Дракон и сокровище - Вирджиния Хенли

— Ревности? — возмущенно переспросила она. — Граф Лестер, у меня и в мыслях не было относиться всерьез к нашему с вами небольшому приключению, а потому в моей душе нет места для ревности к вам. Я лишь позволила себе упрекнуть вас в некоторой непоследовательности. Сознаюсь, я вела себя недопустимо вольно и теперь горько раскаиваюсь в этом. Я согрешила, нарушив данные мной обеты, но подобное не должно повторяться впредь! Не ищите больше встреч со мной!

— Значит, мне остается лишь сказать вам последнее «прости», — со вздохом проговорил он, в то время как душа его ликовала. Пусть эта маленькая очаровательная лицемерка получит заслуженный ею урок! — Примите вот это на память о моей любви. — Он вложил в ее ладонь изящный золотой браслет и в три прыжка оказался у стены. Элинор полными слез глазами смотрела на его залитую лунным светом мускулистую фигуру. Вот он вспрыгнул на ограду и исчез из виду. Она поднесла браслет к глазам и густо покраснела. На внутренней его стороне была выгравирована дата их первой любовной встречи.

32

Графиня Пембрук вместе со слугами перебралась на жительство в Одигем. Близилось Рождество, и она была занята не только бесчисленными хозяйственными заботами, но и деятельной подготовкой к празднику. Однако ночами, лежа без сна, она тосковала о Симоне, и подушка ее к утру часто становилась мокрой от слез.

Элинор лишь теперь осознала, что де Монтфорт был и остался ее единственной настоящей любовью, тогда как в боготворимом ею Уильяме она видела скорее отца, чем мужа и возлюбленного. Но, несмотря на снедавшую ее грусть, она была уверена, что, отказавшись от связи с ним, поступила правильно. Ведь обеты, произнесенные ею над телом покойного Маршала, следовало выполнять, оставаясь верной им всю жизнь, тогда как тайной страсти, связывавшей ее с Симоном, суждено было стать лишь отрадным и вместе с тем горестным воспоминанием для них обоих.

Временами ее одолевала досада. С какой безмятежной легкостью покорился он ее желанию прекратить их встречи! А ведь он сумел бы настоять на их продолжении, если бы сам хотел этого. «Что ж, видно, такова цена его клятв и уверений!» — думала она, погружаясь в тяжелую дремоту.

— Смотри-ка, Бетти, — обратилась она как-то раз к своей камеристке, выбирая наряд для верховой езды, — все эти платья сели от стирки! Ни одно из них не сходится у меня на талии! О чем только думают наши прачки?

— Они нисколько не виноваты в том, что вы располнели от спокойной жизни, миледи! — улыбнулась Бетти.

— Глупости! Я нисколько не прибавила в весе! — возразила Элинор, оглядывая себя в зеркале. — Помоги-ка мне лучше застегнуть крючки на спине!

— К празднику ваше новое платье из ярко-алого шелка будет готово. Уж оно-то не окажется вам не впору! — заверила ее Бетти.

— Надеюсь, нынешнее Рождество не совпадет у меня с тяжелыми женскими днями, — пробормотала Элинор, по-прежнему глядя на свое отражение в огромном зеркале. — Ведь в любой праздник, когда хочется танцевать и веселиться, они тут как тут… — Внезапно она осеклась и растерянно оглянулась на Бетти. Ужасная догадка молнией мелькнула в ее мозгу. Она принялась лихорадочно вспоминать, когда в последний раз у нее были месячные. В сентябре! Боже, как же она раньше не подумала об этом?! В памяти ее возникла дата, выгравированная на золотом браслете, который подарил ей Симон, и подозрения ее переросли в уверенность. Она была на четвертом месяце беременности! Она, сестра короля Англии, меньше чем через полгода осуждена произвести на свет ублюдка!

— Оставь меня, Бетти! — прошептала Элинор, нетвердыми шагами подходя к постели.

— Вам нехорошо, миледи? Не подать ли вам горячего чаю? Или вина? Вы так бледны! На вас просто лица нет!

— Ничего не нужно, Бетти. У меня закружилась голова. Сейчас это пройдет. Иди же, оставь меня одну!

Бетти ушла. Элинор легла на спину, бессмысленно глядя в потолок и проклиная тот день и час, когда она решила уступить домогательствам де Монтфорта. Из-за него она попала в ловушку, из которой не было выхода.

Всю следующую неделю Элинор пыталась вызвать у себя выкидыш. Она по целым дням носилась на самых свирепых жеребцах из конюшни Одигема и не раз вылетала из седла, таскала тяжести, спрыгивала с высоких холмов, но все было тщетно. Ее здоровый организм сопротивлялся этим попыткам, и ребенок Симона оставался цел и невредим в ее чреве.

Она с трудом заставила себя принять участие в праздновании Рождества, к которому прежде так тщательно готовилась, и до самого Нового года не выходила из состояния вялой апатии. Когда же церковные колокола возвестили наступление одна тысяча двести тридцать девятого года, во дворе замка послышался цокот копыт, и через несколько минут управляющий доложил ей о прибытии графа Лестера.

— Симон, я жду ребенка! — без обиняков заявила она ему, едва лишь они остались одни в ее комнате.

— И что же?

— Я — принцесса крови и не могу произвести на свет бастарда! Неужели ты этого не понимаешь?!

— И что же?

— Симон, ты должен жениться на мне, вот что! — И она раздраженно топнула ногой.

Он смеясь подхватил ее на руки и закружил по комнате:

— Наконец-то я дождался от тебя этих слов!

— Но ведь нам не позволят вступить в брак! — упавшим голосом прошептала она. — Что же мне делать?!

— На свете нет ничего невозможного, любовь моя!

— Ах, Сим, если бы не мое королевское происхождение! Ведь я не могу выйти замуж без одобрения Совета и согласия Генриха. Мы с тобой не получим ни того, ни другого. К тому же я не смогу добиться церковного разрешения на брак — этому препятствуют мои обеты!

— Узнав, что ты ждешь ребенка, они все посмотрят на это несколько иначе!

Она взглянула на него расширившимися от ужаса глазами и прошипела:

— Де Монтфорт, не смей даже думать о том, чтобы посвятить кого-либо в мою постыдную тайну. Слышишь?!

— Это наша с тобой общая тайна! И я не меньше тебя желаю, чтобы наш ребенок появился на свет в браке, а не вне его!

— Так что же ты намерен делать?

— Для начала рассказать о случившемся королю и просить его о снисхождении к нашей с тобой слабости.

— Нет! Не делай этого, Симон!

— Элинор! Прекрати вопить, как одержимая! Ты ведь знаешь, что я не могу жениться на тебе без согласия его величества. Более того, узнай он о нашей связи, он может посадить меня в заключение и даже казнить!

— Что ты, Симон! Разве Генрих осмелится поступить так с Богом войны?

— Твой брат способен на многое, Элинор. Вспомни, как он распорядился твоими землями!

— Он назначил мне взамен них пенсию в четыреста крон!

— Боже милосердный! Четыреста крон! Да ведь тебя ограбили!