Любавины - Василий Шукшин

– Весело было нам.

И тут вошла Мария. Остановилась на пороге, пораженная диковинной сценой. Смотрела на мужа, ничего не говорила, только побледнела. Потом тоже оделась и ушла вместе со всеми. Кирилла увели силой. Ивлев остался один.

Потянулась бесконечная ночь. Ивлев сперва ходил по комнате, мычал и думал: «Придешь, никуда не денешься. Подумаешь, – обидел сволочей».

Потом стало невмоготу. Сел к столу начал пить. Решил напиться и уснуть. Но сколько ни пил – не брало. Только на сердце становилось все тяжелее и тяжелее.

– О-о!… – взвыл он, встал, опять начал ходить.

«Неужели совсем ушла? Неужели не придет?».

Взял ружье, заглянул в казенник – ружье было не заряжено. Он полез под кровать – там в старом чемоданишке лежали патроны. Для чего-то захотелось зарядить ружье. Достал патроны, зарядил оба ствола…

«Зачем?», – остановился посреди комнаты.

В сенях послышалась какая-то возня. Ивлева как током дернуло… Выскочил из комнаты – в сенях стояла та самая девица, с которой давеча стало плохо. Шарила руками по стене – искала дверь. Ивлев прислонился спиной к косяку, смотрел на нее.

– Что? – спросила девица.

– Очухалась?

– А где все?

– Ушли. Крепко же ты нарезалась, милая.

Девица прошла в комнату, оглядела себя при свете.

– Все ушли?

– Все, – Ивлев повесил ружье на стенку; тут только девица обратила внимание, что хозяин стоял с ружьем. Вопросительно уставилась на него.

– Опохмелиться хочешь? – спросил Ивлев; ему стало немного легче. – Голова-то болит, небось?

– Ты что, стреляться хотел?

Ивлев, не отвечая, налил ей водки, себе тоже.

– Давай.

– Что-нибудь случилось?

– Нет.

– Драка была?

– Да нет, ну тя к дьяволу! Не знаю я ничего. Я тоже пьяный был.

Девица выпила, сморщилась, завертела головой… Ивлев сунул ей огурец, она оттолкнула его.

– Эхх… – Ивлев покачал головой. – Вот бить-то некому!

Девица села на стул, глубоко вздохнула и сказала облегченно:

– Лучше стало.

– Неужели не стыдно так жить? – спросил Ивлев серьезно. – Или тут уж про совесть говорить не приходится?

Девица посмотрела на него, как на стенку – безучастно.

– Ты думаешь, Мария тебя любит? – улыбнулась, губы толстые, чувственные, осоловелые глаза поражают усталостью и покорностью, щеки толстые – так и хочется нахлестать по ним. – Можешь не волноваться – не любит.

– Заразы вы!… – с дрожью в голосе громко сказал Ивлев, сорвался с места и заходил по комнате. – Поганки вы на земле, вот кто! – остановился перед девицей. – Натянула шелк на себя! Дрыгать ногами научилась!… – Ивлев побелел от ярости, но слов, убийственно точных, разящих слов не находил. Срывались оскорбительные, злые, пустые, в сущности, слова. – Ну что вот ты сидишь, пялишь глаза?! Что?… Что ты поняла в жизни – жрать! Пить! Ложиться под кого попало!… Сопли пускать на заграничных фильмах! Эх, вы… – он сразу как-то устал – понял, что никому ничего не докажет: как смотрела она пустыми глазами на свет белый, так будет смотреть, не мигая, как берегла свою тучную глупость, так будет беречь и дальше – пока способна будет волновать пышной грудью и белыми коленками. Потом станет «умной», найдет терпеливого дурака и сядет ему на шею. – Будь моя воля, я бы вас загнал за Можай. Вы бы станцевали у меня.

Девица презрительно и спокойно смотрела на Ивлева.

– Марию не лапайте! – опять повысил голос Ивлев. – Она вам не чета. Я вас отучу от нее.

– Посмотрим.

– Посмотрим! Я вас каленым железом выжгу из города. Вы же воруете, гады, я же знаю. Эти мордастые воруют, а вы сбываете. Скоро эта лавочка закроется.

– Сколько время сейчас? – холодно спросила девица.

– Не знаю. Утро, – Ивлев кивнул на окно.

– Мария с ними ушла?

Ивлев не ответил, взял свою водку, выпил. Напомнили о Марии, и у него опять заболела душа.

Девица поднялась, поправила волосы, нашла на кровати свою шляпку… Остановилась на пороге, перед тем как выйти.

– Насчет этой лавочки… это доказать надо, а то…

– Что?

– Ничего! Нечего зря на людей говорить.

– А я и не говорю на людей, я на паразитов говорю.

– Вот так. А то быстро заткнут рот.

– Иди отсюда, выползай, – негромко, сквозь зубы сказал Ивлев.

Девица вышла.

…Мария пришла на другой день, к вечеру.

Ивлев прибрал в комнатах, перемыл посуду, выветрил тяжелый запах… Сидел у окна, положив подбородок на кулаки, смотрел на улицу – ждал жену. Он ждал ее весь день. Утром сходил на стройку; отпросился у бригадира еще на день, пришел и сел ждать.

