Дикие лебеди - Юн Чжан

Отец Цяня служил в Тибете. Большинство расквартированных там офицеров оставляли семьи в Чэнду, ближайшем китайском городе, потому что Тибет считался диким и не приспособленным для жизни. Раньше мне нравилась ленивая манера Цяня, я принимала ее за мягкость. Я пролепетала, стараясь одолеть дрожь в голосе: «Разве Председатель Мао не учит нас приемам «словесной борьбы» (вэнь доу) взамен «воинской» (у доу)? Может быть, не стоит…»

Мой нерешительный протест поддержали несколько голосов. Однако Цянь поглядел на нас искоса и со значением произнес: «Проведите черту между собой и классовым врагом! Председатель Мао учит: «Жалость к врагу — жестокость к народу!» Если боитесь крови, вам не место среди хунвэйбинов!» Его лицо исказилось от фанатичной злобы. Мы замолчали. Хотя поведение его не могло вызвать ничего кроме отвращения, мы не спорили. Нас приучили быть безжалостными к классовым врагам, в противном случае мы сами оказались бы в их числе. Я развернулась и быстро ушла на задний двор. Там было полно хунвэйбинов с лопатами. Из дома вновь раздались щелканье ремня и вопли, от которых волосы становились дыбом. Другим, видимо, тоже сделалось не по себе от криков; многие перестали копать: «Здесь ничего нет. Пошли! Пошли!» Проходя мимо комнаты, я увидела Цяня, в расслабленной позе стоящего над жертвой. Снаружи у двери заметила доносчицу с заискивающим взглядом. Теперь она смотрела еще подобострастнее и испуганнее. Ее рот был открыт. По ее лицу я вдруг поняла, что никакого портрета Чан Кайши не было и в помине. Она оклеветала бедную женщину. Хунвэйбинов использовали для сведения личных счетов. Кипя гневом и презрением, я взобралась обратно на грузовик.

18. «Совершенно потрясающая новость»: Паломничество в Пекин (октябрь — декабрь 1966)

Я нашла предлог, чтобы освободиться из школы, и следующим утром вернулась домой. В квартире никого не было. Отец находился под арестом. Мама, бабушка и Сяофан уехали в Пекин. Сестра и братья жили отдельно. Цзиньмин сразу же возненавидел «культурную революцию». Он учился в моей школе в первом классе и мечтал стать ученым, но «культурная революция» объявила это «буржуазным занятием». Еще до ее начала он с другими любителями тайн и приключений из своего класса основал «Железное братство». Цзиньмин, рослый отличник, был братом номер один. Каждую неделю он, пользуясь своими химическими познаниями, показывал классу фокусы; открыто прогуливал уроки, если они его не интересовали или были слишком простыми; вел себя с товарищами честно и благородно.

Когда 16 августа в школе учредили хунвэйбинскую организацию, «братство» Цзиньмина включили в ее состав. Им поручили печатать листовки и расклеивать их на улице. Листовки, которые сочиняли хунвэйбины постарше, лет пятнадцати, назывались: «Учредительная декларация Первой бригады Первой армейской дивизии красных охранников школы номер четыре» (все хунвэйбинские организации имели пышные названия); «Торжественное заявление» (ученик заявлял, что меняет имя на «Хуан Защитник Председателя Мао»); «Совершенно потрясающая новость» (член Группы по делам культурной революции принял каких — то хунвэйбинов); «Последние верховные указания» (стали известны очередные несколько слов Мао).

Скоро Цзиньмину до смерти надоела эта чепуха. Он начал манкировать миссиями и увлекся ровесницей, тринадцатилетней девочкой. Она казалась ему идеальной возлюбленной — красивой, нежной, отстраненной и немного робкой. Он не заговаривал с ней и довольствовался любованием издали.

Однажды их классу велели поучаствовать в налете. Старшие хунвэйбины сказали что — то про «буржуазных интеллигентов». Всех членов семьи объявили заключенными и согнали в одну комнату; хунвэйбины обыскивали дом. Цзиньмину поручили сторожить семью. К его удовольствию, вторым «тюремщиком» оказалась дама его сердца.

«Арестованных» было трое: мужчина средних лет, его сын и невестка. Они, очевидно, знали о налете заранее и спокойно сидели перед Цзиньмином, словно не видя его. Брат испытывал неловкость под их взглядами, а также из — за присутствия девочки, которая явно скучала и поглядывала на дверь. Когда по коридору мальчишки пронесли огромный деревянный ящик с фарфором, она пробормотала, что пойдет посмотрит, и вышла из комнаты.

Наедине с узниками Цзиньмин почувствовал себя еще неуютнее. Женщина встала и заявила, что хочет покормить ребенка грудью в соседней комнате. Цзиньмин охотно согласился.

