой, как и всем телом. Поэтому он не увидел, а каким-то предсмертным чутьем представил, как чешуйчатая лапа тянется к шее, зеленоватый коготь отгибает стальную пластину у горла и впивается в одеревенелое тело. Опущенные книзу глаза немедийца отрешенно наблюдали, как льется в лужу под ногами его кровь. Алые капли, не долетая до грязи, распадались в воздухе на блеклые брызги. А тварь, стоявшая рядом, перестала шипеть и заурчала, забулькала. Все в бароне кричало, билось, тело пронзала дрожь, но дрожь эта не могла перейти в движение руки к клинку. Он был здесь, и в то же время его уже не было. В чудовищной болотной мгле, которую распространяла вокруг себя эта тварь, существовала только она и ей подобные. А еще — чужая кровь, и древняя, мучительная жажда этой крови. Даже звук и цвет вытеснялись, уступая место шевелящимся сгусткам слабо мерцающей тьмы, клочьями плывущей вокруг.

Клубящийся мрак поглотил яму, где замерли друг подле друга тварь и ее жертва. Сквозь гул, стоявший в ушах, барон разобрал короткий свист и звук негромкого удара. В следующее мгновение его рука, дрожавшая долгое время в страшном напряжении, устремилась к кинжалу и нанесла удар раньше, чем Оливей успел осознать происшедшую с ним перемену или поднять глаза на своего мучителя.

Змееподобное чудище корчилось с короткой стрелой в горле. Немедийский кинжал с нечеловеческой силой прорвал кольчугу и буквально вспорол тело твари. Рука Оливея онемела от удара, но он стоял, расширенными от ужаса глазами глядя, как извивается демон. По его змеиной голове, мерзким лапам и изуродованном туловищу шли волны предсмертных конвульсий, сменявшиеся зеленовато-синей призрачной рябью. Светящиеся глаза потухли, а вместе с ними исчезла и сила, сковывающая немедийца. Барон с проклятием отшатнулся, упал в грязь, видя, как помутнел и исчез жуткий облик змея, уступая место искаженному мукой бледному лику оруженосца.

— Хвала Асуре, его больше нет в нашем мире. К сожалению, то же верно и для этого злосчастного юного воителя.

Голос, старческий, несколько насмешливый, раздался прямо над головой Оливея. Ему ответил второй, более густой и сильный, но принадлежавший, без сомнения, человеку тоже преклонного возраста: — По крайней мере, уважаемый, вы убедились в правоте моих слов и силе моего искусства. Отбросили вы теперь черные подозрения относительно моего тайного коварства, которые на протяжении всего нашего путешествия распространялись от вас по округе, словно волны от камня…

— Разрази меня гром, кто вы такие? — взревел барон, наконец, обретая дар речи.

Он принял на дне грязной ямы более или менее подобающую его сану позу и грозно поглядывал на странных собеседников. Два мирно беседовавших старика только сейчас удостоили его взглядом и словом. Один из них — тот самый стигиец, что оказался втянутым в пограничные дела двух хайборийских королевств и древних сил Первозданной Тьмы против своей воли, протянул Оливею свою белую руку, помогая выбраться из ямы, со словами:

— Мы не более чем два выживших из ума старика, служители скромных божеств, которые едва не опоздали со своим вмешательством в здешние запутанные дела.

— Стигиец? Помилуй, Митра, я скорее принял бы смерть от этого зверя, чем по доброй воле принял помощь от чернокнижника!

— По меньшей мере, барон, это невежливо. Кроме того, существо, что овладело телом сего юноши, — совсем даже не «зверь», как вы изволили выразиться, а нечто большее и худшее, чем все чернокнижники нашего умирающего, дряхлого мира. Воистину, Разрушение и Последние Времена наступают, если Темная Раса вновь разгуливает по поверхности земли. Мне, недостойному служителю Асуры, доподлинно известно, что этот змей не позволил бы вам «принять смерть» — ни сейчас, в этой яме, ни когда бы то ни было. Вы стали бы вечным вместилищем этих сгустков предвечной злобы, лишенной тел в незапамятные времена королем Валузии Куллом…

— Видимо, я пьян или у меня жар. Стигиец и жрец забытого культа рука об руку спасают меня от собственного оруженосца, ставшего, Нергал знает чем, да еще потчуют бредовыми россказнями.

— Барон Оливер! — торжественно обратился к немедийцу лысый стигиец, несколько наигранно взметнув руками, от чего плащ его черными крылами взмыл за спиной, придав чернокнижнику вид жутковатой темной птицы. — Я не прошу от вас благодарности или почтительных слов в адрес моего Истинного Хозяина, Мирового Змея, во имя которого я совершаю все деяния, а не ради спорных достоинств какой-то там «жалости» или «человеколюбия». Но как спаситель вашей жизни и, более того, всего вашего бессмертного существа, о котором все варвары имеют весьма превратные представления, просил бы вас не именовать при мне бледную тень Сета, которую иные недоумки и недоучки…