Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет - Дэвид Гриффитс

Историки до сих пор не обращали должного внимания на конкретные предложения Панина о посредничестве в разрешении англо-американского военного конфликта — предложения, которые следует считать благоприятными для мятежных колоний с учетом существовавшей тогда военной обстановки[257]. Соответственно, не обращают обычно внимания историки и на изменения в отношении русского двора к американским повстанцам, произошедшие сразу же после отстранения Панина. Однако именно предложения Панина о посредничестве в Войне за независимость Америки являются ключевыми для понимания подхода русского правительства к североамериканской проблеме; здесь же кроется и ключ к осмыслению ошибки, допущенной Континентальным конгрессом, полагавшим, что он может рассчитывать на помощь русского двора. Эти соображения помогают по-новому взглянуть на историю безрезультатной дипломатической миссии Дейны в российской столице и одновременно прояснить различия между политическими целями Никиты Панина и его преемников.

Панин был хорошо образован и много путешествовал: свою дипломатическую деятельность он начал за границей, вначале находился в Копенгагене, а затем провел двенадцать лет в Стокгольме, где попал под влияние современных западных политических теорий. Этот опыт сильно сказался на мировоззрении Панина; именно его имела в виду Екатерина Великая, заметив: «Иной думает для того, что он долго был в той или другой земле, то везде по политике той его любимой земли все учреждать должно…»{731}

Тем не менее после июньского переворота 1762 года, приведшего Екатерину II на трон, именно Панину досталось управление российской внешней политикой, а кроме того, он остался воспитателем великого князя, который, как он надеялся, должен был занять престол, достигнув совершеннолетия. Одним из первых шагов Панина в начале нового царствования стало составление плана реорганизации правления в России по шведскому образцу, который предусматривал ограничение власти самодержца конституцией{732}. Замысел так и не был воплощен в жизнь, поскольку императрица вполне справедливо опасалась, что разработан он был с целью ограничить ее власть. Причин полагать, что другие предложения подобного рода будут приняты более благосклонно, у Панина не было. В итоге ему пришлось удовольствоваться возможностью продиктовать на склоне лет своему секретарю, Денису Ивановичу Фонвизину, свод «фундаментальных законов», которые великий князь должен был ввести после своего восшествия на престол[258].

В области внешней политики Панин преуспел больше. В первую половину царствования Екатерины II ему была предоставлена относительная свобода действий для реализации своих планов по созданию так называемой «Северной системы», и в первую очередь именно благодаря ей он и оставил след в российской истории. Как раз в связи с «Северной системой» Панину и пришлось иметь дело с американскими повстанцами: дело в том, что Британия была связана с «Северной системой» лишь посредством заключенного с Россией торгового договора[259], но при этом с самого начала боевых действий настойчиво требовала военной помощи для покорения мятежных североамериканских колоний{733}. Какую позицию должна была занять в этой ситуации Россия?

С самого начала войны в Северной Америке русские посланники за границей подробно докладывали Панину о развитии событий{734}. Сведения, поступавшие прежде всего от русского посланника в Лондоне[260], были настолько обильными, что в октябре 1774 года сэр Роберт Ганнинг, британский посол в Петербурге, счел целесообразным встретиться с ним, чтобы «сгладить впечатление, которое могло создаться из-за ошибочных мнений, какие, возможно, имеет их дипломатический представитель в Лондоне о теперешних волнениях в Америке»{735}. В тот период, когда положение англичан в Америке постепенно ухудшалось, Панин «почти ежедневно беседует… об американских делах» с Ганнингом, заверяя его, что ничего так не желает, как прекращения этой братоубийственной войны{736}.

Панину, как и императрице, причина конфликта была ясна: все дело было в том, что лорд Норт и его кабинет обращались с колониями неприемлемым образом. «Если первый министр [Панин] заговаривал со мной о действиях Англии в Америке, то только затем, чтобы пожаловаться на англичан и осудить их поведение», — заметил французский поверенный в делах{737}. Не одобрял Панин и целей британского кабинета. В докладе Екатерине II он представлял попытки Британии восстановить свой контроль в колониях как стремление «поработить их своей власти»{738}. И хотя Панин признавал, что мятежные колонии подают опасный пример другим, он считал, что беспокоиться надо только тем странам, у которых есть владения в Новом свете. В эту категорию Россия явно не входила. Никогда в разговорах с различными дипломатическими представителями Панин не выказывал легитимистских настроений; он не порицал колонии за их действия, и прежде всего он не хотел позволить втянуть Россию в войну в интересах Великобритании.

