Сладкий привкус яда - Андрей Дышев

Превозмогая боль в плече, Родион вырыл на дне оврага яму, кинул туда бревно для объема, да еще свой пиджак, залитый кровью, закопал и пошел в глубь парка, к теплицам. Из усадьбы его незаметно вывезла садовница на «Понтиаке».

Теперь нам с Татьяной стало понятно, что делал ночью у могилы Филя. Он не закапывал ее, как мы подумали сначала, а раскапывал. Столешко поручил ему залить труп концентрированной серной кислотой, чтобы впоследствии ни одна экспертиза не смогла установить личность убитого. Мы спугнули кассира, когда он только приступил к раскопке, и заставили его ретироваться.

– Отца колют психотропными препаратами! – с ненавистью крикнул Родион и принялся бить кулаком по подушке. – Эти ублюдки подавляют его волю! Он уже плохо ориентируется в том, что происходит!

– Откуда ты знаешь? Может быть, его просто держат взаперти? – вяло утешил я Родиона.

– Есть надежные источники, – неопределенно буркнул Родион. – Садитесь оба, не маячьте перед глазами.

Он был зол, почти взбешен. Собственный рассказ вывел его из себя.

– Тебе надо немедленно идти к Панину, – сказала Татьяна.

– И что я ему скажу? «Здравствуйте, я Родион!»? Так он мне ответит: «Извините, но вы опоздали. У нас уже один есть».

– Покажи ему свой паспорт! Семейный альбом! – размахивая ладонью, горячо произнес я. – Свидетельство о рождении! Дипломы, договоры, сберкнижки, черт тебя подери!

– Все осталось в моих апартаментах, – ровным голосом ответил Родион.

– Неужели без документов невозможно установить личность человека? – засомневалась Татьяна.

– А как ты это сделаешь? – спросил Родион. – Личность человека подтверждают документы, родственники и генный код, который, к сожалению, я не успел снять. И все! Документов у меня нет. Едва мы попытаемся сунуться к отцу, Столешко или Филя сразу отправят на тот свет. Дальше что?

Я ходил по комнате между трюмо и овальным кожаным диваном.

– Тогда я не знаю, – пробормотал я. – Правда, есть нецивилизованные способы. Например, выловить Столешко и методично отбивать ему почки – до тех пор, пока не сознается. Или просто убить его и растворить в серной кислоте. Никто не будет его искать, так как есть ты…

Я говорил страшные вещи и по взглядам Татьяны и Родиона понял, что переступил грань дозволенного.

– Мы же не звери, – сказал Родион. – К тому же не надо тешить себя иллюзиями – вылавливать Столешко тебе придется очень долго. Эта гадина половину наследства на личную охрану потратит.

– А сам ты что предлагаешь? – спросил я, когда у меня исчерпалась фантазия. – Ты нашел какой-нибудь выход?

– Конечно, – ответил Родион и, испытывая наше терпение, многозначительно повторил: – Конечно… Есть еще один человек, который может с легкостью доказать, что я Родион Орлов. Это моя жена.

– Жена?! – каким-то странным, нарочито равнодушным голосом повторила Татьяна. Было видно, что она неприятно удивлена. – Разве… разве ты женат?

– Без малого десять лет, – ответил Родион.

Меня удивила не столько эта новость, сколько реакция на нее Татьяны. Не надо было напрягать зрение, чтобы увидеть – ее покоробило известие о существовании женщины, которой принадлежало и сердце, и личная жизнь Родиона. Какая, казалось бы, разница ей, признавшейся мне в любви девушке, женат этот человек или холост? Ан нет! Значит, что-то потеряла, значит, где-то очень глубоко в ее душе теплилась почти абстрактная, ничтожная, но все же надежда на то, что она когда-нибудь составит пару этому молодому и обаятельному миллионеру.

У меня сразу упало настроение, просветлевшее небо моей души заволокли темные низкие тучи. Дальнейшее мое участие в разговоре было весьма условным. Я вроде бы все слышал, все понимал, к месту кивал или отрицал, но в мыслях вихрем носилась эта маленькая, нечаянная измена Татьяны, и я смотрел на ее профиль, на ее глаза, обращенные на Родиона, и испытывал малознакомую нарастающую боль, какая терзает только при утрате чего-то очень близкого и родного.

– Да, – охотно рассказывал Родион. – Это она, «садовница», Леда Клейборн. Этот образ глухонемой женщины я придумал для нее не только из-за языкового барьера – она почти не понимает по-русски. Когда мы ввязались в Игру, я понял, что Леда, как моя жена и наследница, здорово рискует жизнью. Потому решил, что ей опасно раскрываться.

Как раз в этот момент в комнату зашла садовница, то есть жена Родиона Леда Клейборн с миниатюрным сервировочным столиком, накрытым салфеткой. Она не могла не почувствовать на себе скрытые любопытные взгляды и, конечно, догадывалась, что речь шла о ней. Но женщину это не смутило. Напротив, как бы желая дополнить о себе впечатление, она очень мило улыбнулась мне и Татьяне, убрала салфетку и, расставляя по краям столика маленькие фуршетные тарелки, певучим голосом говорила:

– What do you prefer meat or poultry? Gin? Orange juice? Vodka?[16]

– Короче, ешьте и пейте все, что нравится! – перевел Родион.

