Разные дни войны (Дневник писателя) - Константин Симонов

Насчет Одессы слухи были туманные. Говорили, что там положение серьезное, но подробностей объяснять нам не стали. Тральщик был только что превращен в судно Военно-Морского флота, и на нем еще была целиком гражданская команда, в том числе произведенный в младшие лейтенанты флота капитан - симпатичный парень, в свое время ходивший на наших торговых судах в Испанию и державший себя теперь, получив военное звание, довольно сурово. На судне еще оставались гражданские порядки, но оно считалось уже военным.

Когда Демьянов уехал, нам сказали, что тральщик снимется через полчаса, потом - через час, потом - через два часа. Так тянулось до вечера.

Услышав о тревожном положении в Одессе, мы беспокоились: уж не из-за того ли задерживают нас и не пускают никаких других судов в Одессу, что решается вопрос о ее судьбе? Не знаю, как это было в действительности, но простояли мы до утра следующего дня сначала у одной стенки, потом у другой, где нас заливали пресной водой. Капитан сказал, что вода есть на полный поход до Одессы, но нужно залить воду на обратный путь. Кто-то ответил ему, что на обратный путь можно было бы и там залиться. Он ничего не сказал, промолчал.

Этот разговор мне стал понятен только потом, в Одессе. Беляевку, из которой шел к Одессе водопровод, заняли румыны и немцы, и в городе не было воды. Ее выдавали по карточкам, и за нею выстраивались длинные очереди...

В дневнике сказано, что нас беспокоили слухи о тревожном положении в Одессе.

Тревога эта, как я вижу сейчас из документов, имела основания.

В "Отчете Черноморского флота по обороне Одессы" говорится, что в предшествующие дни "в настроениях и действиях армейского командования проглядывала тенденция эвакуации Одессы... Несмотря на приказ Буденного Одессу не сдавать ни при каких условиях, командование частично начало эвакуацию войск и вооружения".

В мемуарах вице-адмирала И. Азарова "Осажденная Одесса" говорится, что еще 17 августа "Военный совет Приморской армии спланировал эвакуацию 2563 военнослужащих. В ответ на сообщение об этом командование Черноморского флота запретило вывозить из Одессы военнослужащих и гражданских лиц, способных носить оружие".

Вряд ли есть нужда спорить сейчас о том, кто в те дни в Одессе проявил больше, а кто меньше мужества. Как показали последующие события, незаурядную стойкость при обороне Одессы проявили все - и Приморская армия, и моряки. И причина тех столкновений, о которых упоминает Азаров, как мне думается, не столько в недостатке у кого-то мужества, сколько в том, что, уже оказавшись в те дни совершенно оторванным от Южного фронта и еще не войдя в подчинение Черноморскому флоту, командование Приморской армии имело достаточно серьезные причины беспокоиться за судьбу вверенных ему войск. Если бы Приморская армия еще на несколько дней раньше была оперативно подчинена флоту и почувствовала у себя за спиной всю его мощь, то, наверно, никакой "тенденции эвакуации" вообще не возникло бы.

Нескольким дням неопределенности был положен конец 19 августа приказом Ставки о создании Одесского оборонительного района с подчинением его флоту. Приказ был получен в разгар нового ожесточенного наступления немцев и румын на Одессу. Когда мы сидели на борту тральщика, это наступление продолжалось и его все еще не удавалось остановить. Соотношение сил под Одессой было примерно четыре к одному в пользу румын и немцев. Буквально все документы тех дней свидетельствуют об остроте положения.

В боевом донесении штаба Одесского оборонительного района за 20 августа (день нашего приезда в Севастополь) сказано: "Войска Одесского оборонительного района 18 и 19.VIII.41 г. вели особенно напряженные бои с значительно превосходящими силами противника... Введя в бой до шести пехотных, одной кавалерийской дивизии, одной бронебригады, противник к исходу 19.VIII.41, прорвав фронт... продолжает развивать наступление... Наши части... понося в боях значительные потери... (свыше 2000 раненых), задерживаясь на промежуточных рубежах, отходят".

В этот же день командиры оборонявших Одессу дивизий получили приказ - к утру 21 августа "расформировать все дивизионные тыловые части, весь личный состав обратить на доукомплектование боевых частей".

В тот же день, 20 августа, командиром 25-й стрелковой Чапаевской дивизии, находившейся на направлении главного удара противника, был назначен генерал-майор Иван Ефимович Петров. Прежние командир и комиссар дивизии были сняты, а Петрову было приказано восстановить положение, объединив под своим командованием 25-ю стрелковую и 1-ю кавалерийскую дивизии, которой он командовал до этого. Во всех донесениях за этот день говорится о тяжелых потерях. 287-й полк 25-й стрелковой дивизии зацепился 20 августа за тот самый рубеж у хутора Красный Переселенец, где мы потом его и застали, но это дорого ему стоило - к вечеру в ротах осталось по 15 - 20 человек.

Немцы стремились к захвату Одессы уже давно. В служебном дневнике Гальдера за 18 июля, то есть больше чем за месяц до событий, о которых идет речь в дневнике, записано: "Согласно указанию фюрера теперь следует овладеть Одессой. Для выполнения задачи можно использовать только корпус Ганзена в составе двух германских и большого количества румынских дивизий".

В листовке румын, подписанной "командиром военного участка города Одессы" корпусным генералом А. Соном и разбросанной самолетами еще 13 августа, перед началом наступления на Одессу, говорилось: "Всем бойцам. Многочисленная румынская армия окружила город Одессу. Для того чтобы избавиться от жидов и коммунистов, еще до начала штурма советую вам сдаться в плен".

Штурм, о котором шла речь в листовке, имел своей наивысшей точкой 20 21 августа. 22-го, когда мы ушли на тральщике в Одессу, и в следующие дни, когда мы были там, штурм еще продолжался, но, несмотря на ожесточенные бои, положение начинало стабилизироваться. Самая критическая точка развития событий осталась уже позади.

* * *

...Ночью по небу шарили прожекторы. Мы устроились спать на плоской крыше рубки радиста. Когда прожекторы погасли и небо стало совсем черным, почувствовался юг и снова - в который раз - показалось, что нет никакой войны.

Утром к тральщику подошел большой баркас с работниками одесской милиции. Насколько я понял, это была та часть работников, которая после окружения Одессы самовольно эвакуировалась оттуда и теперь возвращалась. Их было человек тридцать, и я никогда еще не видел людей, до такой степени обвешанных оружием. Разве что некоторых фотокорреспондентов. У них были ППШ, полуавтоматы, карабины, по одному или по два револьвера, гранаты РГД, гранаты-"лимонки". Кроме всего этого, имелось еще и несколько ручных пулеметов. Как и всякие излишне вооруженные люди, они своим видом вызывали улыбку. Они привезли с собой на тральщик двух девушек, которые тоже возвращались в Одессу. Капитан походил вокруг них с недовольным видом, потом долго говорил о чем-то с комиссаром тральщика и, вызвав к себе радиста, кудрявого разговорчивого паренька, который вчера оказал нам гостеприимство на крыше своей рубки, отдал ему какое-то приказание.