Земляничная тату - Лорен Хендерсон

Не показалось. Я снова уловила движение – но не во дворике, а в самом темном углу комнаты, за распахнутой створкой стеклянной двери. В густом сумраке угадывался человеческий силуэт. Высокая худая фигура качнулась к черному стеклу, скользнула в сторону, и вот она уже совсем рядом. В вытянутых руках человек держал провод, словно предлагая его мне. Я же превратилась в неподвижного истукана. Подобно зомби из фильма ужасов, человек парализовал мою волю. Он беспрепятственно вышел в центр комнаты и явил мне свое лицо. Но даже после этого я продолжала стоять столбом.

Сердце превратилось в студень. Некстати вспомнились детективы Агаты Кристи, которые я обожала в детстве… Героиня, в младенчестве ставшая свидетелем убийства, видит, как врач, лучший друг семьи, медленно натягивает хирургические перчатки, и внезапно сознает, что жест этот ей знаком, что именно доктор задушил ее собственную сестру… И вот дурочка начинает кричать, а злодей все приближается и приближается, шаг за шагом, ступенька за ступенькой, руки в резиновых перчатках тянутся к беззащитной девичьей шейке…

Я знала этого человека. Когда-то он был мне почти отцом. Не в силах повернуть голову, я смотрела в стеклянные двери, наблюдая, как отражение Джона Толбоя подкрадывается ко мне сбоку, скривив лицо в гримасе сосредоточенности.

Он ничего не говорил. Наверное, это безумие, но я почему-то ждала слов. Мне казалось невозможным, что он убьет меня, не извинившись или не оправдавшись. Совсем одурела, – размышляла я вяло, – тебя сейчас задушат, а ты ждешь извинений. Неужели он действительно все проделает в полном молчании? Джон занес провод над моей головой, и тут инстинкт самосохранения наконец-то очнулся. Еще мгновение – и было бы поздно.

Во мне полыхнула ярость, и, оттолкнувшись от картотечных шкафов, я отшатнулась назад. Мой маневр оказался для Джона полной неожиданностью. Он испуганно вскрикнул, и мы повалились на пол. Падая, я исхитрилась с силой двинуть Джона локтем, после чего всем телом приземлилась на него. Одна из рукояток удавки врезалась мне под лопатку. Я чувствовала, как отчаянно барахтается Джон, стараясь освободить свое оружие. Правой рукой я попыталась оторвать его пальцы от удавки, отчаянно дернула средний и указательный. Раздался отвратительный хруст, Джон снова вскрикнул. Удавка теперь была ему без надобности; чтобы успешно орудовать ею, требуются обе руки. Но соображал Джон быстро. Я хотела откатиться в сторону и вскочить на ноги, но стоило мне ослабить давление на его здоровую руку, как сильные пальцы вцепилась мне в шею, перекрывая доступ воздуху.

В глазах потемнело, холсты у стены завертелись цветной каруселью, багровые шедевры Дона отплясывали в кровавом буйстве. Хрипя и задыхаясь, я шарила сзади правым локтем, пытаясь добраться до живота Джона и заехать в солнечное сплетение. Джон извивался, все сильнее сжимая мне горло. Я уже почти теряла сознание. Обморочный туман молнией пробила нелепая мысль: если бы мазохисты, что практикуют самоудушения, оказались на моем месте, у них навсегда пропала бы охота к подобным трюкам.

Но идиотская мысль оказалась спасительной. От злости на себя я получила дополнительный заряд энергии. Перспектива окончить свои дни во цвете лет, как Майкл Хатченс[40], мне не понравилась. Левая рука была по-прежнему зажата между нашими телами, зато правая оставалась свободна. Я пошарила у себя над головой; пальцы нащупали нос Джона, и в следующую секунду я со всей мочи вдавила ладонь в его лицо. Потом – еще и еще. Он замотал головой из стороны в сторону, словно лошадь, пытающаяся согнать слепня. Джон так стремился избавиться от моей ладони, что бился головой о бетонный пол, совершенно не обращая на это внимания. Одной рукой он по-прежнему стискивал мне шею, вторая давила на грудь. Из легких долгим спазмом вырвался воздух. Если бы меня не душили, спазм запросто можно было бы принять за деликатный кашель. Еще немного – и я потеряю сознание. В полном отчаянии я зашарила рукой по его лицу. Пальцы скользнули по скулам, плавно нырнули в глазные впадины. Большой и средний палец острыми вилами устремились к глазным яблокам. Джон зажмурился и правой рукой принялся молотить по моей кисти. Но я уже вошла во вкус, вдавливала веки в глазные яблоки все дальше и дальше, пока пальцы не ощутили податливое желе и, соскользнув, не уперлись в кость.

Джон заорал, голова его дернулась назад, и хватка наконец ослабла. Я глотнула воздуха, в голове снова зашумело. Вывернувшись, я обеими руками с силой дернула за пальцы, сжимавшие мне трахею. Несмотря грохочущий в ушах пульс, я услышала какой-то лязг, словно металл бил по металлу, и странный звук, отдаленно напоминавший смех. Неужели кислородное голодание так быстро вызывает галлюцинации? Я снова дернула руку Джона прочь от своего горла. И тут раздались голоса.

– Тсс!

– Вот черт, свет горит! Есть здесь кто-нибудь?

– Сюда иди, тупица…

– Боже, какая ты шекшуальная…

– Лекс… а-а-а… да-да…

– Какая ты штраштная…

Снова грохот, шарканье ног, смех Ким, шебуршение одежды. Они находились совсем близко и, наверное, были пьяны в стельку, иначе давно бы нас заметили.

Джон узнал голоса одновременно со мной. Рука его сама отдернулась от моей шеи. Я зашлась в судорожном кашле, ловя ртом воздух, затряслась всем телом – в стремлении отдышаться и отпихнуть от себя Джона. Кое-как перевалилась на бок и сумела встать на колени, но тут же согнулась в новом приступе спазмов. Когда наконец удалось поднять голову, глаза мои опять уперлись в проклятое темное стекло, невозмутимо отражавшее комнату. Лекс и Ким застыли, прижавшись к дверному косяку. Именно такую страстную и чувственную позу я держала в уме, мастеря свой «Организм 2». Рубашка у Лекса была разорвана, ладони его скрывались под ярко-оранжевым платьем Ким. Они выглядели бы дьявольски сексуально – совсем как парочка, рекламирующая трусы от Калвина Кляйна, – если б не перекошенные от изумления и страха физиономии.

На полу рядом со мной неподвижно лежал Джон Толбой. Одной рукой он прикрывал глаза. Прошла, казалось, вечность, прежде чем другая рука болезненно зашарила по груди, два пальца торчали под немыслимым углом. Что-то с глухим стуком упало на пол. Деревянная ручка удавки откатилась в сторону, следом соскользнул провод, точно отвязавшаяся от марионетки нить.

У Ким перехватило дыхание, когда она поняла, что это такое. Они с Лексом не сдвинулись с места – лишь сильнее вжались в дверной косяк. Я тоже словно окаменела. Казалось, что если не подняться прямо сейчас, то я навсегда останусь в этом скрюченном состоянии. Каким-то чудом, ухватившись за картотечный ящик, я умудрилась встать на ноги. Изо рта вырывалось судорожное дыхание. Каждый вдох отдавался нестерпимой болью. Наверное, на горле останутся жуткие синяки.