Конспект - Павел Огурцов

— Так нам легше. Та хiба вона вже така неприятна?

Бывать у них приятно и интересно. Взрослые охотно говорят на отвлеченные темы, детвора рада моему приходу. А их разговоры, особенно — застольные, открывали мне такие стороны жизни, и хорошие, и страшные, о которых я иногда даже не догадывался, и удивляли интересными суждениями.

— Не пропадешь, пока у людей есть совесть. А переведутся люди с совестью — то и будет конец света.

Никакой натянутости или скованности. Но бывал у них не часто — не хотелось злоупотреблять гостеприимством.

В лабораторию зашел мастер обмоточной мастерской:

— Аня, пойди погуляй. У меня разговор к Григорьичу.

— А у меня срочное оформление документов.

— Ничего, подождут.

— Никуда я не пойду. Какие секреты на работе?

— Григорьич, ты ей начальник или как? Скажи свое слово.

— Так ведь за моторами приехали, ждут. Если что-то очень срочное, давайте выйдем.

— Петр Григорьевич, не уходите, — говорит Аня. — Вам скоро подписывать.

— А я вернусь к тому времени.

В безлюдном уголке двора он пытается вручить мне пачку денег и объясняет: это моя премия за рацпредложение — бабоньки собрали. Я отказался наотрез, он уговаривает: они знают, что это я придумал усовершенствование...

— Откуда знают?

— А это не секрет. Знают, что за такое положена премия и почему ты ее не получаешь. А совесть-то у них есть, вот и скинулись. Это ж не побор какой, не хабар, — это от души, это... это...

— Магарыч.

— Верно! Именно — магарыч. Что тут плохого? Возьми, Григорьич, не обижай людей своей гордостью.

Ясно: отказ не поймет. Что же делать? Ага!

— При чем тут гордость? Рассудите спокойно. Бабоньки есть бабоньки, кто-нибудь обязательно проговорится. А потом что? Сначала — слухи, потом — расследование. Вы думаете — ваша хата с краю? А кто деньги собирал?

— Да не собирал я, только взялся передать.

— Но все равно — участник этого дела. Каслинский знает?

— Что ты! Не знает. Ты уж, Григорьич, ему не говори. Что ж теперь делать? Неужто вернуть?

— Что хотите, то и делайте, только я денег не возьму — не хочу рисковать. Ведь и бабоньки погорят — расценки им тогда срежут. Вот и объясните им, чтобы молчали.

Подписывал документы, приготовленные Аней.

— Ну, что — не взяли?

— Что не взял?

— Да деньги. Вы думаете — я не знаю? Ну, конечно: у Ани подруга — обмотчица.

— Не взял. А вы сомневались?

— Так и знала, что не возьмете. И правильно!

8.

В теплую погоду, когда шел с работы, часто видел сидящего на крыльце сторожа, старого-престарого, низенького, коренастого, напоминавшего по сходству с иллюстрацией деда из гоголевского «Заколдованного места». Рядом с ним аккуратно разложены торбочка с вырисовывающимся в ней контуром кастрюльки, книжка и на ней — очки, кисет и на нем трубочка-носогрейка и еще цiпок-палка, с которой он ходит. Ниже, на ступеньке лежала довольно большая собака неопределенной породы. Когда кто-либо проходил мимо, собака поднимала голову, смотрела на проходящего, потом, повернув голову, — на старика, но старик никак не реагировал на ее вопросительный взгляд, и она снова клала голову на вытянутые лапы. Когда же проходило много людей, собака вставала и вертела головой, глядя то на проходящих, то на старика. Проходящие улыбались и здоровались, перекидывались со стариком двумя-тремя фразами, иногда и останавливались.

— Ничего не забыл из своего хозяйства?

— Радiй, що не забув.

— А чего это я должен радоваться?

— Бо послав би тебе по забуте.

И я, как все другие, стал здороваться со стариком. По дороге на шахту увидели идущего навстречу старика. Он в кожухе. В одной руке палка, в другой — торбочка. То опережая его, то отставая, бежала собака, та самая, которая сидит с ним на крыльце.

— Далеко встречает собака, — говорю спутникам.

— Да нет, Григорьич, это его собака. Он с ней на дежурство ходит.

Подъезжаем ближе. Видны латки на кожухе. Видно как ему трудно передвигать ноги.

— Сколько ему лет? Не знаете?

— Наум, а сколько ему было, когда мы помогали ему хату ремонтировать?

— Было... 79. Значит, теперь 81.

— Ого! Ему бы на покое жить и сказки правнукам рассказывать.

— Эх, Григорьич! А жить на что? Они вдвоем со старухой, больше никого. Какой уж тут покой? У нас он хоть рабочую пайку получает, да на старуху — хлебную карточку и хоть что-нибудь да перепадает. Ты не смотри, что он плохо ходит — он еще крепкий. Когда мы с ним хату его ремонтировали, Наум с ним боролся.

Они оба засмеялись.

— Было такое дело, — говорит Наум. — Кончили работу, выпили, закусили, старик стал прошлое вспоминать, разошелся и захотел бороться. Давай бороться, — и все тут! Ну, я и вышел. Может он когда и был сильным, но чувствую — положить его могу. А мне его жалко — ведь расстроится, сильно расстроится. Могу и поддаться, чтобы он меня положил, мне не жалко, так ведь догадается, что поддался, и тогда, конечно, обидится. Ну, я и вроде как стараюсь, стараюсь, а положить его не могу и ему не даю меня положить. Пыхтели, пыхтели и признали ничью. Ну, старик радовался!.. — Они снова засмеялись.

— Собака у него хороший сторож. — Кажется, — что на заводе воровать? А был случай — ночью кто-то полез через забор, а старик пустил собаку. Так он еле ноги унес, хорошо еще, что не успел с забора слезть, а то было б дело.

— А как это получилось, что вы его хату ремонтировали? Нанялись, что ли?

— Как это нанялись? За деньги, что ли? Ну, ты скажешь... Как это язык у тебя повернулся? Сколько лет вместе работаем, а ты — нанялись!..

— Ну, извините. Не сообразил.

Вышел из цеха когда уже стемнело. Во дворе безлюдно. Сидя на своем месте, старик читал под лампочкой. Поздоровались. Собака посмотрела на меня, на старика и снова положила голову на лапы. Старик сказал, снимая очки:

— Не допомагають уже i окуляри.

— То давайте я вам почитаю.

— Та не дражни старого.

— А я справдi.

— Хiба в тебе є час?

— Якраз зараз i є.

— Тодi сiдай. Їсти хочеш?

— Спасибi, я обiдав.

— Та коли це було?

— Та коли б не було, а їсти щось не хочеться.

— А дома тебе не ждуть?

— А я тут один.

— А сам звiдкiля?

Поговорили, потом я взял книжку и удивился: «Вечори на хуторi бiля Диканьки». Впервые вижу Гоголя в переводе на украинский. Посмотрел когда издана — в прошлом году. Снова удивился: издана теперь, когда украинизация свернута.

— Уперше читаєте?

— Яке там уперше! Так книжка ж яка! Тiльки досi не читав її нашою мовою, ото ж побачив i купив. Тепер я рiдко книжки купую.