Пятый арлекин - Владимир Тодоров

— Глаз Гаутамы,— сказал я почти про себя, по-прежнему не чувствуя пальцев.

— Что?— переспросила Валентина.

— Нет, это я так, размышляю.

— Размышляй не размышляй, а яулечу сегодня. Я позвонила знакомой в кассу зэрофлота и просила оставить мне билет на шес­тнадцать тридцать. У тебя нервы покрепче, поживи здесь с месяц, пока я вернусь. Я боюсь оставлять квартиру без присмотра, на эту коллекцию многие зарились и при жизни Виктора, а теперь иподав­но. Ну, согласен?

Я хотел немедленно отказаться, мне становилось не по себе при одной мысли жить в этих комнатах, да еще на фоне этой мистиче­ской истории со светящимся непонятным глазом и золотистым све­том из кабинета, но, честно говоря, постеснялся выглядеть в глазах Валентины нелепым образом: все-таки взрослый мужчина, а испу­гался, как мальчик дошкольного возраста.

... Я перенес в квартиру чемодан с необходимыми мне вещами и запер за Валентиной дверь. Я сел в кресло в кабинете Вити и, закурив, принялся решать задачу со всеми неизвестными. В конце концов, яокончил физико-математический факультет! Неужели я силой математического мышления не разгадаю этот кроссворд, ко­торый стоил Виктору жизни?

Итак, что мне известно? Виктор звонит вечером, шутит, смеется,но голос неестественный, он явно пытается скрыть свое истинное настроение. Его что-то угнетает и, возможно, страшит. В конце разговора он не выдерживает и на всякий случай, как бы давая мне ключ к разгадке преступления, которое он предполагает, называет мне имя или местность. Это Гаутама. Даже не так: глаз Гаутамы. Значит, все-таки имя. Нo это может быть образным понятием и не обязательно привязано к имени. Скала, местность, долина тоже могут быть названы глазом Гаутамы. Хорошо, значит, существует нечто с названием глаз Гаутамы, иэто нечто представляло для Виктора реальную опасность, иначе бы он не погиб. Примем за версию имя. Почему он не сказал мне сразу, что боится? Потому что сомневался в реальности опасности или угроз со стороны этого Гаутамы. Виктор не был мистиком, поэтому следует исключить нечто не материальное под этим именем. Пойдем дальше, отталкиваясь от принятой версии: существует глаз Гаутамы или Гаутама с каким-то глазом и этот глаз может светиться, тем самым создавая угрозу для внешней жизни. «Если со мной что-то произойдет, значит у Гаутамы засветился во лбу глаз»... Стоп! Во лбу... Значит, версия правильная, это не местность и не скала, а реально существующее нечто, у этого нечто есть глаз и лоб. Значит, либо человек, либо животное. Но при чем тут животное? Хорошо, пусть человек. Ну, а при чем человек с глазом во лбу? Простите, это уже мистика! Пусть будет мистический Гаутама со светящимся глазом во лбу. В квартиру никто проникнуть не мог, чтобы этим глазом вызвать такой ужас у Виктора, что наступила смерть. Выходит этот Гаутама находился или находится здесь? Недаром Валентине все время чу­дилось, что за ней кто-то следит. Вот он, глаз Гаутамы! И этот Гаутама все еще здесь, ведь Валентина настолько чувствовала за собой слежку... Все, Анатолий, остановись! Твои рассуждения вышли из рамок математического анализа и углубляются в дебри мистики к непознаваемого. Для человека, посвятившего двадцать пять лет сознательной жизни изучению точных дисциплин, это стыдно и неоправданно. И все-таки, не мог же Виктор придумать Гаутаму, поверить в него к вообразить, что у этого Гаутамы засветился глаз. Именно глаз, а не весь Гаутама! Почему бы не засветиться всему Гаутаме? Если Виктор внезапно подвергся приступу психического заболевания, хотя это и исключено, откуда взялся ужас у Вален­тины? Допустим, Валентина потрясена смертью любимого человека, в таком состоянии возможны различные отклонения в психике. Но ведь я не говорил ей о словах Виктора в тот вечер, аона утверждает, что за ней следят. Опять прямая связь с этим мистическим глазом. И я, рассуждая о таинственном Гаутаме с его светящимся глазом, вдруг неожиданно занервничал хотя вообще не подвержен никаким страхам. Наука сейчас расстается со многими догмами, существо­вавшими десятки лет, видные ученые занимаются проблемой НЛО иинопланетянами, существуют фотографии неопознанных объектов. Возможно, Виктор вступил в прямой контакт с инопланетянином и, не выдержав напряжения, умер. Это уже как-то походит на правду. Инопланетянина вполне могут звать Гаутама. И он все еще на­ходится здесь!

