Поэтка. Книга о памяти. Наталья Горбаневская - Людмила Улицкая

Президент Республики Польша Бронислав Коморовский наградил посмертно Наталью Горбаневскую Командорским Крестом ордена Возрождения Польши за выдающиеся заслуги в деятельности по преодолению исторических стереотипов между польским и российским народами, за достижения в области популяризации польской культуры, за поддержку демократических изменений в Польше.

Орден вручил родным Натальи Горбаневской посол Польши в Париже Томаш Орловский. Свою речь он окончил молитвой «Отче наш» по-русски. Это награждение произошло в день Наташиных похорон, на кладбище Пер-Лашез в Париже.

Наталья Горбаневская

Happy end

– Наташа, поверь, я искренне желаю тебе долгих и благоденственных лет жизни, но традиционный последний вопрос моих бесед-интервью – о надписи, которую ты, как бы из блаженных далей вневременья, могла бы представить на своей могиле.

– Да всего лишь имя-фамилию и годы жизни.

Но вот тебе, если хочешь, прямо сегодняшний (8 августа 2013 года) стишок:

Happy end

Но смерть не смерд, а рыцарь,явившийся ко мнене по помойкам рытьсяна боевом коне,

не по углам ютиться,а стать лицом к лицу,и выпорхну, как птица,к счастливому концу.

Но отнюдь не для надгробья. Может быть, для прочтения над могилой?[69]

А. В.

Видно, порадо того добираться предела,где воск на флейтеи ноты в конверте.На флиппера,в которые я сыграть не успела,слезы пролейтепо моей смерти.

Но, расстеляту же скатерку, садитесь за ужин– я все прощаю,всем завещаюзвон хрусталярасколовшихся льдинок на луже,стол со свечами,выклик «С вещами»,

краешек кромкипруда в Тимирязевском парке,крохотку небанад озером Нево,гипса обломкиот Дионисьевской арки,корочку хлеба,щепотку гнева,

каплю росына трилистнике четверолистом,каплю веселья,каплю везенья,пенье осынад сосною на севере мглистом…И до свиданья,до воскресенья.

«Поменьше государства»

Вот уже несколько месяцев я прощаюсь с подругой. Я перечитала ее стихи, которые хорошо знала, статьи, которых не знала. Я собрала воспоминания о ней ее близких и друзей, ее коллег. Я всегда, с первого дня знакомства до последней встречи – это был ее последний вечер в Москве, в клубе «Китайский летчик Джао Да» – знала, что мне был послан для дружбы человек редкостный, который, как перегородочка во флиппере, поменял направление моей жизни. Благодаря ей – и еще нескольким ушедшим друзьям – я открыла великую и незатейливую тайну, которая лежит на поверхности, но касается самой глубины нашего существования – мы все нити единой всепроникающей ткани. Ткань эта прорастает из самой древности, она охватывает наше прошлое, доисторическое и историческое, включает в себя всё знание о мире, в котором мы барахтаемся, все чувства, которые мы переживаем, всяческую любовь – к детям, к картинам, к музыке, к слову, к мужчинам и женщинам, и жизнь так восхитительно богата и интересна своим нескончаемым изобилием. И есть люди, в присутствии которых усиливается этот вкус жизни. У них дар радоваться, которым они умеют делиться с другими. Пожалуй, что у Наташки это было даже потребностью – разделить радость. И вообще – разделить. Она была исключительно «социальным» человеком. С обостренным чувством справедливости. И социальной – тоже. Здесь мы с ней не совпадали. Я в справедливость никогда не верила, а она ее жаждала. Она страдала, когда видела несправедливость, и от государства она тоже ждала справедливости. А я и в небесную бухгалтерию не очень верю… Но это ее чувство справедливости, рациональной справедливости, не мешало ей быть прекрасным поэтом. И гражданином. От этого словосочетания, которым Некрасов как будто проклял отечественную словесность, – «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» – я всегда отворачиваюсь. Я, как школьница, терпеть не могу, когда мне говорят, что я что-то кому-то обязана. Всё, что я делаю, я делаю исходя из внутренней потребности. Но у Наташи это как-то получилось естественно, – быть гражданином, – не по обязательству, возложенному на плечи будущих поэтов русским классиком. Она легко была поэтом – за всю жизнь не слышала от нее ни разу жалобы на тяготы поэтической участи, на бедность или недостаток успеха, а только – «Проклятье! Счастье! Пишутся!». И так же легко и естественно ей было быть гражданином своей страны. Она вспоминала, как она ехала в троллейбусе на Красную площадь, чтобы принять, в общем-то, мученичество, и как была счастлива, как хотелось ей поделиться со всеми радостью и всех пригласить с собой… А я стояла в некотором отдалении (не конкретно в то время, когда она была на площади, в то время я была как раз в Ужгороде, на границе с Чехословакией, сидела на горке и смотрела, как самолеты тучей летели в Чехословакию, и предполагала, что начинается третья мировая. А через пятнадцать минут самолеты развернулись, и она не началась)… Так вот, я стояла в некотором отдалении и с ужасом наблюдала все перипетии Наташиной биографии, и сердце мое разрывалось от страха за нее, от невозможности принять ее выбор, и от стыда всё-таки – что я не могла, да и совершенно не хотела бы сидеть рядом с ней на Лобном месте. Потому что она была не просто гражданка своей страны, а великая гражданка.

Я рассказала про Наташу очень многое из того, что я о ней знала. Не всё. То, что сочла нужным. Но еще мне кажется, что рассказ о Наташе будет неполным, если я не приведу ее размышления о природе государства. Это никакая не высокая теория, не хитрая философия, не политология, а размышления публициста и человека здравого смысла, которым она была, невзирая на поэтическую природу ее дарования.

Наталья Горбаневская