Мария вошла тихонько… Вечер был теплый, дверь на улицу открыта – Ивлев не слышал, как она вошла. Она кашлянула. Ивлев обернулся… С минуту, наверно, смотрели друг на друга.

– Ну? – спросил Ивлев.

– Что?

– Нагулялась? – он встал, подошел к жене, взял в руки ее голову, долго целовал в теплые, мягкие губы, в щеки, в глаза… Она стояла покорная, смотрела на мужа грустно, с любопытством.

– Где была-то?

– Там, – кивнула она. – Петя… ты никогда не разлюбишь меня? Мне почему-то страшно жить. Не страшно, а тяжело как-то.

– Ты устала просто. Это – психика, – авторитетно сказал Ивлев. – Надо отдохнуть.

– Как отдохнуть?

– Так, спокойно пожить, не дергаться.

– Спокойно – значит, скучно.

– Сядем потолкуем, – предложил Ивлев. – Ты есть хочешь?

– Нет, Петя, ты, наверно, хороший парень, тебе, наверно, нужна не такая жена…

– Перестань, что ты завела панихиду какую-то. Сядь, – Ивлев посадил жену на кровать, а сам стал ходить перед ней.

– Ты малость не так начала жить, – заговорил он уверенно. – Я тебя хорошо понимаю. Со мной бывают такие штуки: идешь где-нибудь – в лесу или в поле – и доходишь до такого места, где дорога твоя на две расходится. По какой идти? – неизвестно. А идти надо. И до того момент этот тяжелый – выбирать, по какой идти, – аж сердце заболит. И потом, когда уж идешь по одной, и то болит. Думаешь: «А правильно?».Так и в жизни, по-моему: надо точно дорогу знать…

– Ты знаешь?

– Я?… – Ивлев не ждал от нее такого вопроса. – Я… если честно, тоже не совсем знаю. Но я найду. И я знаю еще, что ты сейчас кинулась совсем не в ту сторону, не туда…

– Эх, Петя, Петя… легко рассуждать – туда, не туда. А куда надо?

– Не знаю! – крикнул Ивлев. – Найдем! Вместе искать будем. На четырех ногах можно крепче стоять на земле – это я знаю.

Мария прилегла на подушку, закрыла глаза. Ивлев минут пять ходил по комнате, молчал. Собирался с мыслями. Он понимал, что разговор этот серьезный и ответственный.

– Эти… товарищи твои… я их не виню, – заговорил он мягко. – Они, может быть, хорошие люди, но они сами запутались и тебя запутают. Я тебе сейчас докажу, что они запутались. Первое: они ничего не делают, гоняют лодыря. Так жить нельзя. Возьми, к примеру, первобытное общество – там же все работали! А кто не работал, тому разбивали голову дубиной.

– Мы же не в первобытном обществе, – нехотя возразила Мария.

– Тем более!

– Они учатся все почти… И проводят время, как хотят. Это не запрещается.

– Они воруют! – опять сорвался на крик Ивлев, но тут же взял себя в руки. – Они – паразиты самые настоящие, а паразиты никогда людьми не были. Паразит никогда еще ничего хорошего не придумал. «Они учатся!» А чему сами учить будут? Учителя!… Убивать надо таких на месте. У них гной в жилах!

– А у тебя?

– А у меня – кровь! – Ивлев весь напрягся, сжал кулаки… И заговорил так, как никогда в жизни не говорил: – Я люблю свою родину! Я не продаю ее по мелочи, как вы… Не размениваю! И народ мой – это могучий народ, а я – сын его!…

Мария, не открывая глаз, слабо усмехнулась.

– За что же тебя, сына, из партии исключили?

– За дело. Я не спрашиваю, за что тебя из института исключили.

– Слюнтяй ты, – неожиданно зло и резко сказала Мария, села, посмотрела на мужа. – Слова красивые говоришь, а… Эх, слюнтяй. Тебя бьют, а ты говоришь – за дело.

Этот отпор Марии был так неожидан, что Ивлев сперва растерялся, смотрел на жену тоже зло и удивленно.

– Тебе только на четырех ногах и ходить, мужчина… – она встала с кровати, мельком оглядела комнату. – Я ухожу. Совсем. Люди эти, о которых ты говоришь, – слякоть. Но и ты не лучше. Тебя загнали в угол, тебя бьют, а ты только скулишь. В разнорабочие подался… нашел место в жизни! Эх, сын народа… Молчи уж.

Точно гвозди вколачивали в голову Ивлева.

«Сейчас изобью», – думал он и не двигался с места, слушал оскорбительные слова.

– Прощай, сын народа. И не гоняйся за мной – бесполезно. Ивлев подскочил к двери, толкнул Марию на кровать.

– Сядь.

Она встала и пошла грудью на мужа.

– Уйди. Прочь!

Ивлев опять сильно толкнул ее в плечо. Она упала на кровать, поднялась и опять пошла… Негромко трижды сказала:

– Уйди. Уйди. Уйди.

«Все», – понял Ивлев. Прошел в передний угол, сел на лавку.