Ярлык Великого Хана - Михаил Каратеев

Теперь Мубарек смотрел на Василия более благосклонно. Почтительность и вместе с тем достоинство, с которыми держался русский князь, а также его прямые, смелые ответы ему поправились. Не имея никаких дел и сношений с Русью о Карачевской земле он никогда не слышал, но, глядя на Василия, подумал: «Это, должно быть, важный князь и хороший военачальник, которого Узбек считает опасным. Иначе зачем бы он его трогал?» И, милостиво указав гостю на стопку подушек, он оказал:

– Садись, князь, и расскажи мне все.

Василий сел и, опуская незначительные подробности, поведал Мубареку свою историю. Хан слушал внимательно, не задавая вопросов. Узнав, что Василий был великим князем (большой и великий по-татарски звучит одинаково) я имел в своем подчинении нескольких удельных князей,– он окончательно убедился в справедливости своего предположения. Мысль о том, что в предстоящей борьбе с Узбеком Василии может оказаться для него цепной находкой, помогла ему принять быстрое и твердое решение.

– Ты правильно поступил, приехав ко мне, князь,– сказал он, – Здесь с твоей головы не упадет ни один волос. А Узбеку, да поразит его Аллах своим справедливым гневом, уже недолго осталось ждать возмездия. Будь моим гостем. Я велю дать тебе табун лошадей и выделю улус, где ты пожелаешь.

– Да продлит Аллах твоя дни, за ласку твою я за милость, великий хан,– ответил Василий.– Только не коней, ни земли мне не надобно. Дозволь лишь пожить здесь, доколе мне потребуется. И если пойдешь ты в поход на нашего общего ворога Узбека, рад буду послужить тебе.

– Добро. Сегодня же велю поставить тебе шатер, возле моего.

– Благодарствую, великий хан! Ныне не могу я почтить тебя, как ты того достоин, но прими пока хоть это,– сказал Василий, беря из рук Никиты небольшой ларец и доставая оттуда массивный золотой кубок, покрытый тончайшей резьбой и украшенный четырьмя крупными рубинами. – Не золотом и не лалами ценен этот кубок, а тем, что пили из него на пирах многие румейские императоры, доколе один из них не подарил его моему прадеду.

– Спасибо, князь, – сказал Мубарек, бережно принимая драгоценный подарок.– Отныне будут пить из пего ак-ордынские великие ханы. Ты сегодня это сам увидишь, когда придешь ко мне на вечернюю трапезу. А это кто с тобой? Твой слуга?– спросил он, указывая па Никиту.

– Более того,– ответил Василий,– это один из знатных людей моего государства и мой воевода. Он мне скорее брат нежели слуга.

– Такой воевода и один целое войско побить может,– промолвил хан, одобрительно оглядывая богатырскую фигуру Никиты, который в этот миг склонился в почтительном поклоне. – Пускай и он с тобою приходит.

И с этими словами Мубарек-ходжа милостивый кивком отпустил своих неожиданных гостей.

*Лал – древнерусское название рубина)

Глава 43

Татары более повинуются своим начальникам, чем какие-либо иные люди, живущие на, земле, более всех уважают их и не лгут перед ними. Споры между ними бывают редко, ссор, драк в человекоубийства никогда, даже в состоянии опьянения. Также нет среди них разбойников и больших воров, а потому жилища и повозки, где они хранят свои ценности, не запираются. Один татарин достаточно уважает другого, все они дружим между собою, а когда мало пищи, охотно ею делятся. Они выносливы и, даже голодая, не обнаруживают недовольства, а поют и играют, будто бы хороша поели. Взаимной зависти у них, кажется, нет, никто не презирает другого, но помогает и поддерживает как может. Но в то же время с посторонними они горды и несдержанны, алчны и скупы, большие мастера что-нибудь выпросить, а убийство чужого человека у них считается пустяком. Грязны в еде и в ином. Женщины у них целомудренны, однако некоторые в шутку произносят слова довольно бесстыдные. Джиованни дель Плано Карпини, папский посол в Орду, XIII в.

В начале своего пребывания в ставке хана Мубарека Василий не испытывал скуки. Все окружающее было для него ново, и он, совершая прогулки по лагерю и по городу, с любопытством присматривался к укладу Орды и к особенностям татарской жизни. С некоторыми из них ему вскоре пришлось познакомиться и на собственном опыте.