Я встал и, напряженно оглядываясь по сторонам, заходил по кабинету. Я мог презирать себя за слабость, за малодушие, но не мог отделаться от мысль, что к за мной следит внимательный глаз этого самого Гаутамы. Да кто же я, в конце концов, слабонервная барышня? Я чертыхнулся и безотчетно принялся обходить квартиру, осматривая каждый угол, открывая шкафы, проводя рукой по кос­тюмам и платьям, одновременно боясь наткнуться на нечто, что может оказаться телом неведомого мне существа из другой галак­тики. Хотя в прессе и пишут постоянно, что они прилетают к нам с мирными целями, но одно дело читать про них, сидя в кресле, и совсем другое — увидеть перед собой одноглазое существо с присо­сками вместо рук. Со мной произошла похожая история в позап­рошлом году. Я встретился в море с дельфином. До этого я прочел не одну книжку про дельфинов, какие они благородные и умные. Заплыв далеко в море, я ощутил за спиной движение воды и какие-то звуки. Когда я сделал разворот и повернулся, то, увидев огромную черную тушу, испытал такое потрясение, что немедленно стал то­нуть почти в бессознательном состоянии и, если бы не пограничный катер, ушел бы на дно. Так что читать, к примеру, про сафари одно, а встретиться со львом в саванне — совсем другое. Или даже с дельфином один на один. Поди знай, что ему придет в его умную голову! Не мудрено, что Виктор, если я прав в своих суждениях, не выдержал этого светящегося глаза инопланетянина с космическим именем Гаутама.

Ничего не обнаружив в квартире, я снова уселся в кресло и решил прекратить бессмысленный анализ, потому что явно ушел в сторону от логических умозаключений и вторгся в неведомую мне сферу. На глаза мне попалась энциклопедия конца девятнадцатого века под редакцией профессора Андреевского, которую принято на­зывать по имени ее издателей: Брокгауза из Лейпцига и Ефрона из Петербурга. Я открыл том с золотым тиснением на букву «Г», по­листал, на всякий случай, но Гаутамы в нем не было. Если Гаутама инопланетянин, его там и не могло быть.

Я устал от несвойственных мне рассуждений о неконкретном и мистическом, и снова вернулся к исходным данным. Мистичесхое направление, так же как и космическое, меня не устраивало. А почему не позвонить днем  знакомому энциклопедисту Новоселову? Он известный библиофил. возможно, ему встречалось имя Гаутамы? Ведь и меня не покидает ощущение, что я его слышал раньше. Я боялся, что Новоселов вответ на мой вопрос просто посмеется и скажет, что я впал в детство, но ничего такого не произошло.

— Гаутама?— переспросил Новоселов,— знаю. Цитирую по па­мяти: «Все телесное есть материальное и, следовательно, временное, так как оно само по себе носит зачатки разложения. Пока человек связан с материальным миром телесным существованием, до тех пор он подвержен печали, разрушению и смерти. Пока человек будет дозволять дурным желаниям царить у него в душе, он будет чувст­вовать неудовлетворенность, бесполезное утомление и заботы. Бес­полезно стремиться очистить себя порабощением своей плоти: нрав­ственная порча связывает его со всем материальным миром. Только безусловное искоренение всего дурного разорвет цепи его существо­вания и перенесет его на другую сторону, откуда душа его не пере­несется в другое тело и познает Нирвану».

— Что это?— спросил я в недоумении.

— Заповеди,— просто ответил Новоселов.

— Чьи заповеди, Христа?

— Зачем же, это заповеди основателя буддизма Сиддахартха Гаутамы, ставшего Буддой.