Полковник Коршунов - Лев Канторович

Сразу с ударом гонга Борис бросился вперед, и он слышал, как зазвенел трамвай, и потом он начал бой. Он ударил Титова левой. Титов принял удар на перчатку. Удар громко хлопнул. Борис ударил правой в корпус. Титов закрылся, не отвечая на удар. Борис продолжал атаку. Черные кулаки мелькали в воздухе. Титов отступил, нырнув вправо, но Борис настиг его прямой левой и теснил его и плясал так быстро, что Титов не успевал поворачиваться. Борис был как бешеный. Он ни о чем не думал. Его кулаки работали скорее, чем он успевал думать. Ноги работали прекрасно и неутомимо. Титов несколько раз попал в Бориса. Борис смутно почувствовал боль, но не остановился. Он шел, шел вперед и гонял Титова по рингу.

На второй минуте Борис попал левым крюком Титову в подбородок. Титов зашатался. Борис прыгнул к нему и ударил еще раз левой и потом правым крюком в подбородок с другой стороны.

Титов сделал два шага в сторону и упал на колени.

Рефери бросился к Борису. Борис отошел в дальний угол. Рефери начал считать:

— Раз… два… три… четыре…

Секундометрист отбивал счет деревянной рукояткой молотка. Борис ждал в своем углу, нагнувшись вперед и слегка раскачиваясь на полусогнутых ногах.

Титов поднял голову и прямо посмотрел на Бориса. Лицо Титова было совершенно белое, и страх был в его глазах. Страх и животная злоба были в его глазах.

Он встал при счете «восемь». Борис кинулся на него.

Титов попробовал спастись в клинче, до Борис отскочил в сторону и ударил левей так сильно, что Титов снова зашатался. Тогда Борис погнал его в угол. Титов метался под ударами Бориса. Он ничего не мог сделать. Все движения его были беспорядочны и растерянны.

Борис кружился по рингу и бил, бил не переставая, все ускоряя темп боя. Темп боя был просто дьявольский.

Раунд кончился. Титов, шатаясь, пошел в свой угол.

Титову показалось, что перерыв продолжался не больше десяти секунд. Титов был как пьяный. Он шумно дышал, широко раскрывая рот.

Секунданты возились с Титовым.

Он ничего не чувствовал.

Он попросил пить. Один из секундантов вынул у него изо рта шину и дал ему выпить немного воды.

Когда Титов пил, его зубы стучали о край чашки. Ему показалось, что вода теплая, и хотелось пить еще, но перерыв кончился. Он встал на ноги.

Борис быстро шел к нему. Борис опустил руки и шел прямо на него. Титов вдруг рассвирепел, хрипло выругался и кинулся навстречу. Он ударил изо всей силы левой рукой и промахнулся. Он хотел ударить правой в коричневое лицо Бориса, он уже поднял правую руку и повернулся к Борису, но вдруг лицо Бориса куда-то исчезло, и все пропало, и он услышал какой-то мягкий, глухой звук, и чем-то черным заволокло все перед глазами.

Борис ушел от удара. Кулак Титова просвистел перед самым лицом Бориса. Борис сделал короткий, быстрый шаг и вместе с шагом коротко ударил левой.

Титов выпрямился и боком упал на веревки. Его голова легла на нижнюю веревку. Он дышал с трудом. У него было такое лицо, будто он спит и видит страшный сон и никак не может проснуться. Его левая рука локтем уперлась в пол, и кулак медленно опускался.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

— Завтра я пойду к Маше! Завтра я увижусь с Машей! Мне ничто не может помешать, и я пойду к ней утром, и она обязательно будет дома, и я увижусь с ней…

Борис говорил с самим собой. Он говорил вслух. Голос его звучал глухо в пустой комнате.

После боя Петр Петрович и Андрей проводили Бориса до дома. У Андрея был такой вид, будто ему хочется сказать что-то. Борис очень хотел спросить Андрея о Маше. Они так ничего и не сказали друг другу.

Когда Петр Петрович с Андреем ушли, Борис сразу разделся и лег в постель. Он не устал, он почти совсем не устал, но ему хотелось спать. Он лег в постель и вытянулся на спине. Вот тогда он и произнес речь о свидании с Машей. Он улыбнулся, говоря это. Потом он лег на бок, колени поджал к самому подбородку и свернулся клубком.

«Как в детстве», — подумал он, засыпая. Он сказал еще раз совсем тихо:

— Завтра я увижусь с ней…

Засыпая, он видел светлое небо за окном. Где-то прозвенел трамвай. Он вспомнил о бое с Титовым и уснул.

Ему ничего ни приснилось в эту ночь.

Он проснулся рано и сразу вспомнил о Маше.

— Я увижусь с ней сегодня! — сказал он и вскочил с постели.

В дверь постучали.