Так, в один из первых же дней, выйдя утром из своего шатра, он бродил без определенной цели по становищу и зашел довольно далеко. Встречные татары, уже знавшие, кто он такой и какой прием оказал ему великий хан, приветствовали его почтительными поклонами, но смеете с тем он заметил, что они поглядывают на него с плохо скрытым недоумением, некоторые даже с тенью насмешки. Подумав, что это вызвано какой-либо неисправностью в его одежде, Василии незаметно проверил себя. Но нет,– все было в полном порядке и находилось на своем месте, начиная с шапки и кончая саблей. Решив тогда, что на него так смотрят просто потому, что он иностранец и человек здесь новый, он спокойно закончил прогулку и возвратился домой.

Не прошло и часа, как Лаврушка ему доложил, что прибыл посланный от хана Мубарека. Выйдя поспешно из шатра, Василий увидел перед собою нукера, державшего в поводу двух великолепных коней, покрытых дорогими чепраками.

– Ты меня искал?– спросил он у татарина.

– Я, князь,– почтительно кланяясь, ответил нукер. – Великий хан Мубарек-ходжа, да будет к нему вечно милостив Аллах, просит тебя принять от него в подарок этих коней.

– Передай великому хану мою почтительную благодарность,– ответил изумленный Василий, начиная догадываться, что этот подарок сделан ему неспроста. Порывшись и кармане, он вытащил оттуда несколько серебряных дирхемов, протянув их нукеру, спросил:

– Не говорил ли великий хан еще чего-нибудь? Я хотел бы знать, чем заслужил эту новую его милость.

– Великий хан, да ниспошлет ему Аллах удачу во всех делах его, сегодня видел из своего шатра, как ты ходил пешком, князь. И подумал, что твои кони, может быть, заболели,– с новым поклоном ответил Татарии, принимая деньги.

Оказалось, что в Орде пешком ходят рабы, слуги и в крайности простые воины. Человеку же знатного рода или начальнику это никак не подобало, и если ему нужно было хотя бы на сотню шагов отдалиться от своего шатра, он уже садился на лошадь. Оседланные кони круглые сутки стояли перед жилищем каждого татарина. Спали не раздеваясь, с оружием, положенным рядом, а потому по тревоге, когда бы она ни случилась, вся Орда в минуту бывала на конях и в полной боевой готовности.

У татар свято чтились древние воинские обычаи и строго дались своеобразные законы чести, но над всем этим неумолимо властвовала железная дисциплина, перед которой склонялось все. Слово начальника, хотя бы это был простой десятник, было свято, его приказ, если даже он влек за собою гибель подчиненного, исполнялся немедленно и точно, ибо ослушника ожидала позорная смерть. Об него не пачкали даже оружия: по знаку начальника он покорно опускался на колени и кто-либо на воинов его десятка тут же душил его ремнем или убивал ударом ноги в живот. В истории Орды подобной казни не раз подвергались и крупные военачальники, не сумевшие во время сражения выполнить поставленную им задачу.

Обман и ложь считались здесь проступками, недостойными воина, а воинами были все способные носить оружие. В обыденной жизни ордынцы были безукоризненно честны и правдивы, но если нужно было солгать и обмануть, выполняя полученное задание,– татарин делал это не задумываясь: честь воина требовала, прежде всего, успешного выполнения приказа, а за обман в этом случае отвечал перед Богом начальник.

Орда не была обыкновенным государством, и татары не были обыкновенным народом. Это был огромный военный лагерь, в котором личная доблесть и воинские качества определяли судьбу и положение каждого, почти независимо от его происхождения и даже от его национальности.

В Орде уважались только храбрость, сила и ратное искусство. Все гражданские достоинства человека, если они не сочетались с достоинствами воина, не ставились ни во что. Трусость и слабость презирались открыто и беспощадно, немощность и старость ни в ком не вызывали жалости. Старику или увечному оказывали внешнее уважение, если в прошлом он был хорошим воином, но открыто говорили, что лучше бы ему умереть в бою, чем дожить до такого состояния, когда он воевать уже не может.

Почти ежедневно на огромной площади в центре лагеря происходили воинские упражнения, в которых принимали участие псе свободные от караульной службы воины, от рядовых до тысячников включительно.

Иногда это бывали состязания в рубке и в умении владеть копьем, когда несшийся во весь опор всадник должен был направо и налево рубить саблей или поражать копьем различные мишени, подчас очень трудные. В другой раз воины старались превзойти друг друга в искусстве бросать аркан или пущенной из лука стрелой, к которой привязывалась горящая пакля, должны были поджигать соломенные щит и, поставленные на значительном расстоянии.