Граф Никита Панин - Зинаида Чиркова

Ахиллесова пята обнаружилась — кто бы ни болтал, а именем Иоанна Антоновича будут играть…

Петра нет, — будут играть и его именем, но это уже самозванцы. А Иоанн Антонович жив и даже знает прекрасно, кто он такой…

Вот и опасался Никита Иванович вестей из Шлиссельбургской крепости. И оказалось — не напрасно опасался…

Глава девятая

Александра Сергеевича Строганова Панин не видел еще с той поры, как на парадном обеде в честь заключения мира с Фридрихом Петр повелел арестовать графа за то, что тот пытался развеселить Екатерину после знаменитой «дуры», брошенной императором прямо при всех пяти классах высшего дворянства. Тот в качестве камер-юнкера стоял за ее стулом. Едва Екатерина услышала это оскорбительное «дура!», в сердцах выкрикнутое Петром, она быстро обратилась к Строганову:

— Александр Сергеевич, развеселите меня, иначе я буду плакать…

Строганов наклонился к ней и принялся рассказывать какой-то пустяшный анекдот. Екатерина заулыбалась.

— Арестовать, — заревел Петр.

Принц Голштинский, Георг, назначенный фельдмаршалом, уговорил Петра не арестовывать Екатерину, буде это произведет неприятное впечатление, и Петр ограничился арестом Строганова. С воцарением Екатерины Александр был выпущен из крепости и занял достойное положение при дворе. Впрочем, он не был докучен и властолюбив, относился ко двору довольно прохладно и занимался науками и коллекцией картин…

Теперь он стоял на самом верху парадной лестницы, застеленной красным ковром, и принимал гостей — был день именин его жены, Анны Строгановой.

Никита Иванович бросил шубу на руки верного Федота и еще раз взглянул наверх, прежде чем подняться.

Александр Сергеевич стоял рядом с женой, и никогда еще противоположность их так не бросалась в глаза, как теперь. Анна была красива как никогда. Высокая, тоненькая, статная, затянутая в рюмочку, в огромных фижмах, она украшала собою драгоценное платье. Голубое с серебряным узором, оно мягко подчеркивало точеную гордую шею, высоко поднятую голову с короной пышных золотых волос. Она была сама королева, повелительница, и ослепленный Никита Иванович все медлил подниматься к этой властной, надменной королеве…

Строганов был нехорош собой, нижняя губа его далеко оттопыривалась, «свисала до колен», как смеялся он сам, уши, чуть прикрытые париком, тоже оттопыривались, а нос картошкой грузно восседал на молодом еще, но уже постаревшем лице.

Одет он был попроще — никогда не обращал внимания на наряды, но все регалии нацепил на камзол. Екатерина не скупилась на награды и отличия для младшего Строганова — наследника гигантской империи Строгановых, несметных богачей и первых владельцев многих заводов и фабрик. Строганов сам смеялся над своей внешностью, но в душе страдал — Анна Воронцова невзлюбила его до отвращения с первой же брачной ночи и запретила приходить в свою спальню…

Но ума наследному принцу Строгановых было не занимать. Он получил блестящее домашнее воспитание, а в девятнадцать отец отправил его за границу. Вот уж где можно было разгуляться — денег у него колоссальное количество, свободой он пользовался неограниченной. Но странно, что при блестящих знакомствах, при обширном и самом знатном окружении Строганов-младший не позволял себе жить горячо и широко. Как будто некий долг заставлял его по крупицам собирать знания — он изучал химию, механику, металлургию — все то, что могло ему пригодиться, когда он получил бы в наследство всю индустрию отца. Фабрики и заводы Европы видели его у себя в цехах, знаменитые профессора почасту наблюдали его внимательно слушающим их лекции. Послы России представляли его самым блистательным царствующим домам Европы. Даже Папа Римский Бенедикт XVI пригласил к себе юношу, чтобы увидеть человека из богатейших русских, который столь прилежно занимается науками — сам Папа сделал многое для развития наук.

Но младший Строганов увлекался не только науками. Ему было всего двадцать два года, когда он положил начало знаменитой коллекции картин — тогда он купил первое полотно великого Корреджо и увез в Россию. После первой покупки на родину шли уже многие ящики с упакованными картинами, скульптурами, камеями. В своем дворце на Мойке, который построил для отца Строганова еще Растрелли, прямо напротив Летнего императорского дворца, Александр Сергеевич и разместил свою обширную коллекцию.