Едва она ступила за порог, в комнату ворвалась его пассия и строго спросила, почему заключенная гуляет на свободе. Услышав, что это произошло с разрешения Цзиньмина, девочка закричала, что он «проявляет мягкотелость к классовому врагу». Она сорвала со своей «ивовой» — по словам Цзиньмина — талии кожаный ремень и стилизованным хунвэйбинским жестом поднесла его к носу моего ошеломленного брата. Девочку невозможно было узнать. Вдруг из нежной, робкой, милой она превратилась в уродливую истеричку. Так окончилась первая любовь Цзиньмина.

Он тоже закричал на свою бывшую возлюбленную. Командир их отряда, которого та призвала на помощь, так орал на Цзиньмина, что забрызгал его слюной, и тоже махал у него перед носом сложенным ремнем. Вдруг он осекся, сообразив, что не стоит стирать грязное белье перед «классовыми врагами», и приказал Цзиньмину отправляться в школу и ждать там «суда».

В тот вечер хунвэйбинская организация из класса моего брата заседала без него. Вернувшиеся в общежитие мальчики не смотрели ему в глаза. Дня два они держались отчужденно, потом рассказали Цзиньмину, что поспорили с разбушевавшейся девочкой. Она доложила о «капитуляции Цзиньмина перед классовым врагом» и требовала для него сурового наказания. Но «Железное братство» встало на его защиту. Кое — кто из «братьев» сам терпеть не мог эту «воительницу», которая нападала и на других учеников.

Цзиньмина все — таки наказали: заставили выдирать траву вместе с «черными» и «серыми». Приказание Мао о борьбе с травой из — за упрямства последней требовало для своего выполнения бесконечного притока рабочей силы. В качестве наказания к этой деятельности привлекали новоиспеченных «классовых врагов».

Цзиньмин рвал траву лишь несколько дней. «Железное братство» не могло безучастно смотреть на его страдания. Тем не менее его причислили к «сочувствующим классовому врагу» и не посылали больше в налеты, что совершенно его устраивало. Вскоре он отправился со своими «братьями» в путешествие по всей стране, любоваться чудесными горами и реками Китая, однако, в отличие от большинства хунвэйбинов, так и не совершил паломничества в Пекин, не увидел Мао. Домой он вернулся только в конце 1966 года.

Моей сестре Сяохун исполнилось пятнадцать лет. Она основала в своей школе хунвэйбинский отряд. Она была одной из многих: в школе хватало отпрысков начальственных семейств, желавших проявить активность. Воинственная, жестокая атмосфера внушала ей такую ненависть, такой страх, что она оказалась на грани нервного срыва. В начале сентября она появилась у нас дома, желая обратиться к родителям за помощью, но их не застала: отец находился в заключении, мама поехала в Пекин. Бабушкино волнение испугало ее еще больше, и она вернулась в школу. Она вызвалась «охранять» школьную библиотеку, которую разграбили и опечатали, точно так же, как и в моей школе. Она читала день и ночь напролет, пытаясь добраться до всех запретных плодов. Это очень поддерживало ее. В середине сентября они с подругами поехали открывать для себя дальние уголки Поднебесной. Как и Цзиньмин, она вернулась лишь под Новый год.

Брату Сяохэю было почти двенадцать, он учился в моей бывшей начальной школе. Когда в школах средней ступени создавались хунвэйбинские отряды, Сяохэй с друзьями горели желанием в них вступить. Для них звание «красного охранника» означало возможность жить за пределами дома, не спать ночью и командовать взрослыми. Они отправились в мою школу и стали упрашивать, чтобы их приняли в отряд. Желая отделаться от них, какой — то хунвэйбин небрежно разрешил: «Можете сформировать 1–й армейский дивизион подразделения 4969». Сяохэй возглавил отдел пропаганды отряда из двадцати мальчишек; остальные именовались «командующим», «начальником штаба» и так далее. Рядовых не имелось.

Сяохэй дважды участвовал в избиениях учителей. Первым был преподаватель физкультуры, объявленный «дурным элементом». Несколько ровесниц Сяохэя пожаловались, что на уроках физкультурник трогает их грудь и ноги. Мальчики решили проучить его, главным образом, чтобы произвести впечатление на девочек. Второй была воспитательница. Телесные наказания в школе запрещались, поэтому она жаловалась родителям, а те били своих сыновей.

Как — то мальчишек отправили в налет на семью, по слухам, имевшую отношение к Гоминьдану. Они не знали, что именно должны делать. Они смутно ожидали найти что — нибудь вроде потайного дневника, где говорится, как семья жаждет возвращения Чан Кайши и ненавидит коммунистическую партию.