Расстрельное время - Игорь Болгарин

— «Отсеиваете», это как же?

— Ну, выявляем потенциальных врагов советского строя. Откровенных врагов, шпионов. В основном только эти в Крыму и остались.

— И как это происходит? Ну, как выявляете?

Зотову не понравилась въедливость Кольцова, но он все же пояснил:

— Знакомимся с каждым, разговариваем. Иногда ведем перекрестный допрос. Конечно, определенные навыки в этом деле надо иметь.

Зотов говорил торопливо, но внушительно, как бы убеждая гостей. Ему очень хотелось понравиться Полномочному представителю ВЧК. Он его несколько побаивался — с тех пор, как ему позвонила Розалия Землячка. Она интересовалась у Зотова, чем там занимается Кольцов, и коротко его охарактеризовала: «Большая сволочь! Если сумеете, держитесь от него подальше!».

Держаться подальше не получилось. И Зотов всячески старался произвести на Кольцова благоприятное впечатление своей преданностью делу.

— Так, может, с этого и начнем? — предложил Кольцов.

— С чего, простите?

— Со знакомства с лагерем.

— Понимаю. Хотите лично познакомиться с врагами? Так сказать, лично посмотреть им в глаза! О, они сейчас совершенно другие. Были волками, стали овцами.

— И как только вы их определяете? Это же так не просто! Вы, вероятно, физиономист?

Зотов почувствовал в словах Кольцов издёвку. Но помня предостережение Землячки, не подал вида, что обиделся:

— Дело не простое. Но помогает опыт. Честно скажу, есть такие, которых не сразу раскусишь. Но — справляемся.

Лагерь был густо огорожен колючей проволокой, привезенной с недавно оставленных передовых позиций. По внешней стороне, со всех четырех сторон, прохаживались охранники.

Вслед за Зотовым они прошли за ограду. Здесь было многолюдно. Собственно, это уже были не люди, а их тени. Неопрятно одетые, почерневшие, с глубоко проваленными глазами, они бродили медленно, короткими шажками, словно были бесплотны. Лишь глухой кашель сотрясал их тела.

Они сторонились друг друга. Собираться по двое, по трое им было запрещено. Переговариваться тоже.

«Поразительно, как за столь короткий срок энергичные солдаты и офицеры были доведены до такого ужасающего состояния», — подумал Кольцов.

— Кого бы вам хотелось повидать? — спросил Зотов.

— В каком смысле? — не понял Кольцов.

— Ну, врангелевских чиновников, полковников или генералов? Они тут у нас все рассортированы, — Зотов указал на сторожку, пристроенную к зернохранилищу. — Там у нас содержатся генералы. Их немного, пока им и в сторожке хватает места. А вон в том зернохранилище — поручики, подпоручики и солдаты. Этих много.

Кольцов свернул в сторону и направился к зернохранилищу с поврежденной снарядом крышей.

— Здесь у нас самые отпетые. Полицейские, стражники, даже несколько контрразведчиков?

— Они что, сами сознались, что контрразведчики?

— Ну что вы! Разве эти сознаются? Свои же выдали. У нас тут хорошо работает премиальная система. Мы, как бы это сказать, покупаем сведения. Сообщил что-то для нас полезное — получи килограмм хлеба. Или пару селедок. На выбор.

— Очень поучительная система. Ваше изобретение?

— Нет. Уполномоченного ударной группы товарища Данишевского. Ну и я кое-что предложил. Знаете, Павел Андреевич, мы почти все обо всех знаем.

— Я смотрю, уже и обо мне, должно быть, подробные справки навели. За буханку хлеба? Или за пару селёдок?

— Вы все шутите, — обиделся Зотов.

— Нет, не шучу. Если людей до людоедства довести, они и отца с матерью оговорят.

— Странно рассуждаете, товарищ Кольцов. Они ведь, если говорить честно, враги. А мы их все равно кормим. Не вдоволь, но все же. И покупка сведений, согласитесь, это же лучше, чем то же самое выяснять под пытками. Во всяком случае, гуманнее. Товарищ Данишевский рассказал Розалии Самойловне. Та одобрила. И Бела Кун тоже. Сказали, что введут подобную систему в других лагерях.

— Даже не сомневаюсь, — сухо сказал Кольцов.

Сквозь выломанную дверь они вошли в зернохранилище. Цементный пол был устлан соломой. Где-то наверху, в крыше, зиял пролом, и в нем тонко посвистывал ветер.

Несколько человек, увидев вошедших, встали. Большинство, зарывшихся в солому, продолжали лежать.

— Больные, — пояснил Зотов. — Остальные во дворе.

— Медицинскую помощь оказываете? — спросил Кольцов.

— Каждый день их осматривают медработники. Но, если откровенно, многие из них — обыкновенные симулянты.

