Обнаров - Наталья Троицкая

Раскинув руки в стороны, запрокинув голову вверх, точно моля о пощаде Всевышнего, Обнаров стоял в самом центре сцены, он уже произнес финальный монолог и ждал, когда упадет занавес, когда погаснет свет, ослепительно ярким островком выхватывающий его, тоже одетого во все белое, из темного мира жизни, сцены и зрительного зала.

«Странно, – думал он, – почему так долго не гасят свет, и почему аплодисменты сегодня так внезапно то появляются, то затихают, точно звук идет волнами? Что-то неправильно, что-то не так…»

Он сцепил до скрежета зубы, не дав телу рефлексивно вздрогнуть от кравшегося по спине мороза. Промокшая насквозь на спине и груди рубашка прилипла к телу и теперь казалась ему ледяной.

Темнота стала вдруг с шипением расплываться, превращаясь в противный серый туман, украшенный яркими мерцающими блестками.

«Господи, не сейчас! – взмолился он и под аккомпанемент дребезжащих в висках колокольчиков сделал глубокий вдох, один, потом другой. – Занавес… Мне нужен занавес…»

Лицо стало мгновенно мокрым от холодного липкого пота. Сердце надрывно билось, неестественно шевелясь в груди.

– Костя, здесь врачи, – услышал он идущий эхом голос Беспалова. – Держись, Старый! Сейчас занавес дадут!

Наконец наступила полная темнота, точно мир нырнул в черную воду, софиты погасли, раздался знакомый шорох занавеса.

«Теперь можно…» – сказал себе Обнаров и мгновенно потерял сознание.

– «Горох» первым на поклон выходит и делает минимум пять подходов. Медленно! Я внятно вам объясняю? Медленно! – услышал он взволнованный голос Симонца. – Нам Обнарова надо успеть в чувство привести. Ему хотя бы раз на поклон выйти. Чего сидим, вашу мать?! На сцену! Не по чину «шестеркам» заставлять себя ждать. Ну, что вы сидите, медицина? Делайте уже что-то, делайте!

– Он у вас что, наркоман? – спросила врач, разглядывая вены на правой руке Обнарова с синяками и следами от уколов.

– Он у нас алкоголик! – с издевкой пояснил Симонец. – Пить надо меньше.

– У него жена в больнице. Он вчера и сегодня для нее кровь сдавал. Это следы от прямого переливания крови, – сказал врачу Беспалов.

– Тогда все понятно. Господи, как же он на сцену-то смог выйти?! Ему обязательно лежать надо!

– Ну что вам понятно? – орал Симонец. – Мне артист на поклон нужен. Давайте как-то поактивнее, или я обеспечу вам неприятности!

Обнаров почувствовал, как кто-то взял его за запястье.

– Сейчас он придет в себя, пульс стабилизируется.

– Поднимайте же его! – орал Симонец. – Не выйти на поклон он не может! Это неуважение к восьми президентам!

– Слушайте, у вас не театр, а просто гестапо какое-то! – вспылила врач. – Уйдите отсюда! Я вас уже слышать не могу!

– Спасибо, доктор, – слабым голосом произнес Обнаров и открыл глаза. – Дайте воды.

Беспалов тут же открыл и подал ему бутылку минералки, заботливо придерживая бутылку в трясущейся обнаровской руке.

– Серый, я финал не завалил? Занавеса дождался?

– Дождался. Ты молодец!

– Пойдем на поклон.

Беспалов с врачом помогли ему встать. Обнаров отстранил их и сделал несколько шагов к сцене, потом опасно покачнулся, ухватился за плечо следовавшего за ним по пятам Беспалова.

– Братцы, идти-то я не могу. Мотает меня… – виновато сказал он.

Беспалов с болью смотрел на друга.

– Давай вот что сделаем. Ты, я, Папаянц, Золотов вместе выйдем, как ближайшее окружение Мэтью. Встанем, обнимая друг друга за плечи. А мы с тобой, Костя, так и выйдем обнявшись. Встанем по центру сцены. Витька и Жорик пусть цветы нам таскают.– Гениально! На сцену! Мгновенно на сцену! – суетился Симонец. – Родные мои, хорошие, сделайте для меня это!

В лучах софитов в центре сцены они стояли вдвоем, обнявшись, как старые друзья. Свита Мэтью собирала у благодарных зрителей цветы и складывала их к ногам своего главаря.

– Костя, правую руку согни в локте. Пятно крови на рубашке, как укол в вену делали, – с деланной улыбкой говорил Сергей Беспалов Обнарову. – Слушай, а ничего задумка. Народ думает, у нас фишка такая – цветы самим не брать. Пойдем или понаслаждаемся?

– Серый, отвези меня домой, прямо сейчас. Умоляю! Иначе меня с банкетом достанут, а у меня сил нету. Только мою сумку с документами из гримерки возьми.

– По-о-онял, – протянул Беспалов. – Улыбаемся, машем и уходим.

В машине, уже у подъезда дома, Беспалов тряхнул уснувшего Обнарова за плечо.

– Костя, приехали. Пойдем, провожу.

– Только до подъезда я сам, а то сфотографирует какая-нибудь сука, напишут – пьяный. Мать расстроится.

Прощались у дверей квартиры.

– Зайди, – попросил Обнаров.

– Не… Не… Отдыхай. У тебя где машина-то?

– В «Шереметьево», на стоянке осталась.

– «Разбор полетов» Севастьянов назначил на час дня. В половине двенадцатого я за тобой заеду.

Обнаров протянул Беспалову руку.

– Спасибо тебе, Серега. Ты меня сегодня здорово выручил.

Они коротко обнялись. Беспалов похлопал Обнарова по спине.

– Держись! Держись, Старый! Не раскисай. Все будет хорошо.

Взяв из трясущихся рук Обнарова ключи, Беспалов открыл дверь, кивнул ему на прощание и, не дожидаясь лифта, побежал по лестнице вниз.

Будильник разбудил его ровно в восемь.

Обнаров посмотрел на кроватку, где спал Егор. Детская кроватка была пуста. Сделав над собой усилие Обнаров сел, подозрительно оглядел себя. На нем был сценический костюм, на ногах сапоги-ботфорты.

– Черт побери! – досадливо проворчал он и стал переодеваться, преодолевая приступ головокружения и тошноты.

Мать и сынишка были на кухне.

– Доброе утро, – сказал Обнаров, входя.

Мать хлопотала у плиты. В ответ на пожелание доброго утра она обернулась, смерила сына холодным взглядом, не произнеся ни слова, отвернулась опять и стала мешать ложкой что-то в кастрюльке. Сынишка в детской сумке-коляске лежал на диване и играл с погремушкой.

– Привет, мой родной. Как наши делищи?

Он погладил ребенка по грудке, пощекотал пальцами по пухленькой розовой щечке. Сын крепко схватил ручонкой его за палец и заулыбался, радостно забив ножками.

– Ну-ка, давай, приподнимайся, цепляйся, держись.

Отнюдь не любезно мать поставила перед ним стакан, наполненный огуречным рассолом.

– Что это? – спросил Обнаров озадаченно.

– Рассол.

– А-а-а… – протянул он, взял стакан и попытался сделать глоток.