Он надел трусы и подошел к двери.

— Кто?

— Вам письмо, товарищ Горбов.

Сосед по комнате, пожилой человек, бухгалтер какого-то учреждения, стоял в коридоре. Он был без пиджака. Голубые подтяжки болтались у него на боках. Он держал в левой руке электрический чайник и в правой руке конверт и квитанцию.

Он смотрел на Бориса из-под очков, нагибая голову и улыбаясь.

— Вот здесь нужно расписаться, — сказал он. — Заказное письмо. Почтальон ждет на кухне. Вы победили вчера?

— Да. Я выиграл вчера. Вот, пожалуйста, отдайте почтальону. Спасибо вам.

— Пожалуйста. Всего хорошего.

Борис захлопнул дверь.

— Я увижусь с Машей сегодня, — сказал он шепотом. — Я сегодня увижусь с ней!

Он сел на кровать и разорвал серый конверт с неясным лиловым штампом. Он разорвал конверт и вынул небольшой листок. Он три раза прочел короткий текст, раньше чем смысл написанного стал ему ясен. Это была повестка из Военного комиссариата.

«Немедленно по получении сего явиться в Райвоенкомат…»

Явиться немедленно! Явиться немедленно! Значит, сейчас же нужно идти, сейчас же идти в Комиссариат, а не к Маше. Явиться немедленно…

Текст был отпечатан на машинке. Синими чернилами была вписана фамилия: Горбов, Б. А., и внизу подпись красным карандашом и печать рядом с подписью, и еще ниже число…

В полутемном коридоре Военкомата Борис нашел дверь с номером комнаты, который был в его повестке.

За большим исцарапанным столом возле окна сидел писарь. Он горбился над столом, и гимнастерка топорщилась на его спине. Он сердито посмотрел на Бориса и нашел его фамилию в списке.

— Вам нужно к военкому, — сказал он хмуро. — Погодите.

Вдоль стены стояло несколько стульев. Борис сел на один из них.

В комнате было накурено. Очевидно, недавно здесь было много народу. В углу стояла высокая плевательница. Вокруг на полу валялись окурки. Пахло горелой бумагой и потухшими папиросами.

Писарь рылся в бумагах и монотонно насвистывал.

— Зачем меня вызвали? — спросил Борис. — Вы не знаете, товарищ, зачем меня вызвали?

Писарь ответил, не глядя на Бориса:

— Вас пошлют в часть. Там узнаете.

Он снова начал насвистывать. Борис больше не спрашивал.

Из-за двери за спиной писаря доносились обрывки разговора. Слов нельзя было разобрать. Говорили два голоса. Один был громкий, взволнованный, а второй тихий.

«Я скажу ему, — думал Борис. — Я скажу… Он поймет… Он, наверное, поймет меня… Пусть пошлют, пусть пошлют куда угодно, но не сейчас… Немного позднее я согласен ехать… Куда угодно, только немного позднее… Я попрошу отсрочки…»

Дверь открылась.

В дверях стоял военный со знаками различия полкового комиссара на красных петлицах. Перед военным стоял человек в штатском. Борис не видел его лица. Этот штатский говорил громким голосом.

— Мне необходима отсрочка, — говорил он, и полковой комиссар хмурился и отворачивался. — Мои творческие планы… Я могу представить удостоверения… В конце концов, вы же должны понять! Я готовлю книгу стихов…

— Хорошо, — отвечал комиссар. — Я уже сказал вам. Хорошо. Я вычеркну вас. Я уже сказал.

Штатский боком пролез в дверь.

— Вычеркните этого, — тихо сказал комиссар писарю.

Писарь посмотрел на штатского с таким выражением, будто перед ним стоял не человек, а интересная вещь.

Штатский повернулся, и Борис узнал его. Это был поэт, гость Маши, знаток бокса. Борис испугался, что толстый молодой человек поздоровается с ним и комиссар увидит, что они знакомы. Но поэт не смотрел на Бориса.

— Еще один? — сказал комиссар, мельком взглянув на Бориса. У комиссара было усталое, морщинистое лицо и совсем седые волосы.

— Ну, пойдем.

Борис вошел. Комиссар закрыл дверь, прошел за свой стол и сел, подперев голову левой рукой.

— Фамилия?

— Горбов.

Комиссар отыскал какую-то бумагу в папке.

— Горбов, Борис Андреевич?

— Да.

— Служил в пограничных войсках?

— Да.

— Срочную службу?

— Да.

— Где служил?

— На Севере, товарищ полковой комиссар.

— Так. Хорошо? Хорошо служил, спрашиваю?

Горбов ничего не ответил.

— Командир запаса?

— Да.

Комиссар вдруг улыбнулся. Все морщины на его лице сразу разгладились. Только вокруг глаз остались мелкие веселые складки.

— Вот поэт этот… А?