Темное солнце - Эрик-Эмманюэль Шмитт

воспользоваться им. Простил ли я ему его злодеяния? Дерек вредоносный и бессовестный, Дерек из прошлого, теперь уже не имел ничего общего с этим слабым, веселым и ласковым товарищем, с которым я совершал свое путешествие. Тот, от которого стремилась освободиться моя мстительность, покинул этот мир. Уместно ли сердиться на мертвого? Нет. Того, плохого Дерека я уничтожил, породив нового.

Ситуация, хотя я четко ее себе представлял, действовала на меня разрушительно. Мне не удавалось к ней привыкнуть. Зачем было водворять Дерека на этот остров? Меня привело сюда какое-то смутное чутье. Не вникая в подробности, я предчувствовал, что решение появится в тот или иной момент этого странствия, и мои соображения определятся точнее. Сколько раз за свою жизнь я отдавался на волю этих безотчетных порывов? И только позже постепенно постигал последствия совершённого поступка. Эти последствия всегда раскрывало время. Некая сила во мне знает куда больше, чем мое сознание: подчиняясь ей, я прихожу к пониманию ее. Что это за сила? Часть меня? Чей-то разум, ненадолго вселившийся в меня, – бог, демон, дух? Или же нечто вроде глаза, который имеет доступ в будущее, прозревает мою судьбу и направляет меня? Не знаю.

Мы с Дереком перебрались в приземистый домишко сухой кладки недалеко от моря. В деревеньке, пахнущей гниющими моллюсками и козьим пометом, насчитывалось три десятка домов, где проживали ловцы жемчуга и люди, которые варили финиковый сироп из собранных с окрестных пальм плодов. Соседи довольно быстро свыклись с нашим присутствием; Дерек вызывал у них жалость – чувство, которое удивительным образом ему случалось вызывать после его метаморфозы, а я заинтересовал местных жителей своими талантами целителя. Особенно часто к моей помощи прибегали ныряльщики. В море им приходилось сталкиваться с самыми разными противниками: и со скатом, и с рыбой-пилой, и с акулой; погружения за жемчугом на задержке дыхания вредили их легким, а главное, пробивали барабанные перепонки. Впрочем, они не только не переживали из-за этого – «Глухим быть не страшно, устрица ведь не разговаривает!» – но даже испытывали определенную гордость, потому что могли сойти за опытных ловцов. На деревенских улочках или на дорогах их легко было узнать по ноздрям, деформированным костяной прищепкой, которой они зажимали нос, что придавало этим тщедушным юнцам наглый и развязный вид.

Дерек подле меня жил в ощущении непрекращающейся идиллии. Несмотря на слепоту, он стремился разделять со мной повседневные хлопоты. Все чаще и чаще он пел. Такие моменты приводили меня в крайнее волнение: перед моими глазами возникал тот, кем он мог бы быть, тот, кем он, возможно, станет, – человек, который, превозмогая свой недуг и обращая его в силу, усердствует, чтобы угодить близким. Когда я хвалил его, он сиял. А от изуродованного тела исходил новый свет.

При этом щедрость его распространялась исключительно на мою персону. С чужаками он снова становился сдержанным и даже проявлял холодность. Зато, когда мы оказывались вдвоем, эта простодушная сдержанность забавляла меня. Множество раз на дню он открыто и светло напоминал мне о своем обожании. Он не лгал. Я это чувствовал.

В его любви не было ничего сексуального, и это заметно будоражило меня. Он любил меня чистой любовью. Он хотел ощущать мое тело, испытывал необходимость подойти вплотную, прикоснуться ко мне, вдохнуть мой запах, услышать голос, во время сиесты прижаться бедром к моему или, засыпая, знать, что я рядом. Его наслаждение проистекало от моего присутствия. Он любил меня, как пес любит хозяина или ребенок – отца.

Не правда ли, самая крепкая любовь – та, что обходится без секса? Любовь без спортивных показателей, без гимнастических упражнений и акробатических этюдов. Любовь, требования которой остаются доступны нам. Любовь, которая легко достигает полноты чувства. Любовь, избавленная от усталости. Любовь, никогда не вызывающая разочарования.

Однако я не намеревался отвечать ему тем же. Я относился к Дереку с гордостью – ведь я изменил его к лучшему, – но не с любовью. Мое сердце было занято. Я скучал по Мерет. Мерет ждала меня. Она тревожилась. Неужто я, завладевая ее вниманием, добиваясь положения любовника, вырывая ее из лап фараона, истощился настолько, чтобы уединиться на далеком острове в обществе сводного брата? Когда Дерек принимался нашептывать мне милые, приятные, слащавые и почти смешные любезности, я ощущал, как в грудь мою вонзается ледяной меч: эти слова должна была говорить мне Мерет, а не он. И наше абсурдное братское сожительство тяготило меня.

Однажды Дерек сделал мне подарок, за которым последовало совсем не то, чего он ожидал.

Он всегда носил на шее черный камень на длинной медной цепочке. Чаще всего этот амулет, как и множество декоративных цветных ожерелий, символизирующих власть и богатство, скрывался под одеждой. Когда мы встретились, он уже придавал этому камню магические свойства – защиту от болезней, силу и энергию, – теперь же он верил, что именно ему обязан своим исключительным долголетием. Он уже больше не расставался с этим осколком камня и крепко сжимал его при малейшей тревоге. Пробуждаясь, он непременно целовал его; в течение дня благодарил; на закате снова целовал[63].

В то утро он воротился из храма, где золотых и серебряных дел мастера творили настоящие чудеса. И протянул мне золотой обруч, на котором висела искусно оправленная половина его черного камня.

– Вот, я расколол его надвое, – торжественно объявил Дерек. – Дарю тебе этот амулет в знак нашей дружбы и чтобы ты, Имени, жил долго. Как и я.

Он ликовал. Наверняка ему впервые довелось проявить подлинную щедрость… Не дожидаясь моей реакции, Дерек на ощупь нашел мою шею, притянул меня к себе, чтобы надеть украшение, убедился, что оно хорошо легло мне на грудь и улыбнулся, как если бы видел.

Я представлял себе, чего стоил ему этот поступок, – не только материально, но и психически: снять свой амулет, долгие дни обходиться без него, доверить его ремесленникам в храме, будучи нагим и безоружным, подвергаться возможной опасности и уступить мне половину своей защитной силы.

– Ты доволен? – воскликнул Дерек, уверенный в моем восторге.

– Я потрясен.

Я не лгал. Ничто не было мне так неприятно, как то, что случилось. Любовь Дерека, столь же реальная, сколь и сильная, сделалась мне невыносима.

Неделю спустя я объявил ему, что иду вопросить Древо Жизни.

– Зачем? – встревожился он, готовый заподозрить разлуку.

– Вдруг оно знает средство для твоих глаз.

Устыдившись, что усомнился во мне, Дерек опустил голову. Я нашел себе оправдание:

– Древо Жизни находится в пустыне. Я больше не боюсь отправиться туда, потому что меня хранит