Среди пленных Кольцов выделил высокого седого мужчину, с ненавистью глядевшего на них. Подошел к нему.

Собственно, ни с кем он разговаривать не собирался. Все и так было ясно. Но неожиданно для себя он задал вопрос, которого потом долго стеснялся. Этот вопрос всегда задавали заключенным в дешевых книгах, прочитанных в юности:

— На что жалуетесь?

— Разве сами не видите? На скотскую жизнь, — ответил седой и отвернулся.

Несколько пленных, с посиневшими и измятыми от холода и недоедания лицами, двинулись к Кольцову.

— Лучше уж расстреляли бы, что ли! Зачем же так-то? Мы все же пока еще люди!

Все больше пленных стали обступать их.

— Нам бы на всех одну винтовку и сотню патронов! — выкрикнул пожилой мужчина, голова которого была перевязана грязной тряпкой, сквозь которую проступила засохшая кровь. — Мы бы сами пострелялись. Вешаться не хочется. Не пристало российскому офицеру умирать такой поганой смертью.

Кольцов понимал, что нет у него для них никаких слов утешения. Если и скажет хоть что-то — соврет. Потому что не в его силах было в одночасье что-нибудь изменить. Он понимал, что лагерь для военнопленных — не санаторий. Но увиденное не укладывалось в голове. Надо срочно что-то предпринять! Уже сегодня!

Они вышли из зернохранилища. По выражению лица Кольцова и его спутников Зотов понял, что никакие оправдания ему не помогут. Надо уже сегодня звонить Розалии Самойловне. Иначе, похоже, разразится скандал.

— Напрасно не зашли к другим. Я же предупредил, здесь самые злостные наши враги, заслуживающие смерти… — Пытаясь как-то оправдаться, сказал Зотов и с вызовом спросил: — Или я не прав?

— Они уже осуждены? Приговорены к смерти?

— Вопрос дней. Не успеваем.

Зотов предложил зайти в «генеральскую» сторожку. Видимо, она была здесь образцово-показательной. Но Кольцов коротко сказал:

— Достаточно.

— Напрасно, — огорчился Зотов. — Я думал, вы заинтересуетесь. Насколько я осведомлен, вы были адъютантом генерала Ковалевского?

— Вы и это знаете? У вас хорошо налажена агентурная работа.

— Спасибо, стараемся. Говорят, вы были хорошим адъютантом. Исполнительным.

— Да, конечно. Поэтому довольно долго прослужил адъютантом. Ошибся всего один раз. О чем не жалею.

— Я и подумал, откуда у вас это, — сказал Зотов. — Теперь понял.

— Что значит «это»?

— Я имел в виду классовое чутье. Оно у вас притупилось. Так мне показалось.

«Ах, ты, подлая душонка! Издалека заходишь! — подумал Кольцов. — Скажи я, что у меня нет классовых предубеждений, и я становлюсь врагом не только Зотова, но и Розалии Землячки, Белы Куна, а также всесильного Троцкого. Я — чужой им. Чужеродный. Ибо все это: концлагерь, чахоточный кашель, холод, голод, бессудные расстрелы — все это зиждется на классовом чутье, иначе: на классовой ненависти. Никаких законов пока еще нет. Есть инструкции, руководства к действию, которые сочиняют все, кто хоть чуть-чуть поднялся над головами остальных. Страна живет пока по ним. А они тоже родились не на пустом месте. Еще Робеспьер сказал: «Чтобы казнить врагов, достаточно лишь установить их личности. Требуется не наказание, а уничтожение». Нет, они с Зотовым никогда не поймут друг друга!

Они вернулись в Особый отдел.

— Хотелось бы взглянуть на ваши отчетные документы, — попросил Кольцов.

— Какие? — Зотов сделал вид, что не понял.

— Книгу учета прошедших перерегистрацию и содержащихся в концлагере. Надеюсь, там отражено, кого и когда судила «тройка» и какой вынесла приговор.

— Ах, это! Есть, конечно, такая книга. Как же! Туда записаны все решения «тройки». Но она, извините, строго секретная. Без разрешения Землячки или Куна я не имею права никому ее выдавать.

— Мне — имеете, — спокойно сказал Кольцов и положил на стол свое удостоверение. — Видимо, ваши информаторы не известили вас, что помимо того, что я когда-то был адъютантом генерала Ковалевского, в настоящее время являюсь Полномочным представителем ВЧК, и Михаилом Васильевичем Фрунзе мне дано право единолично решать все вопросы, касающиеся дальнейшей участи военнопленных.

Зотов коротко взглянул на удостоверение. Все, что ему надо было знать о Кольцове, он, конечно, уже знал.

— Но, к сожалению, этой книги на данный момент у меня нет.