Костры амбиций - Том Вулф

При последнем слове он еще круче наклоняет голову на сторону и улыбается, всем своим видом как бы говоря, что не может же Шерман в самом деле быть таким чудовищем бесчеловечности и гражданской несознательности, чтобы отказаться от содействия следствию.

А затем кладет обе ладони на стол, упирается и, подавшись вперед, нависает над Шерманом.

— Вы вообще имеете право даже пригласить адвоката, — говорит он таким тоном, будто приводит пример полного идиотизма, до которого мог бы дойти человек, более неискренний и малодушный, чем Шерман Мак-Кой. — Это вам понятно?

Шерман, сам того не желая, кивает. Его начинает бить холодная дрожь.

— Более того, если вы не располагаете средствами, — продолжает Мартин, улыбаясь весело и панибратски, словно они с Шерманом старые приятели и привыкли обмениваться шутками, — а нуждаетесь в услугах адвоката, государство предоставит вам адвоката бесплатно. Если вы хотите, конечно.

Шерман снова кивает. Он не в силах отвести взгляд от скошенного лица Мартина. Не в силах ни пошевелиться, ни возразить. Взглядом маленький сыщик словно договаривает: «Конечно, вам я это все говорю просто так, для проформы. Вы же сознательный, уважаемый член общества, и все эти пустяки к вам отношения не имеют, так ведь? Ну, а если не так… то такого гада мы изничтожим».

— Просто говоря, мы нуждаемся в вашем сотрудничестве.

С этими словами Мартин разворачивается и усаживается на край стола. Он сидит на моем столе! И с самой нежной улыбкой вкрадчиво спрашивает:

— Ну, так как же, мистер Мак-Кой? Мой товарищ задал вам вопрос, ездите ли вы на работу в своем автомобиле?

Какая вызывающая наглость! Он угрожает! Да еще сидя на моем столе. Какое хамство!

— Так как? — по-прежнему криво ухмыляется Мартин. — На работу ездите?

Страх и негодование одновременно поднимаются у Шермана в душе. Но страх опережает.

— Нет… На работу не езжу.

— А когда вы на ней ездите?

— В выходные дни… И когда бывает с руки… днем… а иногда и вечером… Ну, то есть днем редко, разве вот только если жена… я хочу сказать, трудно сказать.

— А не могла ваша жена взять машину во вторник вечером на прошлой неделе?

— Нет! То есть я хочу сказать, едва ли.

— Иначе говоря, вы пользуетесь этой машиной в самое разное время, но точно не помните?

— Да нет же. Просто я…. я на ней езжу, но не запоминаю специально, не придаю значения, для меня это не важно, вот и все.

— А как часто вы ездите на ней по вечерам?

Шерман отчаянно старается прикинуть, как лучше ответить. Сказать «часто» — значит, он мог ехать на ней и в тот вечер. А сказать «редко» — тогда менее правдоподобно, чтобы он не помнил, как обстояло дело в определенный вечер.

— Не знаю, — говорит он. — Не так чтобы особенно, но, пожалуй, все-таки сравнительно нередко.

— Не особенно, но сравнительно нередко? — ровным голосом переспросил маленький сыщик. И переглянулся с товарищем. А потом снова посмотрел вниз на Шермана со своего насеста на краешке стола.

— Да, так вернемся к машине. Почему бы нам не взглянуть на нее? Что вы скажете?

— Прямо сейчас?

— Ну да.

— Не совсем подходящее время.

— Вы что, заняты сейчас?

— Я…. Я жду жену.

— Вы собираетесь куда-то ехать?

— Я-а-а-ххх! — начал он местоимением первого лица единственного числа, а кончил хриплым вздохом.

— Собираетесь ехать в своей машине? — подхватил Гольдберг. — Мы бы как раз и взглянули. Минутное дело.

У Шермана мелькнула мысль привести машину из гаража к подъезду, и пусть они смотрят. Но вдруг они не захотят ждать и пойдут вместе, а там Дэн?

— Вы говорили, ваша жена должна скоро вернуться? — говорит маленький. — Может, нам обождать и спросить у нее? Может, она помнит, пользовался ли кто вашей машиной вечером во вторник на той неделе?

— Понимаете, она… Нет, сейчас неудобно, джентльмены.

— А когда будет удобно?

— Не знаю. Дайте мне немного времени на обдумывание.

— Обдумывание чего? Когда будет удобно? Или намерены ли вы сотрудничать?

— Вопрос не в том. Я…. Словом, меня смущает процедура.

— Процедура?

— Как это все должно происходить. Правила.

— Правила, процедура — это и значит «как полагается»? — уточняет маленький сыщик с издевательской улыбочкой.

— Я не разбираюсь в этой терминологии. Наверно, смысл один.

