Узкая дорога на дальний север - Ричард Флэнаган

– Вот, – сказала она, протягивая стаканчик, который держала за краешек большим и средним пальцами. – Кран там.

Дети только о том и думали, как бы уйти. Они понимали, что старуха хочет, чтоб они ушли, и их ненависть к ней и к ее дому была даже больше, чем страх перед огнем. Однако что-то в высокомерии этой женщины решительно настроило Эллу на то, чтобы остаться. Стюви плакал из-за ожогов, и Элла спросила пожилую леди, нет ли у нее какой-нибудь старой детской одежды, которую она могла одолжить, чтобы защитить ребенка от искр и угольков.

Женщина открыла шкаф, и Элла внутри увидела полку за полкой аккуратно выглаженной и уложенной детской одежды. Хорошей одежды. По большей части для мальчиков. Почувствовала она и запах камфары, которая у нее всегда связывалась с безвременьем, ободряющий запах места и вещей, которые никогда не меняются. Старуха обернулась и протянула Элле какую-то сложенную одежонку. Элла развернула ее одним движением рук.

Это было поношенное девчоночье красное платье.

– Благодарю вас, – произнесла Элла.

У нее в голове-то не укладывалось понятие безопасного убежища с таким безжалостным унижением. Взяв за руку сына, одетого в жалкое красное платье, она вывела семью обратно к огню, уверенная, что поступает не только верно, но и мудро.

Когда они снова вышли на дорогу, огонь как таковой уже не имел никакого значения. Ветер дул в спину и дул им навстречу, пламя было повсюду, и ветер поднимал кружащиеся смерчем раскаленные угольки, те вытягивались в волшебно сияющие пальцы, обращавшие все, чего они касались, в огонь. Они бежали от языков пламени, но теперь пламя окружало их со всех сторон.

– Мы окружены, – сказал Стюви и снова заплакал.

– Ну полно! – воскликнула Элла, хватая его. – Мы просто обязаны добраться до Хобарта. Становитесь за мной, возьмитесь за руки и, что бы ни случилось, не разжимайте их.

В такой связке эта тоненькая ниточка надежды и ужаса продолжала пробираться сквозь ветер, дым и пламя. Заплакала Мэри: стерла ноги до волдырей.

– Ноги твои приведем в порядок, когда доберемся до Хобарта, – сказала Элла.

Вокруг них, а теперь и перед ними горели деревья и дома, и Элла настойчиво их поторапливала. Она уже несла Стюви на руках, Мэри шагала следом, держась одной рукой за подол маминого платья, а другой за руку Джесс, и всех их ужас охватывал при мысли, что бы с ними сталось, если бы они не держались друг за друга. Сквозь рев огня и ветра послышался треск, и прямо пред ними на дорогу упало дерево, взметнув клуб пламени. Элла отыскала тропку в обход огня, и они пошли дальше, мимо дерева, мимо остатков горящей машины, мимо упавшего обгорелого телеграфного столба, провода с которого вились вокруг них, точно шерстяные нити для вязания. Однако впереди пожар разрастался сильнее, чем позади, Мэри в кровь стерла ноги, жар стоял неимоверный, Элла вдруг остановилась и повернулась лицом к детям.

– Мы должны вернуться, дети. Быстро, – сказала она. – И чтоб никто больше не смел валять дурака.

Мама никогда не ругалась плохими словами. Дети поняли: что-то изменилось.

– Быстро, – то и дело подгоняла она. – Быстрее!

– А как же Хобарт? – спросила Джесс, молчавшая до сих пор. – Если мы доберемся до Хобарта, мы будем в безопасности. – Голос девочки дрожал. – Мы должны дойти!

И, развернувшись, Джесс зашагала мимо них прямо в огонь. Элла схватила ее и с размаху ударила ладонью по щеке.

– Мы в воскресное жаркое превратимся, если и дальше пойдем той же дорогой. Надо во что бы то ни стало найти где-нибудь укрытие от огня.

Джесс завопила, и Элла влепила ей крепкую пощечину во второй раз. Джесс ударилась в слезы и уронила свой проигрыватель, который разлетелся на кусочки по дороге. В горле у всех страшно першило от смолистого дыма, трудно было дышать, из глаз лились слезы, из носа текло. Впереди ничего не было видно за несколько шагов, и они узнавали, где находятся, лишь случайно заметив начало подъездной дорожки, поворот дороги, какой-нибудь указатель. Они подошли к дому без сада, с одной старой яблоней и садовым сараем из щитов, торчавшим посреди мертвой лужайки. Жечь было нечего, и огонь ревел за их спинами, изредка дотягиваясь своими язычками до мертвой лужайки, где уже и гореть было нечему, но все же горело.

– Сюда, – сказала Элла, открывая дверь щитового сарая, а сама думала: «Сюда? Это здесь-то мы все умрем?»

Держась друг за друга, они протиснулись в сарай, невзирая на неимоверный жар, от которого едва можно было дышать. Огонь словно пожирал весь воздух на свете. Послышался звук, будто над их головами взорвался самолет. Жуткий язык пламени, в добрый ярд длиной, выпростался из щели под дверью, точно голодный зверь, и Джесс, завизжав, отпрыгнула назад и налетела на шкаф, полный банок и бутылок.

