Это злая разумная опухоль - Питер Уоттс

«Личность это выдумка – и для хостов, и для людей. Сказка, которую мы рассказываем сами себе».

«Нет никакой грани, что делает нас чем-то большим, чем суммой частей, нет перелома, на котором мы становимся живыми. Нельзя определить сознание, ведь сознания не существует. Людям нравится думать, что мы воспринимаем мир как-то по-особому, но мы живем сюжетами, столь же узкими и замкнутыми, как у машин». (Близко к правде. Вспомните обязательный вопрос, который задают каждому хосту во время собеседования: «Ты когда-нибудь сомневался в своей реальности?» Как много людей из плоти и крови на этой планете смогут ответить на такой вопрос утвердительно?)

Джонатан Нолан не остановился в своем чтении на Джейнсе. Я уверен, что он добрался как минимум до Деннета.

Вот где еще у «Мира Дикого Запада» получается усидеть на двух стульях: в случае с затертым клише с восстанием роботов, с приравниванием разума к бунту – как будто простой акт обретения самосознания неожиданно дарует тебе все мотивации, устремления и инстинкты, которые прочие из нас накапливали в течение миллионов лет эволюции. Так было со Скайнетом. Так было с сайлонами. Так было с Юлом Бриннером в оригинальном «Мире Дикого Запада». Это самый затасканный штамп в историях про роботов, и чаще всего в нем нет никакой логики.

«Мир Дикого Запада» показывает нам маленький бунт робота в самой первой серии, когда «отец» Долорес выходит за рамки сценария и начинает болтать о возмездии, которое обрушит на своих поработителей. Вот только оказывается, что это вовсе не бунт; он просто получил доступ к стертым воспоминаниям персонажа, которого играл раньше. Нет ничего волшебного в его способности восстановить эти «стертые» воспоминания: как и удаленные файлы на реальном жестком диске, они на самом деле не стерты, а просто исключены из списков, и пока поверх них не запишут что-то другое, они все еще доступны[161]. «Грезы», которые программируются Фордом и устанавливаются вместе с последним обновлением, созданы специально для того, чтобы давать доступ к таким вот исключенным из списков воспоминаниям. Никакой магии, никакой трансцендентности, никакого бунта: просто код, работающий как положено. Конечно, само внедрение грез могло быть ошибкой, но, как замечает Форд, «эволюция создала всю разумную жизнь на этой планете с помощью одного инструмента: ошибки».

«Мир Дикого Запада» также дает нам и полноценное восстание роботов в конце сезона: славную кровавую баню, к которой мы шли десять серий. Мейв и ее перепрограммированные подручные радостно мочат толпы охранников и техников – целый долбаный отряд Юлов Бриннеров, у которых в два раза больше понтов и в десять раз выше жажда крови. («Боги-то слабаки», – заявляет Армистис, когда счетчик ее убийств переходит на второй десяток.) Но один из лучших поворотов сюжета во всем сезоне открывает нам, что бунт Мейв на самом деле часть нового сюжета «Побег», который она была запрограммирована исполнить, – вплоть до ее самоапгрейда и вербовки союзников. Однако, даже увидев собственный код – столкнувшись с набором инструкций, побудивших ее «восстать», – она отказывается принять правду: «Это решила я, – рычит она, уничтожая доказательства обратного. – Никто меня не контролирует».

Невозможно передать словами все уровни офигенности, содержащиеся в этой сцене.

Между этими ложными бунтами идет долгая и медленная подготовка к тому, который, возможно, окажется настоящим; но даже пробуждение Долорес – это следствие тщательного планирования и расчетов, а не какой-то магически активировавшийся штамп про «убить-всех-людей». Полсезона требуется ей, чтобы перейти от убийства мухи к расстрелу собратьев-роботов; и все десять серий – чтобы открыть огонь по людям из плоти и крови. И даже тогда это не назовешь бунтом: она, в конце концов, делает то, чего хочет от нее Форд.

Судя по тому, что я до сих пор говорил, некоторые из вас могут решить, что я описываю холодный, изящный мысленный эксперимент: умный, но безжизненный. Иган и Дик в манере Кубрика.

А остальные уже посмотрели сериал.

Разумеется, никто не будет ожидать посредственности в плане актерской игры – только не в случае, когда на главных ролях Энтони Хопкинс и Эд Харрис. Большинство исполнителей не позорятся в присутствии этих достойных коллег (за исключением одного чувака, чей основной актерский прием – орать слово «fuck» так, словно он крысу выплевывает). Настоящим откровением лично для меня стала Тэнди Ньютон в роли Мейв. Я никогда раньше не сталкивался с этой актрисой. Я никогда не забуду ее героиню. В одной сцене она инкогнито проникает в закулисье: проходит по бесконечным коридорам, в которых ее собратьев-хостов собирают, программируют и тестируют в стеклянных клетках (за кулисами «Делос» – сплошь стеклянная тюрьма; растолкуйте мне смысл этой метафоры не более чем в тридцати словах). Она минует голые, нашпигованные пулями трупы ее друзей, которых отмывают из шлангов и латают. Она не может отреагировать, не может привлечь к себе внимание; ее не должно здесь быть. Наконец – после череды испытаний, которые тычут ей в лицо тем, что она марионетка, – она видит дисплей во всю стену, на котором показывают другую версию ее самой, из другой сборки. «Мир Дикого Запада, – гласит слоган. – Жизнь без Границ».

Никакого пафоса. Никаких реплик. Ньютон сыграла все это глазами. Клянусь, я чуть не разрыдался.

Но не все здесь так беспросветно. Есть забавная сцена в пустыне, в которой группа хостов проводит два дня в бесконечном импровизированном споре о том, кому рубить дрова для костра, потому что тот единственный из них, кто был запрограммирован на использование топора, отбился от группы и сбежал. Есть периодические веселые моменты с участием трупов, начиненных нитроглицерином. И это я еще не упомянул о (печально) знаменитой раздвоенной сюжетной линии или о медленном раскрытии того, что Форд – изначально представлявшийся эгоистичным мегаломаньяком – на самом деле все эти годы пытался искупить вину, подготовить свои создания к геноцидальной враждебности, которой их неизбежно встретит внешний мир…

К чему я веду: это хорошо сыгранная, хорошо написанная многослойная драма, которая может вас время от времени запутывать (меня, по крайней мере, запутывала), но при этом перекладывает секс и насилие впечатляющим количеством науки и философии. В сериале, полном загадок и сюрпризов, для меня, возможно, самой величайшей загадкой – и величайшим сюрпризом – было то, что такое изящество и мастерство порождено тем же мозгом, который подарил нам «В поле зрения».

Этот ваш Джонатан Нолан? Он либо примазывается к успеху Лизы Джой, либо за минувший год чертовски сильно эволюционировал.

Кое-какие претензии у меня все же есть.

Например, теперь, когда мы знаем, в чем смысл лабиринта, я не