Вдова Его Величества (СИ) - Демина Карина

Ее принесли раньше, вместе с толстым одеялом, ведь ночи все еще холодные, а они явно не желали, чтобы Катарина заболела.

Пускай.

Страха не было. Скорее ее мучила тоска. Стоило закрыть глаза, и перед ними вставал замковый двор. Полуразрушенные стены, которые так мучительно храбро оберегал плющ. Молочный туман. Лодки, что так похожи на раздутых дохлых рыбин. Люди, которые совсем не люди.

Стрелы.

Бой.

И шепот:

— Смотри…

Она смотрела снова и снова, стискивая кулачки, всей сутью своей желая, чтобы там, на холме, выстояли, чтобы победили, чтобы…

…остались живы.

И сама мысль о смерти была столь мучительна, что Катарина кусала губы, чтобы не закричать. А плакать она давно уже научилась молча, но впервые, пожалуй, не стыдилась собственных слез.

Экипаж остановился.

Захрапели лошади. Раздались голоса. И Катарина села. Она вдруг поняла, что путь окончен. Что вот-вот откроется дверь, и она встретится с человеком, который и затеял это все… и что вид у нее совершенно неподобающий. Это вдруг сделалось важно, едва ли не важнее всего, ибо там, на холме, Катарина не смогла ничего. А здесь… здесь она поспешно переплела косу, поморщилась — волосы запылились и стали жирны. Платье тоже оправить не выйдет, оно измято и грязно, пропахло запахами, что вечерних костров, что пота.

Ничего, королеву делает не платье.

И когда дверь все-таки открылась, не осторожно, как обычно, со щелочкой, но сразу и нараспашку, Катарина встала. Она сделала крохотный шажок, но путы стянули ноги. Полуденное солнце ослепило, но Катарина заставила себя смотреть и не морщиться.

Принять руку.

Помочь спуститься…

— И что это такое? — а голос знаком, пусть перед глазами и плывет все, но голос хорошо знаком. И стало быть, не отец… странно, ей казалось, что именно он стоит за всем.

Ошиблась.

Как же она ошиблась… и не только она.

— Так… сбежать хотела… вот мы… — крысючиха кланялась, часто и торопливо, она вдруг разом растеряла прежнюю уверенность, сделавшись суетливой и верткой, и сгорбленная спина ее, вся ее фигура выражала почтение и страх, которые она испытывала перед господином в алом камзоле королевской стражи. — Это же ж так, для порядку, добрый господин.

Зря она.

Сиддард, друг и права рука короля, никогда-то не отличался добротой.

— Эдвин, — бросил он и кивнул на Катарину. — Разберись.

Екнуло сердце. А что если… если не так она и нужна? Если везли ее лишь затем, чтобы убедиться, что она — это она, а теперь путь Катарины закончится, здесь, в этой рощице. Медленно расплылась улыбка на губах Эдвина.

Он знает?

Знает.

И про мысли эти, и про страх. Вот только Катарина не позволит ему получить удовольствие. Она молча смотрит на паренька, который приближается медленно, с явною опаской. А приблизившись, встает на колено. В руках его появляется клинок, который и разрезает путы.

Одно движение.

И Катарина заставляет себя смотреть не на белобрысую макушку, но на Сиддарда. Прямо и спокойно. С вежливой улыбкой, которая заучена давно и надо же, пригодилась. И благодарит легким кивком.

— Бесконечно рада видеть вас, — ее голос звучит ровно.

— Не могу сказать о том же, — он никогда-то не давал себе труда притворяться. И теперь раздраженно хмурится. — Ты подурнела.

— Увы, случается со всеми.

Он и прежде пытался укусить ее, уколоть, будто видел угрозу. А может, и вправду видел? Но чему? Не своей ли дружбе, столь выгодной, но в то же время хрупкой, ибо король не может позволить себе друзей.

— Полагаю, дальше мы отправимся верхом? — Катарина огляделась.

Поляна.

Обыкновенная. Светлые осины звенят молодой листвой. Трава густа. Цветы цветут. И пчелы наполняют гудением куст одичавшей черемухи. И в этом месте, столь умиротворяющем, странно смотрятся, что вооруженные верховые, что старый экипаж с заколоченными окнами.

— Так быстрее… надеюсь, ты в своей деревне не разучилась ездить?