– Джесс! – крикнула Элла.

Она держала шкаф. Он был битком набит банками с кистями в скипидаре и денатурате. Навалилась на шкаф всем телом, велела детям не двигаться.

– Что бы ни случилось, – предупредила, – не толкайте ни этот шкаф, ни меня. Взгляните на Джина, – сказала Элла.

И Джесс, у которой на голове все еще была пластиковая шапочка, испещренная черными дырочками от искр и угольков, горестно подняла пластинку с Джином Питни, которую все это время несла с собой. От жара та выгнулась, приняв форму миски для пудинга.

– Взгляните на Джина, дети, – говорила Элла. – Только гляньте на Джина.

Через несколько минут стало просто невмоготу жарко, но рев уже стих, и пламя перестало просовывать языки под дверь. Донесся непонятный звук. Очень медленно Элла открыла дверь. Никто не шелохнулся. Осмелев, выглянули.

Полная ерунда. Дом исчез. Рядом с местом, где еще дымились его остатки, по-прежнему стояла старая яблоня, слегка опаленная, но в остальном живая и здоровая, тогда как лес, высившийся по ту сторону дороги, неистово горел.

Снова послышался тот странный звук, и стало понятно, что это сигналит машина, причем звук затихал по мере того, как машина уезжала все дальше – от них дальше. Элла подхватила Стюви на руки, дочери бегом кинулись за ней, и все они кричали сквозь огонь, но машина уже проехала и исчезала в дыму. Все заорали еще пронзительнее.

И тогда машина остановилась. Это был зеленый «Форд-Меркьюри» 1948 года выпуска с шинами в белых ободках. Никто из детей ее никогда не забудет. Открылась дверца со стороны водителя, вышел мужчина. И когда он повернулся, дети увидели, что это их отец, он их нашел.

Они побежали к нему, а он к ним – сквозь дым, жар и пламя. Когда они встретились, Дорриго подхватил Стюви и одним махом усадил его к себе на бедро. Широко раскрыл свободную руку, обхватил ею голову Эллы и крепко прижал ее лицо к своему. Он прижал ее к себе, а девочки прижимались к ним обоим, словно корни переплелись, удерживая гнилое дерево. Миг всего и длилось, пока он не отпустил жену, и они все вместе бросились к машине. Но тогда, на глазах детей, их отец выказал любви к их матери больше, чем за всю жизнь.

13

Рассудив, что теперь больше вероятности спастись – это углубиться в лес, который частью успел выгореть, чем если пробиваться сквозь огонь, который уже валом катил на Хобарт, Дорриго повел машину в ту сторону, откуда бежала его семья. Кое-какие из домов и лес уцелели, но там, где жила старуха, не пожелавшая поделиться своей добротной мальчиковой одеждой с кем-то другим, теперь не было ничего, кроме дымящегося кровельного железа, пепла и голой печной трубы. Там, где миссис Макхью топором рубила в щепки забор, спасая дом, трудно было разобрать в густом дыму, где были и тот и другой.

Они с удивлением наблюдали, как едут в непонятной ночи. Стоило повернуть за угол, как черное небо сменила громадная красная стена огня, наверное, в полумиле от них, языки пламени взлетали высоко над головой. Это был новый пожар, ревевший с другой стороны, казалось, он вобрал в себя несколько пожаров поменьше, обратив их в единую преисподнюю. Рев его заглушал все. Секунду-другую они завороженно смотрели на пламя, катя на машине дальше. Слова Эллы стряхнули колдовство.

– Это передний край огня, – сказала она.

Дорриго тормознул, рывком перевел «Форд-Меркьюри» на задний ход, развернулся, врубил на первую и поехал обратно по дороге туда, откуда они только что приехали. Он мчался как угорелый мимо упавших проводов, пылающих остатков машины. Всего через несколько минут, впрочем, передний край огня нагнал их, и теперь Дорриго вел машину между стен огня с обеих сторон, объезжая горящие ветви, валявшиеся повсюду, между взрывающихся домов, чередуя медленные осторожные маневры с резкими рывками на полной скорости, когда выпадал чистый кусок дороги, и снова, когда возникала необходимость, петлял и притормаживал. Огненный шар размером с троллейбус, голубой, точно газовое пламя, как по волшебству, появился на дороге и покатил на них. Пока «Форд-Меркьюри» юлил, объезжал его и потом вновь возвращался на прямой путь, Дорриго понял, что у него один выход: не обращать внимания на горящие обломки, палки, ветки, колья, которые появлялись из дыма и летели на них, иногда ударяя по машине и отскакивая от нее. Он рычал, без конца дергая ручку переключения скоростей, резко поворачивая большой руль то влево, то вправо, шины с белыми ободками визжали на пузырящемся черном дорожном покрытии, визг их лишь изредка можно было расслышать в какофонии ревущего огня, пронзительных завываний ветра, жуткого, похожего на пулеметный, треска взрывающихся над головой веток.