Сквозь время - Олеся Шеллина

Томмазо и Леонардо, а иногда и дети, когда им в голову приходило, что они уже взрослые, но баловаться тут не разрешалось, поэтому такие мысли посещали их от силы пару раз за месяц.

Завтрак прошел в молчании. К еде ни я, ни муж так и не прикоснулись. Даже не столько ощущение предстоящей разлуки буквально парализовало меня, сколько что-то другое, страшное и неизбежное.

В таком состоянии трогать меня была не лучшая из идей Лукреции, но ее назидательные советы о семейной жизни, о неправильности нашего поведения с мужем, что эта странная близость между нами когда-нибудь кончится, несмотря на то, что я вожусь с чужим ребенком, которому здесь не место, только в угоду мужу, выплеснули такую волну негатива с моей стороны, что я им припомнила все, что накопилось за это время. А уж когда в разгар нашей ссоры, до меня наконец дошло за каким, собственно хером, тут находится Бьянка, я думала, что убью их на месте. Я дура, и еще какая. Матушка, оказывается, решила провести мастер класс и на примере дочки показать, как подстелиться под нужного женатого мужика. А вот то, что Риарио не разрешает выгнать их из дома совсем привело крышу в нестабильное состояние.

— Ничего не было, — пискнула испуганно Бьянка, глядя как я беру в руки столовый нож.

— Конечно не было. Убирайтесь. Чтобы завтра в этом доме не было даже упоминания о вас. — Прошипела я, поднимаясь.

Я вышла на улицу, не одеваясь, стараясь хоть немного отойти от гнева и ярости, смешавшимися с паникой.

— Что на тебя нашло? — ко мне подошел муж, и скинув с себя теплую рубашку, накинул ее мне на плечи.

— Я не знаю. Это нормально ненавидеть собственную мать? — тихо спросила я у Джироламо.

— Я ненавидел отца, поэтому не мне судить правильно это или нет. Я распорядился, чтобы к завтрашнему утру им собрали лошадей и сопровождение. Не хочу, когда вернусь, увидеть, как ты рыдаешь над трупом матери, продолжая всаживать в нее столовый нож, — он аккуратно разжал мою руку, в которой я до сих пор держала столовый прибор, и забрал это ужасающе тупое оружие, которым только что пытать можно, и то, не нанося смертельных повреждений. — Я вернусь, не нужно меня хоронить раньше времени, — попытался успокоить он меня, но сделал только хуже. — Это будет последнее поручение, которое я выполню в должности гонфалоньера, потом я сниму с себя полномочия. Я долго думал об этом и теперь сожалею, что не сделал раньше.

— Что хотел показать мне Леонардо? — я попыталась отвлечься от грустных мыслей.

— О, это новое изобретение он назвал в твою честь, — усмехнулся он.

— Боже, только не говори, что он назвал какую-нибудь пушку «Катерина», — застонала я, хорошо, что здесь мое имя никак не склоняется, не уменьшается и здесь не ошивается неподалеку Ванька, потому что «Катюшу» я бы точно не перенесла. Сколько раз им всем говорить, что я совершенно не разбираюсь в этих тонкостях оружейного завода имени да Винчи.

— А ты откуда узнала? — довольно серьезно спросил он, но потом рассмеялся, получив кулаком в грудь.

Размахивающий руками Леонардо с горящими глазами презентовал нам орудие, которое он и испытывал под покровом ночи. Это сооружение военной мысли состояло из трех рядов, в которые были составлены одиннадцать пушек, ряды соединялись в виде треугольной вращающейся платформы, к которой в свою очередь прикреплялись большие колеса. Один ряд пушек заряжался и из него производился выстрел. Затем можно было перевернуть платформу и поставить следующий ряд. Это все, что я поняла из путанных объяснений инженера.

— Во время прицеливания и выстрела из одного ряда пушек, другой в это время охлаждается, а третий перезаряжается. У меня получилось создать пушку, которая ведет практически непрерывный огонь, — Леонардо рассмеялся и потащил нас к аналогу полигона, где продемонстрировал на что способно новая игрушка да Винчи. И да, назвал он ее, падла такая, «Катерина».

Весь отставший день прошел буднично, только к вечеру меня снова пробило потусторонним холодом, и начались панические атаки, которые никто, включая меня, связать ни с чем не смог. Вианео сделал мне успокаивающую бурду, которая вырубала сильнее снотворного, а муж уложил спать, обещая, что когда будет уезжать, то обязательно меня разбудит.

Глава 19

Иван

Мы встали лагерем неподалеку от Флоренции. Вообще, как только пересекли границу Венеции, то сразу же почувствовали здоровую паранойю, витающую в воздухе. И только могильный холод, поселившийся где-то под сердцем, заставлял гнать вперед, под недоуменными взглядами Волкова и Милославского. Холмскому было плевать, он, казалось, искренне наслаждается поездкой. Михаил даже помолодел, сбросив с плеч, как оказалось, тяготивший его груз княжества, которое все равно отнял бы мой отец. Сейчас ему никто не дал бы больше тридцати пяти лет, хотя сколько ему на самом деле, я не знал.

Когда мы выехали из Венеции тот холод, который я впервые ощутил в той гробнице, с которой все началось, внезапно исчез, так же, как и появился. Его просто не стало, лишь тенью промелькнуло: все, уже некуда спешить, ты опоздал. Понимания пока не было, лишь уверенность в том, что возможно, скоро все встанет на свои места, и я пойму, почему меня вообще сюда понесло.

Уважая чужую паранойю, да к тому же вполне обоснованную, я не стал ломиться в ворота города со всей своей братией. Велев устраивать лагерь, взяв с собой Милославского, Волкова, Юрия Березина и Ивана Клыкова, позвав Холмского, но тот отказался, сказав, что лучше поспит, а город потом посмотрит, тем более, что мы здесь все-таки похоже задержимся, я двинул Сивку к воротам, из которых уже выехало несколько всадников. Подъехав поближе, я увидел, что впереди едет высокий темноволосый мужчина, около сорока лет на вид, в богатых одеждах.

— Лоренцо Медичи рад приветствовать вас, цесаре, в славном городе Флоренция, — вместо Лоренцо произнес молоденький мальчишка и свалил в туман.

— Я Великий князь Московский и Тверской Иван Рюрик, рад приветствовать Лоренцо Медичи, избранного правителя вольного города Флоренция, — ну а что, когда я уезжал меня еще не обвинили в измене, и я имел полное право так себя титуловать, являясь официальным соправителем Ивана третьего. Вряд ли