По тону было ясно, что, если и разучилась, это ничего не изменит. К Катарине подвели коня. Надо же, ее Листик, смирный мерин весьма почтенных уже лет, пусть и сохранивший стати. А она по нему скучала, пожалуй, лишь по нему. И погладив, сказала:

— Здравствуй. Тебя я и вправду рада видеть.

Хмыкнул Сиддард за спиной.

— Подсадить?

— Будь так любезен, — согласилась Катарина, понимая, что тумбы для посадки в лесу все одно не найти. А седло вот дамское, и садится она сразу, находит равновесие, удивляясь тому, что и вправду не забыла. Когда Катарина в последний раз выезжала?

Давно.

Королевская охота. Кровавая шумная забава, на которой королеве полагается присутствовать. Лететь, спешить, кричать, подбадривая охотников. Смеяться, глядя как собаки рвут оленя. Восхищаться. Делать все, чтобы супруг остался доволен. У Катарины получилось не слишком хорошо. От вида кабаньих внутренностей, вываленных на траву, ее стошнило. И больше на охоту ее не брали, да…

…правда, оставались еще тихие прогулки в парке.

Листик шел мягко. А Катарина мысленно прикинула, что, если пустить коня в галоп, у нее, возможно, выйдет оторваться… или нет? Дорога широка, хватает места для четырех конников впереди.

И четырех сзади.

И несколько осталось у кареты.

— Что с ними будет?

— Беспокоишься? — Сиддард едет рядом. Его смолистый жеребец всем хорош, кроме норова. И поговаривают, что коня этого благородный лорд Диксон ценит куда выше подаренной королем супруги. Может и так. На Катарину конь косил лиловым глазом.

— Интересуюсь.

— Твари получат по заслугам, — он стиснул кулаки, и подумалось, что он никогда не скрывал своей ненависти к иным, порой доходившей до нелепого. — Или жалеешь их?

— Нет.

Жалости и вправду не было. Скорее печаль, что Катарина была так глупа и наивна. А крысюки… они действовали согласно своей природе, если Катарина правильно поняла. Они нашли хозяина, которого посчитали сильнейшим, и служили ему верой и правдой.

Или все-таки их жаль?

— Ничего больше спросить не желаешь? — Сиддард никогда не умел молчать. И теперь вот не выдержал долго.

— О чем?

— О том, чем все закончилось?

— И чем все закончилось? — Катарина послушно повторила вопрос.

— Твари уничтожили тварей! — ее собеседник даже привстал на стременах. — И не только их… жаль, ты не слышала, но твоего папашу давече удар хватил.

— Какая жалость.

— Да, вижу, и вправду жалеешь. А ведь он силен был, здоров… с тварями якшался, — лицо Сиддарда исказила гримаса ненависти. — И ты, как мне доложили… скажи, он хороший любовник?

— Кто?

— Тот нелюдь.

— Который? — с милой улыбкой уточнила Катарина.

— Оба!

— Сравнить затруднительно. Слишком уж разные.

Сиддард покраснел от злости.

Удар.

Стало быть, отца больше нет. Вернее, он жив, если бы умер, Катарине сказали бы, но такая жизнь немногим лучше смерти. Или наоборот, хуже? Для того, кто еще недавно держал в руках всю Британскую империю, кто был у власти, кто был в силе, кто мог заговорить любого, будь то человека или нелюдя.

— Он говорить может?

— Кто? — ответил Сиддард не сразу, но все же любопытство пересилило раздражение.

— Мой отец?

— Только мычит.

— Хорошо, — Катарина улыбнулась и вполне себе искренне. — А кто из вас выбрал это поместье?

— Твой папаша. Он все затеял. Просто не рассчитал. Думал, самый умный, самый хитрый…

Но нашлись другие, умнее и хитрее. Что ж, вполне закономерно. И Катарина похлопала коня по шее.

— Они сдохли.

— Кто?

— Оба. Твои любовнички, — теперь Сиддард улыбался столь счастливо, что не оставалось сомнений — он говорит правду.

Или думает, что говорит правду.

У Катарины получилось сидеть прямо. И смотреть она старалась перед собой, на конские уши. Или на хвост солового жеребца, третьего в ряду, благо, этот хвост заплели в косу и лентой украсили.

А Кайден не может погибнуть.