Тайный коридор - Андрей Венедиктович Воронцов

class="p1">Алексей полез в карман за пачкой, но не рискнул отдать ее в грязные, воняющие мочой пальцы Пепеляева, а сам достал ему сигарету, чиркнул зажигалкой.

– Вот, – сказал Альберт Иванович, с наслаждением затянувшись. – Теперь порядок. А вы, значит, снова в наши пенаты? Ну-ну.

– Что – ну-ну?

– А ничего. Вы приехали, а здесь нет ничего. Вообще ничего. И вас, может быть, тоже нет. Я даже не знаю, существуете ли вы на самом деле или только появились в моем воображении.

– Вот оно что… Вы пробовали лечиться? – с жалостью спросил Звонарев. – Так же нельзя… Сейчас и в России ученые живут плохо, но не все же спиваются… Губить себя – не выход. У вас была такая интересная тема про готов…

– А что готы? – ощерился Пепеляев, обнажив гнилые, страшные корешки зубов. – Готы тоже были не промах выпить! Одно из пяти расхожих выражений крымских готов, записанных Бусбеком, звучало так: «Килемшкоп!» – «Выпей чарочку!» Это как в «Собачьем сердце»: «Еще парочку!» – Он оглушительно захохотал, чрезвычайно довольный своей импровизацией. – А может, они исчезли, оттого что спились? Познакомились со славянами и спились. То, что русскому здорово, немцу смерть. Кстати, а почему вы думаете, что я пьяница? Пьяницей я был в прошлой жизни.

Он засучил рукав то ли спецовки, то ли замызганной до крайней степени парусиновой рубахи. Его рука от локтевого сгиба до запястья превратилась в один ужасный багровый рубец со струпьями.

– Водочка-то мне давно уже не помогает. Только оттягивает. Мне бы морфинчику или омнапончику. Но никто уже не дает в долг! – вдруг заорал он. – Раньше всем я был нужен – «конторе», диссидентам, Службе безпеки… А теперь вышвырнули отовсюду Пепеляева. Иди куда хочешь! А я хочу уйти в свой коридор! У меня ломка завтра начнется! А вы мне тут про готов говорите! Остались бы там с этими готами, если они вам так нравятся!

– Что?.. – прошептал Алексей. – Что вы имеете в виду? Где – там? В подземелье? Так это все было?! Было?.. – он схватил Пепеляева за шиворот. – Отвечай, долбаный спекулянт!

Альберт Иванович повис в его руке, как на вешалке, и неуловимым движением ящерицы выскочил из рубахи. Он растянулся на асфальте, заливаясь каркающим смехом, голый по пояс, со сползающими трикотажными портками.

– Где? – гоготал он. – В Караганде! О, как мне надоели эти взыскующие Града! Заплутал, деточка, в коридорчике! Ну, бей, бей меня, ничтожный профан!

На них уже стали оглядываться. Звонарев стоял над Пепеляевым в нелепой позе, с его рубахой в руке.

– Скажите… – прошептал, задыхаясь, он. – Вы же были человеком… У вас был талант… Что произошло тогда? Зачем, по чьей воле вы завели меня в лабиринт? Какой в этом смысл? Вы погубили себя, но зачем вы погубили меня?

– Это еще надо разобраться, кто кого погубил, – трезвым, отчетливым голосом – голосом прежнего Пепеляева – сказал Альберт Иванович. – В лабиринт его завели… А вы меня отправили в ад! Я расскажу тебе историю, произошедшую в вечности. Падший ангел, превратившийся в беса, долго искушал одного святого праведника. Праведник терпеливо слушал, даже кивал, а когда бес подустал и на несколько секунд умолк, вдруг ласково спросил: «А помнишь ли ты ангельское пение?» Бес вспомнил и горько зарыдал. Скажи мне: кто был настоящим искусителем? Кто кому сотворил ад?

– Не надо мне притч! Я их слышал миллион! – закричал Алексей. – Объясни мне! Я страдаю! Прояви последний раз в жизни человечность!

– Человечность? – прищурился Пепеляев. – Посмотри на меня! Ты думаешь, я могу позволить себе человечность? У меня нет сил, чтобы достать дозу, а ты ждешь от меня человечности! Ты думаешь, я сильнее, если завел тебя в какой-то там лабиринт? Чего ты распустил нюни? Он, видите ли, страдает! Да что ты знаешь о страдании? Ты в тысячу раз сильнее меня, а стоишь тут, ноешь! Нет таких лабиринтов, из которых нельзя выйти! Пошел вон! – заорал он истошно. – Ты мне надоел! Тебя не существует! Приходи с дозой, тогда поговорим!

– Чего вы пристали к старику? – дернула за рукав Звонарева какая-то тетка. – Он вам мешает? Идите своей дорогой!

Альберт Иванович в это время с проворством кошки подхватился с земли и побежал вверх по улице с быстротой, которой от него трудно было ожидать. Острые немытые лопатки его так и ходили вверх-вниз. Скоро он скрылся из виду. Осталась лишь одна дворняжка, внимательно глядящая на пепеляевскую рубаху в руке Алексея. Он положил ее перед ней и поплелся дальше.

«А ведь он прав, – уныло думал Звонарев. – Если я существую, то где? В какой реальности? В этой, в которую я попал после выхода из лабиринта? Или остался в той? А может, я снова заболеваю? Или я давно умер? Но почему тогда эта боль?»

Допустим, параллельная жизнь, в которой остался он, молодой Звонарев, где-то по ту сторону лабиринта продолжается, но почему она ни разу не дала знать о себе, даже во сне? Или дала – как в случае с сюжетом ялтинской повести? А эти люди вокруг – они лишь порождение его воображения? Или у каждого из них был свой коридор, по которому они пришли сюда, в эту гнусную действительность?

Он бродил, как пьяный, по улицам, быстро погружающимся в сумерки: темнота здесь наступала рано из-за перенесенного «незалежниками» назад часа, «щоб було, не як у Москве». В этом тоже что-то было нереальное, из сказки – украденное время, злые карлы, переводящие стрелки часов на башне волшебного замка… Как на той башенке под линией канатной дороги… Алексей дошел до собора Александра Невского, все такого же красивого, постоял возле него, вспоминая, как был здесь (или видел это во сне?) перед спуском в лабиринт. Над мозаичной иконой святого работы знаменитого Антонио Сальвиати красновато мерцала лампада. «Неужели и ее не существует?» – подумал Звонарев. Он быстро перекрестился – и благоверный князь-воин, казалось, улыбнулся ему. «Ну помоги же мне!» – со слезами на глазах сказал ему Алексей. Александр улыбался, молчал…

Проходя мимо освещенного магазинчика электротехники, Алексей почему-то вспомнил, что еще по приезде собирался купить фонарь, чтобы ходить с Наташей по плохо освещенным улицам Ялты; машинально зашел, купил (хотя зачем? – не гулять им, наверное, больше по Ялте).

Через некоторое время он оказался на Советской площади, где на лавочках распивала пиво «гэкающая» и «шокающая» местная молодежь. Подземным переходом Алексей перешел на Московскую улицу. Здесь, у круглого табачного киоска, светящегося, как огромный фонарь, он снова увидел пепеляевскую дворняжку с рубахой хозяина в зубах. Она заворчала и отбежала к стене.

Звонарев поглядел по сторонам. А ведь он стоял на том же месте, где