В частности, Панина тревожило возможное влияние затяжного военного конфликта на политический баланс в Европе, а также на устойчивость «Северной системы», которая была создана имен но для поддержания этого самого политического равновесия и предполагала, что объединенной мощи Бурбонов и Габсбургов удастся противопоставить аморфную коалицию в составе России, Пруссии, Великобритании, Дании, Швеции, Польши и Саксонии. Из-за противоречий между ее отдельными членами так и не удалось превратить эту систему альянсов в формальный союз. Альянсы с Пруссией и Данией и торговый договор с Великобританией — это все, чего удалось добиться Панину, несмотря на все его усилия. Тем не менее даже такая аморфная коалиция все-таки сыграла свою роль в поддержании равновесия сил в Европе в течение десятилетия после заключения Парижского договора[261].{739}

Понятно, что если Великобритания основательно ввяжется в борьбу в Северной Америке, то «Северная система» может пострадать. Но для Панина такой исход был приемлемым и даже желательным, поскольку он позволил бы ослабить те господствующие позиции, которые Великобритания занимала благодаря договорам 1762 и 1763 годов[262]. Как и ведущих политиков некоторых других морских держав, Панина раздражало высокомерное обращение Британии с судами нейтральных стран. В 1776 году, в первом из целого ряда своих «нижайших донесений», составленных во время Американской революции по требованию императрицы, Панин предсказывал, что восстание независимо от его исхода сильно изменит «Северную систему». Потерпит ли она поражение или победит, Британия будет существенно ослаблена — но это не так уж и плохо, поскольку поможет ограничить британский произвол на море. Панин считал, что следует не помогать Англии, а сближаться с Пруссией{740}. Так под влиянием событий в Америке стала видоизменяться сама идея «Северной системы».

Панин вовсе не одобрял политику, проводившуюся британским правительством. Более того, он явно симпатизировал американским колониям и их борьбе, но подробнее к этой теме мы обратимся ниже. Пока же следует указать на еще один фактор: Панина привлекали те коммерческие перспективы, которые открывались для России с получением Америкой независимости. На ранних этапах войны британское Министерство иностранных дел направило циркулярное письмо послам иностранных государств, находившимся в Лондоне, где подчеркивалось, что Америка и Европа (и Россия, в частности) — торговые конкуренты. Если Америка получит независимость, то, как утверждал Лондон, американские товары вытеснят с рынка российские{741}. И отчасти это было правдой, так как Америка действительно экспортировала товары, необходимые для снабжения флота (прежде всего мачтовый лес), железо и табак, а также считалась потенциальным экспортером льняного волокна, пеньки и холста. Это подтверждает петиция, поданная в 1782 году группой российских торговцев в Коммерц-коллегию и живописующая урон, который понесет российская торговля льном, пенькой и железной рудой в случае получения Америкой независимости{742}.

У этой истории, однако, была и другая сторона. Еще до того как разразилась Война за независимость, колонии импортировали корабельные снасти — пеньку, канаты и парусину — из России через Великобританию. Существовала также и кое-какая прямая (хотя и нелегальная) торговля между Россией и Америкой. Возможность развития прямой, беспрепятственной русско-американской торговли и стала той наживкой, которую выбрал министр иностранных дел Франции Шарль Верженн, чтобы увлечь Панина идеей американской независимости. Французскому представителю в Петербурге было поручено «убедить русского министра иностранных дел в преимуществах, какие последуют для российской торговли от получения Америкой независимости»{743}. Сообщая Панину о заключении между Францией и Америкой соглашения о союзнических отношениях и торговле[263], Верженн подчеркнул, что оно не предусматривает никаких привилегий для Франции и что американские порты открыты для всех государств на условиях равенства и взаимности{744}. Другие доводы, приводившиеся Верженном, а  позднее и американцами, были менее убедительными. В частности, они пытались доказать, что, если колонии будут снова покорены, британский рынок будет утрачен для экспорта корабельных снастей из России, поставлявшихся для флота; в случае же получения северо-американскими штатами независимости колонии утратят имевшиеся у них льготы на этом рынке, а значит, у русских появятся дополнительные возможности{745}.