— Я тоже не разбираюсь в этой терминологии, мистер Мак-Кой, потому что такой терминологии не существует, не существует такого порядка и такой процедуры. Вы либо сотрудничаете со следствием, либо же нет. Я думал, что вы намерены сотрудничать.

— Да, конечно. Но вы лишаете меня выбора.

— Выбора между чем?

— Вот что. Я думаю, самое правильное будет мне посоветоваться… проконсультироваться с адвокатом.

Как только эти слова слетели с его губ, он понял, что сделал страшное признание.

— Как я вам уже говорил, — сказал маленький сыщик, — это ваше право. Но для чего, интересно, она вам понадобилась, эта консультация с адвокатом? Зачем вам идти на такие хлопоты и траты?

— Просто хочу быть уверен, что поступаю, как… — опять это слово! — как полагается.

В разговор ввязался жирный, который сидит в кресле:

— Позвольте у вас спросить, мистер Мак-Кой. Есть что-то, в чем вы хотели бы признаться и облегчить душу?

Шерман похолодел.

— Облегчить душу?

— Потому что если есть, — отечески улыбаясь, какое нахальство! — то сейчас для этого самое время, пока дело еще не зашло далеко. Потом будет труднее…

— Что именно я, по-вашему, должен сказать, чтобы облегчить душу? — Шерман хотел произнести твердо, а получилось растерянно.

— Это я у вас спрашиваю.

Шерман поднялся и сказал, качая головой:

— По-моему, дальнейший разговор сейчас бесполезен. Я должен посоветоваться…

— … с адвокатом? — договорил за него маленький сыщик, по-прежнему сидя на краешке его стола.

— Да.

Маленький сыщик покачал головой, словно бы говоря, что, мол, вот толкуют тебе, а ты уперся, и ни в какую.

— Ваше право. Но если у вас есть что-то существенное, о чем советоваться с адвокатом, вам же будет лучше прямо сейчас это нам рассказать. И вы сразу почувствуете себя гораздо лучше. Небось не так все страшно, как вам кажется. Кто не делает ошибок.

— Я вовсе не говорю, что есть что-то существенное. Ничего существенного. — Он попал в ловушку. Ему диктуют правила игры, а надо было всю игру отвергнуть!

— Вы уверены? — спрашивает жирный, изображая на лице отеческое участие, а в действительности просто ужасно… непристойно… ухмыляясь. Какая наглость!

Шерман протиснулся мимо сидящего на столе Мартина, который провожает его убийственным взглядом маленьких глаз. У двери Шерман остановился.

— Весьма сожалею, — говорит он, — но я не вижу смысла в продолжении нашего разговора, по-моему, мне не следует дальше обсуждать эту тему.

Маленький сыщик — наконец-то! — встал, слез, слава тебе господи, с моего стола, пожал плечами и посмотрел на жирного. Тот тоже поднялся.

— О'кей, мистер Мак-Кой, — говорит маленький. — До встречи… в присутствии адвоката.

Тон такой, словно он говорит: «До встречи в суде».

Шерман открыл дверь библиотеки и жестом приглашает их выйти в холл. Для него сейчас очень важно пропустить их вперед и выйти из комнаты последним — в знак того, что это как-никак все-таки его дом и хозяин здесь — он.

В прихожей, куда выходит дверь лифта, маленький сыщик вдруг сказал жирному:

— Дейви, у тебя есть карточка? Дай мистеру Мак-Кою.

Жирный достал из бокового кармана пиджака и протянул Шерману мятый кусок картона.

— Передумаете — позвоните, — говорит маленький.

— Вот именно, подумайте хорошенько, — добавляет жирный со своей жуткой ухмылкой. — Что бы там ни было у вас на совести, чем скорее вы нам скажете, тем лучше для вас. Такой порядок. Сейчас вы еще можете оказать нам содействие. А будете тянуть… придет в движение судебная машина, и… — он вскинул кверху обе жирные ладони, как бы говоря:"… и тогда уж ты неприятностей не оберешься".

Шерман открыл им дверь. Маленький сыщик повторяет:

— Подумайте хорошенько.

А жирный, выходя, еще и подмигнул.

Шерман закрыл за ними дверь. Ушли. Но он испытал вовсе не облегчение, а глубокую, мучительную тревогу. Он ощущал всеми нервами, что потерпел сокрушительный разгром, хотя, в чем именно он заключался, сам не понимал. Шерман не умел анализировать свои страдания. Над ним совершено подлое насилие — но как это произошло? Каким образом эти два… низкооплачиваемых… скота… ворвались в его жизнь?

Он обернулся — Бонита вышла из кухни и стояла в дверях на краю мраморного пола. Надо ей что-то сказать. Она же знает, что приходили из полиции.

— Эти люди расследуют автомобильную аварию, Бонита.

Слишком взволнованный тон.

— Аварию? — Она таращит глаза, как бы прося: «Расскажите!»