Я вспомнил фразу, которую написала мне Леда на банкете: «Будет партия с танцем?» Оказывается, она дословно перевела на русский «Dancing party», что по-английски означает «танцевальный вечер», вот и получилась фраза, которую я не понял.

Татьяна сидела перед столиком с каменным лицом, не проявляя никакого интереса к Леде.

– Я есть не хочу, – ответила она, искоса глядя на то, как Леда кладет на ее тарелку ломтик холодной телятины в желе.

«Бесишься? – подумал я. – А положил бы этот кусок Родион – съела бы и тарелку вылизала».

– Никто, кроме вас и, естественно, отца, про Леду не знает, – сказал Родион. Тон этой фразы был не к месту двусмысленным и назидательным. Подняв бокал, он пригласил меня выпить джина. Я налил себе водки.

– В таком случае, – сказал я вместо тоста, – проблема исчерпана. К Панину надо ехать немедленно.

– Проблема не исчерпана, – возразил Родион и выпил. – Дело в том, – продолжил он, закусив усатой красной креветкой, – что сначала следует доказать, что эта женщина – Леда Клейборн, а не Маша Степанова, и что она – моя жена. Значит, снова все упирается в документы, в паспорта и свидетельство о браке, которые находятся у Столешко.

– И как ты думаешь вытрясти эти документы из него? – спросила Татьяна.

– Леда – человек малозаметный. Она может свободно перемещаться по усадьбе. Столешко и Филя не обращают на нее внимания.

– Не справится, – коротко произнесла Татьяна. – Лучше доверьте это дело мне. Я все-таки профессионал.

– Нет, Танюха, у тебя уже закончился договор, – мягко возразил Родион. – Охранники шагу тебе не дадут ступить по территории.

– У меня есть кое-какие навыки, – не сдавалась Татьяна. – И оружие, между прочим.

– У Леды тоже есть оружие.

– Но у меня, в отличие от иностранки, есть право им пользоваться!

Кажется, Татьяна уже не могла скрыть свою неприязнь к Леде. Родион тактично промолчал и повернулся к жене.

– Делайте что хотите, – проворчала Татьяна и уставилась в окно.

Родион и Леда стали вполголоса переговариваться. Суть их разговора сводилась к следующему: завтра утром я отвезу Леду к усадьбе и, не выходя из машины, буду ждать ее возвращения. Она тем временем попытается незаметно проникнуть в особняк и найти документы. Если Леда не выйдет из усадьбы по прошествии часа, я с проходной позвоню Панину. Я для него – сверхсильный раздражитель, и можно не сомневаться, что через несколько минут в усадьбу нагрянет усиленный наряд. Шума и суеты будет много. В этой мутной воде я начну действовать по обстановке.

Ужин закончился далеко за полночь. Когда я рассматривал и обнюхивал парфюмерные пузырьки, стоящие под зеркалом в огромной ванной комнате, постучавшись, зашла Леда, протянула мне большое махровое полотенце и тактично поинтересовалась на полурусском-полуанглийском, стелить нам с Татьяной вместе или порознь.

Я изобразил такое пуританское возмущение, так убедительно объяснил, что безусловно, естественно, однозначно, бесспорно, непреложно стелить надо порознь, причем в разных комнатах, находящихся как можно дальше друг от друга, что Леда густо покраснела, шепнула «Sorry» и удалилась.

Под мансардным окном, через которое на мою постель падал холодный лунный свет, я долго не мог уснуть.

Глава 49

КЛЕТКА ЗАХЛОПНУЛАСЬ

Я был уверен, что когда-нибудь пожалею об этом, но с упрямством уподоблялся коту, пожирающему сосиску из тарелки хозяина: знал, что буду бит, и все же остановиться не мог.

Татьяна испепеляла меня взглядами. Я любезничал с Ледой настолько демонстративно, настолько явно мстил Татьяне, что не увидеть этого было невозможно, и все-таки Танюха принимала все мои комплименты в адрес Леды за чистую монету.

Я нарочно ехал очень медленно, позволяя «Запорожцам» лихо обгонять «мерс», и на замусоренном английском рассказывал женщине, как был очарован ее глазами, увидев ее в первый раз, как сразу обратил внимание на несоответствие между деревенской одеждой и утонченными манерами светской дамы (от слов «светская дама» Танюха даже подскочила на заднем сиденье, затем сделала какое-то движение, отчего я почувствовал удар по затылку). Леде было приятно, она все понимала, что я хотел ей сказать, и, может быть, даже больше. И когда меня уж слишком понесло по колдобинам фантазии и я признался Леде, что если бы вчера не узнал о ее семейном положении, то непременно влюбился бы в нее по уши, женщина неподдельно удивилась и с грустью сказала: