Чёрный день - Алексей Доронин

Вот и теперь Александру хотелось ползти ужом, но он поднимал себя и, стиснув зубы, гнал вперёд, как скотину на убой, как в атаку на пулемёты, загоняя ужас поглубже и стиснув зубы, чтоб не стучали, сбивая с ритма.

Несколько раз его валенки почти теряли сцепление с дорогой — мост, открытый всем ветрам, был хорошо очищен от снега. Саша держал равновесие как опытный канатоходец. Сложно сказать, удалось бы это ему, будь на нём скользкие ботинки. Наверно, он тогда испытал бы недолгое, но захватывающее чувство полёта. Дважды ему показалось, что под ногами что-то осыпается и трещит. Но он шёл, чуть наклонившись вперёд, светил и смотрел только прямо перед собой, запретив себе отводить глаза в сторону.

Переход показался Саше вечностью, хотя вряд ли длился больше двадцати минут. Но когда нет других ориентиров, кроме собственных шагов, тяжело отмахнуться от дежа вю и поверить, что не топчешься на месте, снова и снова проходя один и тот же участок пути, прокручивающийся под ногами как лента эскалатора. Только на другом берегу парень позволил себе остановиться и присесть. Все его мышцы болели и подёргивались — сказывалось напряжение. Но расслабляться было рано, он всё ещё находился слишком близко к опасной зоне. Для того чтобы устроить привал, надо было отойти от черты города хотя бы на пять километров. А это ещё час пути. Потом он передохнёт и только после ещё одного такого отрезка будет искать место для ночлега.

Саша, наученный горьким опытом, больше не раскладывал свой спальный мешок где попало. Если вокруг не было капитальных построек, то он продолжал движение, пока не находил их, даже если валился с ног от усталости. Воспоминания о кошмаре, пережитом пару дней назад, когда он расположился на ночлег в погребе, а утром обнаружил, что его занесло, были ещё свежи. Быть похороненным заживо — что может быть страшнее? Только участь ходячего трупа, которым он себя всё чаще ощущал.

В этот раз его приютила будка смотрителя на переезде. Что бы он делал без Министерства путей сообщения? Нетронутый снег вокруг неё говорил в пользу того, что она не занята, но Александр из предосторожности потратил четверть часа на скрытное наблюдение и только после этого зашёл внутрь.

Нет, там не было не души. Даже неприкаянных душ не было. Бедненькая обстановка, голые стены, шанцевые и прочие инструменты вдоль них. Могилу, что ли, выкопать? Не дождётесь.

Зато у другой стенки — прекрасная буржуйка. Дымоход выведен наружу, так что отравление угарным газом не грозит. Окна целы, заклеены бумагой крест-накрест и даже закрыты ставнями, что вообще чудесно. Какой же идиот покинул такую комфортабельную «хижину дяди Тома»? Не иначе тоже на юга подался.

Именно попадая в такие уютные места, Данилов задумывался о том, что неплохо бы где-то осесть и прекратить этот затянувшийся турпоход. «Зачем ты идёшь туда? — вопрос возник у него в голове настолько чётко, что Данилову показалось, что его задали вслух. — Думаешь, там тебя кто-то ждёт?»

Мысль эта грубо оторвала Сашу от того ощущения расслабленности, которое возникает, когда приходишь с мороза и постепенно отогреваешься. Он ворочался с боку на бок на кушетке в маленькой каморке рядом с пышущей печкой, но ему снова было холодно. Этот вопрос испортил парню удовольствие и от вкусной каши с тушёнкой, которую он разогрел на печке.

Не сказать, чтобы эта мысль мучила Сашу постоянно. Он не мог себе позволить подобную роскошь при всех опасностях, нависших над его существованием, но во время редких передышек она навещала его как призрак старинного замка, выныривая из тёмных глубин памяти. В такие моменты парень чувствовал себя неуютно, даже если был сыт и обогрет.

Ведь если быть честным с собой, то спрашивать надо о том, осталось ли хоть что-то в родном городе. И ответ на него напрашивался.

Да, ему можно было остановиться. Двухнедельный запас пищи, который он имел с собой, легко превратить в месячный, если немного умерить свой аппетит. Останется законопатить все щели, завесить двери и окна одеялами, заготовить побольше дров… Месяц можно будет продержится с относительным комфортом, а там посмотрим.

Можно остановиться. Но тогда появится слишком много свободного времени, и мысли начнут грызть его с удвоенной силой, а отчаяние заставит своими руками затянуть петлю на шее. Ему не продержаться и недели, и никакой запас еды не спасёт. Он сойдёт с ума от одиночества и горя.

Надо было идти, каким бы безумием это ни выглядело. Во время тяжёлых переходов пронизывающий ветер прогонял все скверные мысли, а холод заставлял организм направлять кровь, которая в состоянии покоя подпитывала головной мозг, на обогрев замерзающих конечностей. Так зима из врага превращалась в Сашиного союзника, помогая ему бороться с самим собой.

Но на привале всё возвращалось на круги своя. Часто у парня не хватало сил на то, чтобы стянуть с себя валенки, но на то, чтобы в очередной раз прокрутить в голове мысль о том, что всё бесполезно, они оставались. Каждую «ночь» он ложился в постель как в гроб, чувствуя себя бесконечно усталым, закрывал глаза, но сон не спешил приходить. Саше приходилось ворочаться и метаться несколько часов, прежде чем долгожданный Морфей начинал заворачивать его в свой кокон.

Затем наступало забвение, которое казалось потерянным раем, даже если сны приносили с собой чудовищные видения. Они всё же были менее страшны, чем то, что он видел наяву. Саша был бы не прочь хоть раз забыть дорогу назад. Но каждое «утро» вырывало его из постели-могилы и возвращало к подобию жизни. Он вставал и по инерции шёл дальше как лунатик. Данилов давно потерял грань между сном и явью, жил во сне и во сне же готовился умереть.

«Когда же ты, наконец, сдохнешь? — спрашивал он себя. — Ведь всё кончено. Дело не только в твоём городе и твоих родных. Можешь идти хоть на край света и не увидишь ничего нового. Потому что ничего другого в этом мире просто не осталось. Только снег, руины и трупы. Ты прекрасно знаешь, что это конец. Даже если случится чудо, и ты уцелеешь, какое будущее тебя ждёт? Не лучше ли завершить эту историю прямо сейчас?..»

Нет, не лучше. Разумом Александр понимал, что бороться бесполезно, но что-то в нём упорно не хотело умирать и делало всё, чтобы прогнать отчаяние. Избранный им способ оказался тяжёлым, но, возможно, был единственным. Безнадега уходила, только когда он выжимал себя до полного истощения сил. Поэтому Саша и нёс своё бренное тело на восток.

Луч фонаря скользнул по покатым крышам, наполовину занесённым снегом. Данилов замер на месте и тут же потерял интерес к этому селу. Над ближайшей к железной дороге избой — той самой сакраментальной хатой с краю — струился слабенький дымок. Это был едва заметный сигнал, который нельзя спутать ни с чем. Люди!

Выключив фонарик и осторожно выглянув из-за сугроба, в который превратился занесённый снегом трактор, Саша сделал второе открытие. В нескольких окнах мерцали тусклые огоньки — не иначе, свечи жгут, если не лучину.

Значит, живы ещё деревенские. Или городские, выбившие деревенских, что тоже не могло радовать. В любом случае здесь ему делать нечего. Кто бы там ни находился, они наверняка встретят одинокого путника хорошей порцией свинца. Такие нынче законы гостеприимства. Саша на их месте поступил бы так же, если бы к нему в дом начал ломиться небритый бродяга с большим рюкзаком за спиной.

Такое сейчас время. Жаль, дома у него не было, как не было запасов еды и близких людей, которых надо было бы защищать. Поэтому он был свободен как ветер и так же одинок. Всё его имущество умещалось в том самом туристском рюкзаке, вся его нынешняя жизнь — на страницах потрёпанного дневника, который он давно уже не вёл, а всё его прошлое — в паре фотографий, которые он носил с собой скорее по инерции, чем от реальной потребности часто вспоминать о тех днях. Да что говорить…

Он мог бы обойти село по периметру, зайти со стороны лесопосадок и там заглянуть в пару домов, но решил не искушать судьбу. Пока у него оставалась еда, не было смысла рисковать. Своя голова дороже.

Километрах в пяти райцентр. Там можно будет и переночевать, если это слово теперь что-нибудь да значит. «Утро вечера мудренее», — подумал парень с привычным сарказмом висельника.

«Утро» застало его в дороге. Это был ещё один обычный день, такой же чёрный, как и десять предыдущих. Облако сюда дотянуться не могло. До любого крупного города, который мог бы словить ракету, было минимум сорок километров. Городок был «чистый», но, похоже, абсолютно заброшенный.

В любом населённом пункте Данилов с фонарем в руках чувствовал себя всё равно что с мишенью на спине. Его луч прогонял мрак почти на тридцать метров, и в полной темноте должен был быть заметен как маяк. Но иначе было нельзя. Риск заплутать впотьмах или упасть в канаву выше, чем вероятность нарваться на неприятности антропогенного характера. Чтобы снизить опасность таких встреч, надо поскорее пробежаться по домам, загрузить рюкзак едой так, чтоб еле закрывался, и двигать дальше. Шансы на то, что несколько десятков тысяч беженцев пропустили хоть что-то съедобное, минимальны, но они всё же имеются. Саша внимательно смотрел по сторонам и ещё внимательнее — под ноги. Хорошо ещё, если, упав, он сломает шею. А если ногу?