Анну он называл самым великолепным экспонатом своей коллекции. Она действительно была хороша настолько, что затмевала все когда-либо приобретенное им. Однако надеяться на любовь в браке теперь он уже и не мечтал…

Елизавета приказала ему жениться на Анне, дочери великого канцлера Воронцова, и думала, что сделает счастье обоих. Но ни богатство Строганова, ни обширные знания, ни ум, от природы острый, ни великолепный вкус — все это не расположило к нему гордую красавицу. И теперь она хлопотала о разводе…

Муж и жена — они оказались в противоположных лагерях. Строганов боготворил Екатерину, всячески помогал ей в перевороте, Анна же была ярой приверженкой Петра. И прежде всего потому, что Петр обещал развести ее с мужем и выбрать нового. До конца своих дней не забывала она этого благодетельного обещания, и встречи мужа с женой стали редки и необязательны. Они и встречались только на таких вот парадных и торжественных обедах, как сегодняшний.

В другие дни Строганов проводил время в обществе Левицкого, Щукина и других художников, а Державин читал ему свои первые строки. Но главным его сотоварищем был Андрей Воронихин. Странно, как могли сдружиться эти двое — Андрей был крепостным Строгановых, родился в пермской деревне, но благодаря случайному стечению обстоятельств познакомился с Александром Сергеевичем. Тот дал ему прекрасное образование, возможность закончить Академию художеств, путешествовать за границу. Но главное, Строганов давал возможность Воронихину строить — и здания крепостного архитектора возвышались в Петергофе, Павловске, Петербурге…

Александр относился к жене по-рыцарски, не стеснял ее интимной жизни, и хотя ее многочисленные романы оставляли у него горький осадок, он тем не менее позволял ей жить свободно.

Сейчас они стояли рядом на самом верху длинной парадной лестницы и принимали. Внизу, в роскошном вестибюле, толпилось несметное количество гостей. Все они поднимались по лестнице с подарками в руках, приветствовали богатейшую в России чету и здоровались с канцлером Воронцовым и его женой, стоявшими по обе стороны супружеской пары.

Никита Иванович еще раз взглянул на свой «хлеб-соль» — так назывались тогда подарки по случаю какого-нибудь торжества. В резной низкой шкатулке на черном бархате покоилось ожерелье — тщательно отполированные камни бирюзы напоминали о небе, а золотая сеть вокруг была словно сплетена из солнечных лучей. Он так долго советовался с Позье — придворным ювелиром — по поводу этих подвесков, что и сам не заметил, как тот подвел его к мысли сделать такое же ожерелье, какое было у Елизаветы Петровны. Теперь Никита Иванович знал — такое, да не такое, у Елизаветы оно было попроще. А здесь — самый большой камень, отливающий нежной голубизной, венчал внизу три ряда таких же овальных, но более мелких камней, оправа их окружалась венцом из маленьких бриллиантов, а золотая сеть, искусно и ажурно сплетенная, заключала все в блестящее сложное сооружение. В середине подушки лежали две такие же бирюзовые серьги…

Позье запросил за свое изделие громадные деньги — пришлось влезть в долги — Никита Иванович никогда не был богат. Он надеялся поразить Анну Строганову своим «хлебом-солью». Красавица уже запала в его душу, и Панин почти постоянно думал о ней…

Медленно и степенно поднялся по лестнице Никита Иванович. Он все еще был хорош собой и знал это. Высокий, статный, осанистый, как говорили про него, сановитый, как добавляли другие, в меру плотный, одетый в богатый, залитый золотом камзол, он, однако, не надел орденов и регалий — был частный обед, и этикет не требовал соблюдения всех правил. Овальное, почти круглое лицо хорошо подчеркивал белоснежный, в три локона тщательно завитый парик.

Он поднялся и спокойно поздравил саму именинницу, потом ее мужа и родителей…

Она приняла его подарок с царственной непосредственностью и хотела было передать мужу, но Александр Сергеевич деликатно заметил:

— Посмотри, Анна…

Она открыла шкатулку — бирюзовые камни словно осветили ее лицо.

— Боже, как хороши камни, — не удержался Строганов, — Никита Иванович, — он лукаво взглянул на Панина, — неужели и вы решили записаться в число поклонников моей жены?

— Но почему две серьги? — сразу же возразила Анна. Она ни единого слова Строганова не пропускала, чтобы не возразить ему.