Под сенью проклятия - Екатерина Фёдорова

Он замолчал. В наступившей тишине Сокуг подтвердил:

— Да, это было так.

— Одна зацепка осталась. — Довольно заявил Рогор — Конюх на постоялом дворе запомнил клеймо на лошадях. Две поперечные черты в круге. Поэтому, когда отравили госпожу Морислану, я прошелся по торговцам лошадьми в Чистограде. Клеймо оказалось известное, купца Дудяши. Он лошадей продает, а потом, если что, принимает обратно. За меньшую денежку, конечно. Говорят, зарабатывает на этом даже больше, чем на прочей торговле. Хорошее дело. Кто не имеет своего коня с возом, тот у него берет, а потом.

— Что сказал Дудяша? — Оборвала я Рогора.

Норвин обиженно выдохнул. Провозгласил громко:

— Что как раз в те дни, в конце месяца черемшаня, он продал двух лошадей и легкую господскую повозку господину варескому послу. А потом принял все обратно. Ещё удивлялся — куда варесец на шесть дней уезжал? До Варесии только в один конец конному две седьмицы тащится. А своей родни в Положье у посла нет — тут варесцы не живут.

Я молча слушала. Рогор с гордостью продолжил:

— Я с самого начала все сообразил. У самой Парафены какие тайны? Значит, саможорихой её накормили из-за госпожи Морисланы. Вот у той тайны имелись, да будет она счастлива в чертогах луногрудой Трарин. А кому нужна смерть госпожи? Ответ один — тому, кто за её тайнами охотился. Потому я и сказал тебе когда-то, госпожа Триша, что Ерислана тут ни при чем. Она с госпожой Морисланой только из-за сына могла схлестнуться. Но чтоб подсылать кого-то к Парафене.

Больно уж просто все у Рогора выходило. Просто — и нескладно. Зачем убивать Морислану, если все тайны от Парафены уже вызнаны? А если не вызнаны — тогда тем более зачем?

— Потом я вышел на торговца сахарным зерном. — Радостно сказал норвин. — И дальше, через прислужника, снова вернулся к дому вареского посла. Так Ргъёру Хафсону улыбнулась удача. А вместе со мной и моему другу, Скъёгу. Потому что легед, который я получу от госпожи Аранслейг, мы поделим.

— Я поняла, Ргъёр Хафсон. — Сказала я, стараясь выговорить норвинское имя в точности так, как выговаривал его сам Рогор.

И шагнула к лавке с пленником.

— А ты что скажешь, гость заморский? Зачем ты ездил в Балыково?

Посол заскулил, ничего не говоря. Сокуг застыл рядом неподвижно, с недовольным лицом. Так что мне пришлось самой пригрозить сидевшему на скамье:

— Или говори, господин хороший, или мы уйдем, а ты останешься наедине с норвинами.

— Скъёг! — Нехотя бросил Рогор.

Норвин тут же ожил и занес руку над культей Лютека. Я поспешно сказала:

— Стой, Сокуг! А ты говори, ну! Не скажешь, так Сокуг тебе.

Сама опять сжала кулаки. Левая уже привычно аукнулась болью. Плохо человека муками стращать, а что делать? Парафену, между прочим, этот мужичонка на опушке леса бросил умирать — судя по тому, что сказал норвин.

— Отвечай, господин иноземный посол. — Посоветовал Рогор звучно.

Пленник скорчился ещё больше, укрыл руки на животе, скрючился над ними.

— Госпожа. мы, варесцы, бедные. У меня даже своего выезда нет. А тут приходит цорсельский посол, приносит письмо от моего повелителя, вареского каролуса. и кошельки с бельчами. Шесть больших кошельков, пресветлая госпожа! А ещё приказ от моего каролуса — во всем ему помогать! Нужно было всего лишь найти под Балыковым служанку госпожи Морисланы. И подпустить к ней травницу, которую приведет цорселец. Вот и все, больше я ничего не сделал! Клянусь двуединым Фрорисом! И госпожу Морислану я не убивал! Клянусь! Я просто послал прислужника, чтобы он купил сахарных зерен. Чобы моя стряпуха — а она большая мастерица по сладким булочкам — приготовила пирожное в морковных цукатах! Которое делают на день Великого Фрориса! А сам я в жизни пальцем никого не тронул!

Он опять заплакал.

— Как звали травницу? — Спросила я.

— Кулеша, пресветлая госпожа! Клянусь Святыми началами Фрориса! Провалится мне на этом месте, если лгу, прямо в чертову пасть!

Про Фрориса и черта я слышала от Вергеля и Шуйдена — первому цорсельцы поклонялись, а второго боялись. Выходит, варесцы одной веры с цорсельцами. Самым святым для него клянется, получается.

Я замерла, глядя на иноземного посла. Арания за моей спиной немного ворохнулась, коснулась моего плеча.

— Врет он, Тришка. Везде-то он замешан, и везде ни при чем? Не бывает так! Спроси хоть про Парафену.

— Верно. — Согласилась я. — Хорошо вышиваешь, господин посол, только нитка у тебя гнила и не держит шва. О чем травница спрашивала Парафену?

— Я не слышал, мне в сторону велели отойти.

— Помочь? — Буркнул Сокуг.

Я качнула головой — погоди, мол. Снова сказала этому Лютеку, наставительно, как дитю малому:

— Выходит, тебя, цельного посла, в сторонке постоять послали? И ту травницу туда-сюда свозить? Как простого прислужника?

— Все так и было, госпожа. — Пленник всхлипнул, заелозил по лавке, пытаясь отодвинуться от Сокуга.

— И чо упрямствуешь, дурень? — С сожалением сказала я. — Ты хоть на лицо мне глянь. Думаешь, я тебя пожалею?

Иноземный посол прерывисто задышал.

— Ну, как хошь. — Я пожала плечами. — Если ты так желаешь снова с норвинами побеседовать, разве ж я тебе супротивница?

И развернулась, вроде как уйти собираюсь.

Пленник завопил, бухнулся на колени. Вместе с ним упала и лавка, так что на коленках он не устоял. Звучно грохнуло — это он ударился лбом об половицы. Завыл дико от боли, видать, потревожил перевязанные руки.

— Стой, госпожа! Все скажу, стой! Парафена. она раньше не Морислане служила, а королевичу Граденю! В няньках у него состояла! А я должен был узнать, куда могли спрятать королевича. Потому что он жив, жив, жив.

У меня аж сердце остановилось — и несколько мгновений я не дышала. Стояла столбом, не жива, не мертва. Рядом пискнула Арания:

— Как же так. стало быть, великий принцесс не наследница трона? Как же это.

Норвины стояли задумчивые. Потом Рогор, самый разговорчивый из них двоих, пробормотал:

— Король не может о том не знать. Раз уж даже чужеземцы знают.

Я шагнула к лежащему на полу Лютеку.

— А зачем цорсельский посол не поехал с травницей сам? Зачем тебя послал? Что в тебе такого, зачем ты ему нужен?

Лютек Калесци кое-как перевалился на бок, сказал, приподнимая от щелястых половиц лицо с дрожащими губами:

— Дан Вухсер, посол Цорселя, не знает тутешский так хорошо, как я. Он мог не понять эту. Парафену. И никто из тутешей не должен был услышать, что скажет нянька. Травницу, как только она дала той бабе злой травой, я отослал в лес.

— И где же королевич? — Выдохнула Арания. Тоже подошла к Лютеку, притопнула ногой — аж половица под ней затряслась. — Говори, не то снова велю пытать!